– Прости нас, княжич, – выступив вперед, проговорил Иван. – Не знали мы, кто ты такой.

– А раз не знали, так можно бить? – спросил Андрей, внимательно присматриваясь к кающейся тройке.

– Дак все так делают – бьют залетных ухажеров…

– Это верно, – охотно согласился Андрей и протянул руку: – Ну что, мир?

– Мир, мир, мир, – загалдели те, облегченно вздохнув и несмело улыбаясь.

С Софьей он стал встречаться. Обычно Андрей находил ее среди иконописцев, где она уже пыталась браться за кисть и делать первые робкие мазки. Не принято было, чтобы девушка занималась рисованием ликов святых: за ней, бросив свои занятия, следили все работники мастерской, кто с настороженностью, кто с интересом, а кто и с опаской: не принесла бы женщина беды в их обитель!

Но рисовала она недолго, непривычное занятие быстро утомляло ее. Вымыв аккуратно руки, она подсаживалась к Андрею и начинала рассказывать про иконы. Раньше по содержанию различал он несколько икон: иконы Богоматери, Ветхого и Нового Завета, с изображением Иисуса Христа и святых русского народного календаря и, наконец, Страшного суда. А тут Софья только про иконы Богоматери рассказывала ему полдня. Она показала ему «Оранту», что означало «Взывающая», где Богоматерь была изображена в полный рост, с поднятыми в молитвенном жесте руками. Потом поведала о «Знамении», по рисунку близкого «Оранте», но изображение Марии было поясное, с медальоном Христа Эммануила (Христа в отроческом возрасте) на груди; икона олицетворяла пророчество о рождении Христа. Представила она Андрею «Великую Панагию», круглую икону, носимую на груди епископами как знак архиерейского достоинства, на ней Богоматерь была нарисована в рост с молитвенно поднятыми руками, как в «Оранте». Много говорила она об иконе «Одигитрия», что по-гречески означало «путеводительница». На этой иконе Богоматерь виделась зрителю сидящей на престоле, а по месту создания получили названия Смоленской, Киевской, Иерусалимской и других. Ряд икон относился к ранним периодам жизни Богоматери. На иконе «Умиление» Мария держала на руках своего сына, нежно припавшего к ее щеке. Этот образ Богоматери, тихо говорила София, всегда был воплощением тепла, нежности, доброты – всего того, что на Руси называли «милостью» и «благодатью»…

Она рассказала ему об иконах «Рождества Богоматери», «Благовещение», «Покров Богоматери», «О тебе радуется», «Похвала Богоматери», «Троеручица», «Державная», «Семистрельная», «Страстная», «Неопалимая Купина»… Все эти иконы и много других были привезены во Владимир из разных мест – с них богомазы должны будут создать внутреннее убранство церкви. Софья пробудила в Андрее интерес к церковной живописи, который он пронес через всю свою жизнь.

Потом они гуляли по улочкам Владимира, выходили на кручу, с которой видны были лесные дали и извивавшаяся среди лугов река Клязьма. Андрей все больше и больше привыкал к этой красивой и умной девушке. Отец ее был купцом, в свое время отдал дочь учиться к монахам, она знала летописи, жития святых, переводные греческие книги, и Андрею было о чем с ней говорить. Характер у нее был спокойный, выдержанный, не то что у взбалмошной Улиты, про которую он постепенно стал забывать.

Наступила зима, приближались Святки. На этот праздник Андрей решил уехать в Суздаль, там намного было интересней, чем в захудалом и малолюдном Владимире.

– Поедем со мной, – пригласил он Софью. – Посмотрим на ряженых, покатаемся на тройке, у нас отец любит запрягать ее по праздникам!

Она неожиданно для него охотно согласилась.

– У меня дядя живет в Суздале, у него и остановлюсь. Только переговорю с родителями, не думаю, что они станут возражать.

Родители ее отпустили, и вот на санях они отправились в Суздаль. В день Святок на площади возле собора Рождества Богородицы, воздвигнутого Владимиром Мономахом, собралась большая толпа, очень многие были в масках: одни рядились под козла и барана, другие надевали бычьи рога, некоторые из молодежи преображались в стариков и старух. Звенели гусли, играли рожки и свирели, били барабаны, над толпой плыл праздничный шум и гул, люди были веселы и беззаботны. Благо погода была как на заказ – яркое солнце и высокое голубое небо!

Люди ждали представления. Андрей и Софья, взявшись за руки, пробились вперед, стали смотреть. Вот в круг вошел молодец, наряженный под кузнеца, с большим деревянным молотом, лицо его было измазано сажей. Парни поставили посредине круга скамейку, накрытую цветным покрывалом. Кузнец начал обходить присутствующих и спрашивать:

– Кто хочет перековаться со старого на молодого?

От него шарахались, смеялись, девушки прятались за спинами своих подруг, отвечали:

– Мы и так молоденькие!

Наконец, из толпы он вывел одного из парней, ряженного под старика, который для вида посопротивлялся, но потом уступил силе кузнеца и подошел к скамейке.

– Ну-ка ты, старый черт, полезай под наковальню, я тебя перекую! – повелел ему кузнец.

Тот исполнил приказание.

Кузнец замахнулся деревянным молотом и три раза ударил по скамейке. Потом произнес:

– Был старичок, выдь молодой!

И под восторженные крики толпы из-под скамейки вылез улыбающийся парень.

Затем то же самое случилось еще с троими «стариками».

После этого кузнец подошел к Софье и спросил:

– Тебе, красавица, что сковать? Тебе, умница, что сковать?

Софья зарделась от смущения и склонилась пылающим лицом к плечу Андрея. А кузнец между тем вынул из пришитого к поясу мешочка медовый пряник и подарил ей.

– А теперь поцелуй меня, милая девушка! – сказал кузнец.

Софья чмокнула его в щеку, а затейник тем временем успел-таки мазануть ее лицо сажей. Все вокруг засмеялись и захлопали в ладошки.

Потом он таким же образом стал одаривать и других девушек.

Андрей и Софья выбрались из круга, весело переговариваясь:

– Ой как было интересно!

– Надо же было такое придумать!

Андрей вынул платочек и стал вытирать сажу на ее лице. Он близко увидел ее блестящие, широко открытые глаза, алые губки, и ему захотелось поцеловать ее. Он воровато оглянулся и прикоснулся губами к ее пылающим губам. Голову его слегка закружило. Она от неожиданности отпрянула, искоса взглянула на него и зарделась, произнесла:

– Вон ты, оказывается, какой!

Но она на него не обиделась!

Едва они отошли от круга, как дорогу им преградила старушка, очень похожая на Бабу-ягу, считавшуюся мудрой женщиной.

– Давайте погадаю вам, молодые люди! Святочное гадание самое верное!

Андрей пошарил в кошельке, вытащил самую маленькую монетку – резану и отдал старушке. Она стала говорить, взглядывая то на ладони, то в их лица:

– Соединится скоро ваша судьба, и будете жить вы долго-предолго, и деточки ваши уродятся хорошие-прехорошие, и будут радовать они вас до самой глубокой старости!

– Спасибо, бабуля, – радостно проговорил Андрей. – А я и не сомневался в этом!

От гадалки они направились к другому кругу. Там парень, надев на себя несколько одежек, толстый-претолстый, изображал из себя боярина. К нему подходил другой парень, одетый в кучера, они стали разговаривать между собой.

– Хочу жениться, – говорил боярин.

– Что-что? Я не расслышал, – вопрошал кучер.

– Жениться, – повторял боярин.

– Телиться? – под хохот толпы переспрашивал кучер.

– Жениться, – настаивал боярин.

– Ягниться? – снова выпытывал кучер.

– Жениться! – внушал ему боярин.

– Пороситься? – больше обращаясь к веселящейся публике, чем к боярину, снова задавал вопрос кучер.

– Жениться! – горячась, произносил боярин.

– Жеребиться! – уже выкрикивали из толпы.

Наконец кучер подошел к народу и выбрал девушку.

– Хочешь выйти замуж за боярина? – спрашивал он ее.

– Нет, ни за что! – разыгрывая шутливый испуг, упиралась она.

Тогда кучер вынул из-за пояса кнут и начал подгонять ее к боярину, приговаривая:

– Благодари боярина, целуй боярина!