Она подумывала еще об одном предприятии, которое имело все шансы оказаться прибыльным. Близлежащие гасиенды не могли тягаться по объемам производства с Лос-Хемелосом и «Дианой». Ана же и дальше могла скупать поля, но обработанная земля стоила дорого и облагалась высоким налогом. Почему бы ей не приобретать тростник у соседей? Если удастся купить его по выгодной цене, ее больше не будет беспокоить постоянная нехватка рабочих рук — стебли уже срежут и раздавят. Таким образом, мелкие гасендадос сосредоточатся на выращивании продукта и не станут распылять усилия на строительство, ремонт и работу мельницы.

Направляясь в Эль-Дестино или обратно в долину, скача во весь опор по знакомым тропам в зарослях тростника, Ана гордилась тем, что после десятилетий запустения сумела вдохнуть в Лос-Хемелос и «Диану» новую жизнь. Эти мгновения радости, о которых она писала Элене, крупинки счастья, такие нежданные и потому всегда встречаемые с благодарностью, выпадали на ее долю тем чаще, чем больше процветало ее дело.

Ане казалось, что после эпидемии холеры мир за пределами гасиенды Лос-Хемелос сжался, а внутри ее границ, напротив, расширился. На больших участках земли в долине, когда-то покрытых лесом, кустарником, фруктовыми деревьями и кокосовыми пальмами, теперь, куда ни глянь, раскинулись подернутые рябью тростниковые поля. Со склонов холмов выкорчевывали лес, видневшийся из окон касоны в 1845 году, и там тоже велись посадки. Этот мир, такой маленький и жалкий за пределами гасиенды и столь же огромный и прекрасный внутри, принадлежал ей если не по закону, то на деле. По мере роста гасиенды менялись и ее чувства к Северо Фуэнтесу.

В конце октября 1862 года, направляясь от касоны к сахарному заводу, она взобралась на вершину холма, разделявшего два недавно засаженных поля. В лучах вечернего солнца тени становились длиннее, в лужах и оросительных каналах сверкала вода. Группа рабочих прочищала соединявший два поля ров: некоторые стояли по колено в воде, другие — по краям. Северо, сидя в седле к ней спиной, наблюдал за работой в противоположном конце рва. Старший поденщик ловил каждое слово управляющего, рабочие останавливались в ожидании указаний. Все взгляды были устремлены на Северо Фуэнтеса, отдававшего четкие, взвешенные приказы.

Два последних года, которые они прожили практически порознь, он относился к ней, как всегда, вежливо, с интересом выслушивал ее идеи и предложения и усердно выполнял свои обязанности. Его преданность общему делу осталась непоколебимой. Без Северо Фуэнтеса гасиенда Лос-Хемелос никогда не стала бы процветающей. Он был далек от совершенства, но всегда ставил ее интересы выше своих и ничего не просил взамен. Ана полагала, что денежного вознаграждения вполне достаточно, но теперь вспомнила: он всегда надеялся на большее.

Наверное, кто-то указал ему на Ану, потому что Северо повернулся и, что-то сказав напоследок, поскакал к ней — могущественный, богатый мужчина на красивой породистой лошади, бесспорный хозяин простиравшихся вокруг земель.

— Он мой. — Мысль, еще не успев оформиться, сорвалась с губ и разбередила чувства.

В следующее мгновение она осознала, что всегда недооценивала его. Он принадлежит ей, и она вернет его обратно. Ни одна кампесина не в состоянии дать ему то, о чем он больше всего мечтал. Это лишь в ее власти.

В тот вечер по просьбе Аны Северо вернулся в Эль-Дестино. Она услышала, как муж прошел мимо столовой, где на обеденном столе, покрытом вышитой скатертью, были расставлены изящный хрусталь, фарфор и серебро, которыми она до сих пор ни разу не пользовалась. В серебряном подсвечнике горело шесть свечей. Он вошел в свою комнату и через полчаса появился чистым и гладко выбритым. Женщине нравилась его манера не являться к ней прямо с поля, грязным и потным, но сегодня ей не терпелось поскорее увидеть его и предстать перед ним. Когда он показался на балконе, она с радостью отметила изменения в его лице: зеленые глаза казались темнее, а движения — стремительнее.

— Ана…

Он дотронулся до ее щеки, погладил ниспадавшие черной волной волосы, обычно собранные в тугой узел на затылке. Бледно-зеленое платье, много лет пролежавшее в сундуке и давно вышедшее из моды, и сейчас сидело на ней так же хорошо, как в юности. Даже талия осталась прежней. Он долго сжимал ее в объятиях, не двигаясь и вдыхая пьянящий аромат роз и герани.

— Ана…

Он произнес ее имя, и она вдруг почувствовала себя так, словно вернулась домой после долгого путешествия.

— Любовь моя, — отозвалась Ана.

Он поцеловал жену, и она ответила на поцелуй. Она знала, что любит, в первый раз в жизни любит по-настоящему.

Новость о принятой в Соединенных Штатах в 1863 году Прокламации об освобождении рабов подарила обитателям бараков и труженикам полей робкую надежду. То и дело поступали вести о бунтах на гасиендах, расположенных недалеко от столицы. Северо увеличил патрули по периметру, а собаки, сопровождавшие его повсюду, стали еще более подозрительными и нервными.

Как-то раз он встретил Ану в старой касоне.

Когда особых дел не было, она часто сидела на крыльце и читала газеты.

— Двух человек с фермы Сан-Бернабе обнаружили в трюме грузового корабля в Гуаресе, — сообщил он ей. — Я собираю рабочих, хочу напомнить им, что Испания и Соединенные Штаты — разные страны, и если преобразования происходят в одной стране, то совсем не значит, что они повторятся в другой.

— Мы в опасности?

— Будьте настороже. Когда едете одна, берите с собой ружье.

Она побледнела:

— Я не держала оружия в руках лет двадцать.

— Я установлю мишени за амбаром. Пусть видят, как вы упражняетесь.

— Я не представляю, что кто-нибудь…

— Это всего лишь мера предосторожности.

— Что стало с беглецами?

— Надсмотрщик Луиса договорился с ними. Больше они не исчезнут.

Ана не поинтересовалась подробностями, а он и не хотел продолжать. Она налила ему воды из кувшина.

— Освобождение рабов на севере взбудоражило местных либералов, — сказала она, откладывая газету. — Бетансес призывает к открытому восстанию.

— В отличие от Северной Америки, наши смутьяны не пользуются поддержкой правительства и не могут собрать рабов, живущих на гасиендах.

— Им и не нужно никого собирать, чтобы спровоцировать волнения, — ответила она.

— Да, правда. Всякое может случиться. — Он допил воду и вытер рот тыльной стороной ладони. — Вот почему нужно напомнить им, что мы не потерпим беспорядков.

В бараках, нолях, бохиос и лачугах Ла-Паланки, в красивых новых домах на улицах Гуареса, в кабинетах нотариусов и банкиров, в таверне дона Тибо, в лавках и кафе, на тенистых площадях, на ступенях новой церкви, на кораблях, стоявших в доках Гуареса и курсировавших вокруг острова, во всех уголках Пуэрто-Рико рабы, поденщики, гасендадос, торговцы, солдаты, фермеры, моряки и капитаны следили за войной на севере. Всем было известно, что с принятием в Соединенных Штатах Прокламации вековой эксплуатации африканцев и их потомков на Американском полушарии пришел конец — везде, кроме Пуэрто-Рико, Кубы и Бразилии. Никто не знал об этом лучше, чем мужчины и женщины, обливавшиеся потом под палящим солнцем на бесконечных тростниковых полях этих трех стран.

Человек остается человеком, даже если его заставляют вкалывать и жить как скотина, в расчете, что он таки превратится в рабочую скотину. Хакобо де Аргосо, которого люди его племени йоруба звали Айдау, схватили еще ребенком, бросили в темный зловонный трюм корабля, морили голодом, заковывали в кандалы, пороли плеткой, продавали, толкали, подгоняли и проклинали на тростниковых полях, запирали в бараке, ловили с собаками, когда он убежал в лес, снова секли, перепродали и отправили в поля. Хакобо украл мачете, чтобы защититься от Северо Фуэнтеса, который не давал ему убежать, но его опять поймали, избили плетью и, не дав ранам как следует затянуться, снова поволокли на плантацию. Обзаведясь женой и детьми, которые нуждались в нем, Хакобо не пытался сбежать и горбатился на тростниковом поле. Он работал как скотина, безропотно тянул свою лямку, чтобы выжить и прокормить жену и детей. Но когда холера унесла их, он снова начал подумывать о побеге.