– НЭП – это хорошо, – согласился Петровский и, недолго думая, прибавил. – Но режим-то остается прежним, коммунистическим. Политических свобод как было, так и нет.

Он увидел изумленный взгляд Светы. А тёща уже спешила с ответом:

– Людям главное, чтобы хорошие условия для жизни были. А на что им свободы, если условий нет? Ошибаетесь, что ты, что Света. Уж и не знаю, чему ты там молодёжь наставляешь…

Разговор увял сам собой.

После обеда Василий отправился в Дом литераторов. По пути он размышлял о том, как трактовать слова жены: помогать молодым литераторам, а не строить их. Последнее может делать литературный начальник. Помогать – маститый писатель. Выходит, он писатель и начальник. Секретарь по работе с молодыми? Возможно. Теща тоже говорила, что он пестует молодёжь. Это высокая должность. Если он её занимает, он – литературный генерал. Неплохо. Очень неплохо.

Любопытство повело его в Дом Ростовых – там располагался, начиная с тридцатых годов прошлого столетия, Союз писателей СССР. Василий ожидал увидеть облезлое здание. Но славная старая усадьба выглядела прекрасно. В этой вселенной деньги на ремонт нашлись.

Пожилой подтянутый вахтер уважительно кивнул ему. Немало пройдя по коридорам, он обнаружил-таки дверь, на которой значилось: «В.И.Петровский». Контакт с дверной ручкой дал отрицательный результат – заперто. Василий вернулся к вахтеру, состроил рассеянное лицо.

– Ключ куда-то задевал.

– Так вы его не брали. – Морщинистая рука протянула то, что Петровский хотел получить. – Вас тут не могли найти. Вчера. Меня спрашивали. Я говорю: не видел. Не приходил он. Вы уж имейте в виду.

Кабинет понравился Петровскому. Не слишком большой, но уютный. Хорошее кресло – натуральная кожа. Стопки документов справа и слева. Он заглянул в письма – просьба издать книгу стихов, просьба помочь в улучшении жилищных условий, просьба помочь издать роман, получить льготную путевку в дом творчества. В другой стопке лежали официальные бумаги. Бежевая картонная папочка хранила важный документ – на бланке Центрального Комитета КПСС под грифом «Для служебного пользования» содержались инструкции по мобилизации творческой интеллигенции на выполнение решений партии. Василий с великим любопытством изучал письма, документы. Для него это было давно ушедшее прошлое, не имеющее над ним силы; для его двойника – реальность, которая диктовала свои условия.

Изрядно побродив по строчкам документов, писем, Петровский покинул кабинет, оставил ключ у вахтера. Его путь лежал в Дом литераторов.

Настроение у него было прекрасное. Он без колебаний завалился бы в дорогой ресторан, расположенный на первой этаже, и не куда-нибудь, а в Дубовый зал – теперь ему это было по чину, – однако весьма ограниченные в тот момент финансовые возможности направили его в Нижний буфет.

Вторгнувшись в пространство под кремовым потолком с темными балками, Василий тотчас увидел Астахова, сидевшего за их любимым столиком. Какая радость высветилась на лице любителя космологии.

– Наконец. Я тебя жду. – Он поднялся, продемонстрировав свой немалый рост, схватил Петровского за руку. – Что будешь пить?

– Ничего. – Василий решил воздержаться от спиртного. Ему хотелось всерьез пообщаться с Натальей.

– Соку хотя бы выпьешь?

– Соку выпью.

Через минуту два стакана с апельсиновым соком появились на столе, а рядом – тарелка с бутербродами.

Астахов пребывал в нервическом оживлении. Ясные голубые глаза прямо-таки светились лучистым огнём.

– Василий, мы должны написать заявление в ЦК КПСС о реальном существовании параллельных вселенных. Ты будешь доказательством этого.

– Я?! – удивился Петровский. – Каким образом? Как я могу быть доказательством?

– Твой рассказ о том, что произошло, станет доказательством.

– Но факты. Какие факты подтвердят, что я говорю правду? Мало ли, что я могу понапридумывать. Я – писатель.

Астахов задумался. Упрямая работа мысли отражалась на челе. И вдруг взгляд прояснился.

– Деньги! Те деньги, которые у тебя остались от прежней вселенной.

Теперь настал черёд подумать для Василия. Ему вовсе не хотелось писать заявление в ЦК КПСС, признаваться в том, что он – не настоящий Петровский.

– А если я их подделал?

– Ну… Так легко не подделаешь. Там особая бумага, водяные знаки, микронадписи, металлические полоски. Уверен, специалисты определят их подлинность.

– Они что, видели оригинал?

Аргумент был весомый, но Астахов не желал сдаваться.

– Они же не новые. Были в хождении. Там следы многих рук.

– При желании можно сфальсифицировать и это.

Астахов по-прежнему рвался в бой.

– Пусть. А то, что ты знал про меня конкретные факты, хотя мы с тобой не встречались?

– А если мы с тобой сговорились? Как ты докажешь кому-то, что это было на самом деле? Как? – Василий помолчал, глядя на зал, на иногалактических поэтов, которые сидели на этот раз в другом конце зала, потом перевел задумчивый взгляд на Астахова. – Но главное совсем в другом. Допустим, нам с тобой поверили. Начнут выяснять, чем отличаются наши вселенные. Мне придётся рассказывать, как сложилась у нас история. И когда я расскажу, что у нас давно скинули коммунистов, как поведут себя Центральный Комитет КПСС и КГБ? Даю гарантию: они всё засекретят. А что со мной сделают? То же, что и с тобой. Нас посадят, чтобы мы не проболтались.

Мрачное выражение затвердело на лице Астахова. Для него всё было потеряно. Василию стало жаль приятеля.

– Не расстраивайся, – попытался он успокоить любителя космологии. – Самое главное – ты знаешь правду. И Бог с ними, со всеми остальными.

– Так хотелось сделать открытие, – раздался печальный голос.

– Ты сделал его.

– Но я не могу сообщить о нём научной общественности… – И тут словно солнце глянуло из-за облаков. Сколько надежды было в его взгляде. – А может быть, ты соврёшь? Ради науки. Скажи, что у вас там тоже КПСС и советская власть.

Василий тихо покачал головой – нет.

– Не получится. Ты забыл, что на деньгах, которые ты хочешь предъявить в доказательство, написано: Банк России. Не может часть Советского Союза иметь свои деньги. Кстати, есть ещё свидетельства, которые можно предъявить. Я вспомнил о них только сейчас. – Петровский достал из внутреннего кармана документы, открыл их. Продемонстрировал. На водительском удостоверении значилось: «Российская Федерация». Как и на паспорте транспортного средства. – Та же самая ситуация. Никакого Советского Союза. Вместо него Российская Федерация. Соврать не удастся.

– Дай посмотреть.

Василий протянул ему документы. Астахов придирчиво изучил их, вернул. Мрачная апатия вновь охватила его.

– Не расстраивайся, – повторил Василий. – Лучше расскажи мне о Фреде Хойле.

– Ты на самом деле хочешь знать о Хойле? – сдержанно поинтересовался любитель космологии.

– Да.

Астахов немного оттаял. Нежная улыбка выпорхнула на лицо.

– Это был удивительный человек. Астрофизик, математик, писатель, драматург, успешный администратор. Вот сколько он совмещал в себе. Настоящий генератор идей. В молодости – вундеркинд, а в старости – затворник. Он в десять лет заинтересовался звездами, стал изучать небо. А потом учился, между прочим, у великого Поля Дирака, предсказавшего существование антивещества. Окончил колледж Эммануэля в Кембридже накануне второй мировой войны. Когда она началась, участвовал в создании радиолокаторов. Эта работа и свела его с математиком Германом Бонди и астрономом Томасом Голдом, которые бежали в Англию из Австрии. Их встреча – истинный подарок судьбы. В тысяча девятьсот сорок восьмом году Хойл, Бонди и Голд опубликовали теорию стационарной Вселенной. Получилась настоящая бомба, – с каким удовольствием Астахов произнёс эти слова. – Бурные дискуссии кипели несколько десятилетий… – Эмоции на его лице враз поутихли. – Да, сегодня в ходу теория Большого Взрыва, но прежде многие физики не хотели признавать идею рождения Вселенной, поскольку при этом неизбежно встает вопрос: а что было до того? Хойл со своими коллегами предложил очень красивое решение: расширение Вселенной происходит, но у него не было начала – это вечный процесс. – Мечтательный взгляд Астахова был устремлён куда-то в сторону от Василия. – Для чего допускается самопроизвольное рождение вещества в пустоте с такой скоростью, что средняя плотность Вселенной всегда остается одинаковой. В шестидесятых годах, когда было открыто реликтовое излучение, предсказанное теорией Большого Взрыва, интерес к теории стационарной Вселенной пропал. Но только не у Хойла. Незадолго до смерти он выступил с новой стационарной моделью. В ней вселенная вечно пульсирует, а новое вещество рождается в ядрах галактик.