— Мне нравилось работать с растениями.

— У вас будут и сады, и огороды. И даже куры и голуби, если хотите, — сухо пообещал Северо.

— Покажите мне все остальное, — попросила Ана, устремляясь к лабиринту стен, еще не покрытых кровлей.

Дом был готов наполовину. Стены едва доставали ей до плеча, однако расположение комнат соответствовало тому плану, который она набросала несколько недель спустя после приезда в Лос-Хемелос.

— Я изменил кое-что, — объяснил Северо, когда они проходили сквозь анфиладу комнат, — с учетом рельефа земли.

В каждом помещении предполагалось окно и дверь на галерею, опоясывавшую дом с трех сторон, а пока на их месте зияли проемы, из которых открывались потрясающие виды.

— У меня просто нет слов. Когда вы все это успели?

— Я могу отправлять сюда работников только во время мертвого сезона. Мы научились делать кирпичи, но мне так и не повезло с хорошим каменщиком, поэтому вся работа была бесконечной цепью проб и ошибок.

Годы ушли на то, поняла Ана, чтобы возвести такое огромное строение. Этот дом размером превосходил касону раза в три, не меньше. Мебель Хосе уже не будет выглядеть здесь так неуместно и нелепо, пришло ей в голову. А может, плотник имел в виду новое жилище, заполняя касону стульями, столами и комодами?

До этого дня жених и невеста почти не касались друг друга, лишь однажды Северо поцеловал ей руку. Он придерживал Ану за локоть, когда они шли по неровной земле, помогал ей спешиваться с лошади, касался пальцев своей избранницы, передавая письма или отчеты, — вот и все. Однако, осматривая дом, Ана почувствовала необходимость дотронуться до мужчины, который выстроил для нее эту красоту. Оказавшись на той стороне галереи, что выходила на горы, Ана подошла к Северо ближе, чем обычно, и взяла его за руку.

Они поженились 26 июля 1851 года, в день ее двадцатипятилетия. Женщины украсили карнизы и стойки навеса для богослужений ярким гибискусом и гирляндами из бугенвиллеи, расставили повсюду вазы с розовыми и белыми туберозами. Старинное распятие Аны поместили в центре алтаря, где падре Хавьер служил мессы и крестил детей. Отсюда он провозгласил Северо Фуэнтеса Аросемено и Ану Ларрагойти Кубильяс мужем и женой. Свидетелями бракосочетания стали надсмотрщики, рабы и наемные работники, веселившиеся и танцевавшие в тот день до последнего пронзительного удара колокола.

Когда этим вечером Флора обмывала Ану, в соседней комнате, куда Тео несколькими часами ранее перенес вещи Северо, слышались нетерпеливые шаги новоиспеченного мужа. Для брачной ночи Ана сшила новую светло-зеленую ночную сорочку, отделав ее по вороту, манжетам и подолу кружевами цвета слоновой кости. Служанка опустила сорочку на голову хозяйки, и Ана ощутила слабый аромат розы и герани.

Северо в постели был, как женщина, нетороплив и внимателен ко всем мелочам, заботясь о ее удовольствии. Его загрубевшие руки оказались на удивление нежными, а жесткие подушечки пальцев, соприкасаясь с ее кожей, вызывали необыкновенное возбуждение. Откинув в сторону простыни, он одной рукой стал развязывать ленты сорочки, а другой ласкать ее тело, проникая в каждый потаенный уголок. Никто, включая Элену, никогда не пробуждал в ней такую бурю эмоций.

Рамон и Иносенте всегда гасили свет, перед тем как лечь в постель, однако Северо не стал тушить свечи. Она видела обнаженное тело мужа, золотистые завитки волос, кожу кремового оттенка, которая обычно была прикрыта одеждой.

В первый раз глянув на затвердевший пенис, Ана отвела глаза.

— Я не причиню тебе боли, — сказал Северо.

Она протянула руку. Тяжелый, теплый пенис оказался мягче, чем она ожидала, и отзывался на любое движение ее пальцев. Понемногу Ана преодолела робость и стала испытывать наслаждение от того, какую власть над Северо имели ее прикосновения, взгляды украдкой, высунутый язычок.

Северо был терпелив и не терял самообладания даже в момент кульминации.

— Почему? — спросила Ана в первую ночь, когда муж выплеснул семя ей на живот.

— Прежде чем ты родишь ребенка, я хочу насладиться тобой.

Ни Рамон, ни Иносенте никогда не делали ничего подобного. Она даже не знала, что вытекало из них, только чувствовала, как теплая жидкость просачивалась между ног, когда братья скатывались с нее в изнеможении, которое казалось не соответствующим затраченным усилиям.

Ночь за ночью Ана с Северо изучали тела друг друга со старанием исследователей, составляющих карту.

— А это? — Он поцеловал шрам на ее левом колене.

— Я упала с табурета, когда помогала матери вешать портьеру. А это что? — Ана дотронулась до отметины на боку, чуть ниже правой подмышки.

— Драка с мальчишками.

Он страстно целовал шелковистую кожу на ее животе, плечах, ягодицах, внутренней поверхности бедер, оставляя красные следы, которые не болели, однако наутро синели. Она проделывала с ним то же самое, и они клеймили друг друга сине-черными отметинами на бледной глади кожи.

Наедине Северо называл жену «моя королева, мое сокровище».

В присутствии работников и кампесинос он обходился с Аной так же, как и до женитьбы, — со строгим почтением. Согласно обычаям супруги говорили друг другу «ты», когда не было посторонних, и вежливое «вы» на людях. Северо тем не менее на просьбу Аны обращаться к ней на «ты» ответил отказом.

— «Ты» — для подчиненных, — объяснил он, — а не для вас, моя радость.

Ана с трудом привыкала к его решению, поскольку, раз уж он говорил ей «вы», она тоже должна была «выкать», а в моменты интимной близости подобная церемонность вызывала чувство неловкости. Это оказалось единственной стеной, которую Северо воздвиг между ними, единственным разделявшим их барьером.

Однажды утром, вместе с Консиенсией собирая в саду цветки манзанильи для чая, Ана вдруг ощутила необыкновенную благодать.

— Я счастлива, — услышала она свою мысль и удивилась, когда девочка повернулась к ней:

— Простите, сеньора?

Ана рассмеялась и поняла, что никогда раньше не случалось ей хохотать среди бела дня вот так, как сейчас.

Проливные дожди и сильные ветры постоянно повреждали строения на гасиенде, однако прорехи удавалось заделывать. Супруги понимали, что рано или поздно на остров обрушится ураган, который разрушит ветхие сооружения, затопит поля, уничтожит урожай и убьет животных, выращиваемых на продажу и для собственного стола. Опасения стали реальностью ранним утром 5 сентября 1852 года, когда мощный циклон пронесся с востока на запад Пуэрто-Рико. Два дня Ана и Северо вместе с домашними слугами, тетушкой Дамитой, женщинами и детьми с плантации прятались в просторной пещере, заранее расчищенной и подготовленной как раз для такого случая. Невольники-мужчины и надсмотрщики укрылись в торментерас, углублениях, вырытых в склонах возвышенности поблизости от касоны и хозяйственных строений.

Поначалу, оказавшись в пещере бок о бок с хозяевами, работники не знали, как себя вести. Северо держал под рукой мачете, хлыст и ружье, и в первые часы все ощущали напряжение, вызванное недоверием и страхом. Однако, по мере того как ураган бушевал снаружи, люди привыкали к вынужденному соседству. Флора постлала одеяло, чтобы Ана с Северо могли отдохнуть.

Остальные сидели на земле или на корточках, пока их не одолевал сон. Кто-то приглушенным голосом рассказывал истории на местном наречии — смешении испанского и африканских языков, другие сплетничали или напевали. Ана, перебирая четки, читала молитвы, и женщины, подсаживаясь ближе к хозяйке, вторили ей.

Выбравшись из пещеры два дня спустя, люди увидели чудовищную картину. Не будь Ана хозяйкой, она, шагая по размякшей жиже, присоединилась бы к жалобным стенаниям женщин, детей и стариков. Сады и огороды были полностью уничтожены.

Бохиос исчезли, а вместе с ними крыша барака для холостяков и одна стена барака для незамужних невольниц. Один из хлевов пропал вместе с животными, и на его месте остался лишь фундамент. Ураган унес даже ветряк. Ана представила, как его огромные лопасти катятся по земле с огромной скоростью — гораздо быстрее, нежели они вращались над давильными валами. Часть металлической крыши касоны ветер разломал на кусочки, однако стены устояли, и сохранился первый этаж, куда они снесли мебель и домашнюю утварь, перед тем как спрятаться в пещере.