— А как, ты думаешь, это все будет выглядеть: ты здесь одна с Северо Фуэнтесом?

Ана понадеялась, Эухенио не заметил, как она покраснела.

— Он всегда относился ко мне с исключительным уважением.

— Не сомневаюсь. Когда с тобой рядом был муж. Но я видел, как он на тебя смотрит.

Ана покраснела еще сильнее:

— Дон Эухенио, на что вы намекаете?

— Ни на что, моя дорогая. Прости. Я просто хочу обрисовать твое истинное положение. Ты юная, беззащитная женщина. Он молодой, честолюбивый мужчина. Сколько времени, ты думаешь, пройдет, пока Северо не сообразит, что, женившись на хозяйке, он сам сможет стать хозяином? — Эухенио снова уселся и склонился к невестке. — Мы с Леонорой принесли огромную жертву. Оба сына мертвы. Не надо, не оправдывайся, я не виню тебя. Я тебя не виню, — повторил Эухенио, как будто желая удостовериться, что она его понимает. — Ты молода и в один прекрасный день, скорее всего, захочешь снова выйти замуж, и, вероятно, у тебя будут другие дети. И это твое право. Однако Мигель — последний Аргосо, и я намереваюсь воспитать его в своем доме и привить ему свои ценности, и свои предрассудки тоже, и, возможно, даже некоторые из своих пороков. И согласись, это мое право как главы семьи.

Ана вскочила, словно намереваясь уйти, но, подумав снова села и уставилась в пол, будто взвешивая свои слова:

— А что, если вы продадите Лос-Хемелос мне?

— Бог мой! Я же видел твои бухгалтерские книги. Ты не можешь позволить себе…

— Возможно, вы согласились бы предоставить закладную.

— Закладную? Под какие гарантии?

— Гарантией будет Мигель.

Эухенио попытался ответить, но не смог вымолвить ни слова.

Ана стала объяснять дальше, быстро, словно хотела успеть высказать все до того, как передумает:

— Если я здесь потерплю фиаско, вы получите ребенка и я официально откажусь от всех прав на него.

Эухенио смотрел на Ану так, будто у нее на голове вместо волос росли змеи:

— Я правильно тебя понимаю? Ты предлагаешь обменять Мигеля на Лос-Хемелос?

— Я этого не говорила, дон Эухенио. Какой матерью я была бы тогда, по-вашему?

— Но ты сказала…

— Я предлагаю сделку, выгодную для обеих сторон. Я останусь здесь и продолжу дело, которое мы начали с Рамоном и Иносенте. В случае неудачи я вернусь в Испанию, но Мигель будет вашим. И тогда вы с доньей Леонорой окажетесь не единственными родителями, кто пожертвовал сыновьями.

— Мне трудно поверить в то, что я слышу. — Эухенио оперся о стену, словно ему стало нехорошо. — В любом случае Леонора никогда не согласится оставить Мигеля на плантации. Она уже ясно дала мне это понять.

— Ах да! Донья Леонора! — произнесла Ана с печальной улыбкой. — Она, думаю, предпочла бы более ясное соглашение. — В голосе Аны не было сарказма, но казалось, что она разговаривает сама с собой. — Возможно, в тот момент, когда вы неверно истолковали мои слова, мы оказались ближе к ситуации, которая ей стала бы понятнее. Да, прямой обмен был бы понятнее. — Ана вздохнула, а потом продолжила так тихо, что Эухенио пришлось подойти поближе. — А если так: я получаю Лос-Хемелос, а вы — Мигеля? Вы вырастите его в более… подходящей… обстановке.

— Ана, ты правда этого хочешь? Ты собираешься отказаться от собственного сына?

Она посмотрела свекру прямо в глаза:

— Дон Эухенио, я не отказываюсь от Мигеля, а отсылаю его на воспитание любящим бабушке и дедушке, которые располагают большими возможностями и сумеют лучше, чем я, позаботиться о мальчике и дать ему прекрасное образование.

— Если дело только в этом, зачем тебе Лос-Хемелос?

— Потому что я бедная, беззащитная вдова, чьи деньги, все до последнего песо, вложены в эту землю, на которую у меня нет никаких юридических прав. И вы правы: я еще молода, сильна и здорова. И не хочу прожить остаток дней вашим иждивенцем, как Элена. Я мечтаю стать… вашим деловым партнером, пусть это и не слишком удачное определение.

— Чем-то мне твое предложение не нравится.

Ана продолжала, словно и не слышала его:

— Пусть Лос-Хемелос останется вашей собственностью, а Мигель будет единственным наследником. Но вы должны обещать, что не станете продавать гасиенду, не предложив ее сначала мне. Кажется, это справедливое соглашение, не так ли?

— Да, кажется, справедливое.

— Если же, как вы предсказываете, я снова выйду замуж, наследство Мигеля будет защищено.

— Ты, по-видимому, все как следует обдумала.

— Мы сейчас вынуждены обсуждать мое будущее и Мигеля. Я ценю вашу помощь и ваше желание выбрать для меня и сына лучшую судьбу, но вы ведь прекрасно понимаете: если у меня не будет собственного дома, мне придется вернуться к родителям в Севилью и забрать ребенка с собой.

— Теперь ты мне угрожаешь.

— Я всего лишь рассматриваю вместе с вами разные варианты.

— Да, конечно. — Губы Эухенио скривились, словно он попробовал что-то кислое. Со двора донесся смех Мигеля, а затем на лестнице послышались легкие женские шаги. — Давай продолжим разговор позже. Они вернулись с пикника.

До самого вечера Эухенио терзали сомнения. Сцепив руки за спиной, он ходил вокруг пруда, обдумывая предложение невестки и то, как это все отразится на нем.

Он уже продал ферму в Кагуасе, поскольку после смерти Иносенте Леонора боялась жить в кампо. Сейчас на очереди стояла компания «Маритима Аргосо Марин». Оба сына погибли, теперь некому было управлять предприятием, а Эухенио в этом ничего не понимал, да и не хотел понимать. Его воодушевило желание Луиса Моралеса Фонта купить Лос-Хемелос, так как он представить себе не мог, что они с Леонорой когда-нибудь захотят здесь жить. В голове Эухенио никак не укладывалось, что чернокожие мужчины и женщины на гасиенде являлись его собственностью, хотя он сам посылал сыновьям деньги на покупку невольников. Как и другие плантаторы, он был убежден: рабы были необходимы и больше подходили для дела, чем белые наемные работники.

И его родители, и родители Леоноры владели невольниками, которые остались в их семьях после отмены рабства. В Сан-Хуане друзья держали рабов для домашней работы, но Эухенио и понятия не имел, в каких условиях живут невольники, занятые в сельском хозяйстве. Его потрясло то, как рабы, его собственные рабы, живут, сколько работают, и то, что каждый их шаг регулируется и контролируется надсмотрщиками, начальниками, Северо, Аной. Легко ли было его сыновьям, которые жили и трудились бок о бок с ними, примириться с ролью рабовладельцев? Они в своих письмах никогда не касались этой темы, а невестку, может, и мучили угрызения совести, однако она заняла место хозяйки так уверенно, словно с самого рождения была ею. Ана была к невольникам добра, и Эухенио видел это, но не воспринимала их как людей. Для нее они представляли собой инструменты. В своей инвентарной книге после списка оборудования, повозок, скота она перечисляла рабов, принадлежавших гасиенде, без всякой пометки о том, что это человеческие существа.

После вихрей карлистской войны в Испании и пяти лет на Пуэрто-Рико Эухенио мечтал о тихой, спокойной жизни рядом со своей обожаемой женой. Он планировал, продав судоходную компанию, вернуться на родину, возможно даже в Вильямартин, родную деревушку, где они с Леонорой выросли. Они бы воспитывали Мигеля среди простых людей без громких родословных, которые не грезят о славных подвигах во имя королевы и нации. А еще он собирался найти мужа для Элены. Два года она вместе с ними оплакивала Иносенте и ходила в трауре и теперь еще два года будет носить траур по Рамону. К двадцати одному году ей бы уже следовало выйти замуж и обзавестись собственным домом. Она была им как дочь, и Эухенио намеревался устроить ее будущее наилучшим образом, кроме того, Леонора хотела, чтобы Элена жила поблизости. Эухенио не сомневался: жена одобрит его план. Однако его мучили сомнения по поводу Аны. Формально невестка принадлежала теперь к семье Аргосо, даже если ее собственные родители были живы, поскольку являлась матерью наследника. Но Эухенио не мог себе представить, что она сидит за их столом до конца своей жизни. Страсть невестки к гасиенде решала проблему: можно было избавиться от Аны и сделать Леонору счастливой.