— Естественно, мы снова потеряем деньги. — Ана показала векселя, которые нашла среди документов. — Ты разбазарил сбережения и заложил наше будущее под ростовщический процент этому ужасному Луису.

— Что в нем ужасного? — спросил Рамон; сосед раздражал его гораздо меньше, чем жена.

— Он требует возврата денег. — Она разложила векселя перед мужем. — Или ты считал их подарком?

— Конечно, я знал, что это ссуды.

— Он ограбил нас еще до нашего приезда. Он надул дона Родриго. Луис надеется, мы пойдем ко дну и он, таким образом, приберет гасиенду к рукам. Ты что, вообще ничего не понимаешь?

— Ты никому не доверяешь, поэтому с тобой никто не хочет разговаривать. Я должен был заметить это еще в Испании. У тебя не было друзей.

— А у тебя целая куча, и все тобой пользуются.

Рамон покачал головой:

— Ни один человек не отнял у меня столько, сколько ты, Ана.

Она вздрогнула, понадеявшись, что он не заметил.

— Послушать тебя, я всегда во всем виновата. Ты не хочешь брать на себя никакой ответственности.

— Ошибаешься. Я сожалею об одном: напрасно мы с Иносенте поверили тебе. Чего ты только не обещала, чтобы заманить нас на Пуэрто-Рико! Все на свете. — Рамон замолчал, давая ей возможность осознать, что он имеет в виду.

— Ты постоянно возвращаешься к старым обидам и спорам. Ты упиваешься раскаянием, а я тем временем вкалываю из последних сил. — Ана сложила расписки в папку и завязала тесемки. — Ты ни разу не похвалил меня за наши скромные достижения, зато я у тебя кругом виновата.

— То, что мы пережили здесь, — следствие твоих амбиций.

— А вот тут ты заблуждаешься, Рамон. Не я придумала растратить все наличные на новые земли, когда у нас были нужды куда более срочные. Не я решила занять денег у дона Луиса. Не я — ты, — сказала Ана. Она швырнула папки на стол и дала выход ярости, воспользовавшись единственным оружием, чтобы причинить ему боль. — Не я отправила Иносенте по суше, тогда как морской путь был безопаснее. Это, Рамон, твоих рук дело.

— Ну вот, опять. — Инес, выпятив губы, кивнула в сторону касоны.

Флора подняла глаза от работы. Приглядывая за Мигелем, игравшим с двумя другими малышами, она прислушивалась к раздраженным голосам.

— С каждым днем все хуже и хуже. — Флора закончила строчку, завязала узелок и перекусила нить зубами. — Где Эфраин? — Она подхватила следующую вещицу — штанишки Мигеля.

— Дон Северо взял его с собой, они повезли морякам поделки Хосе.

— Сколько он забирает?

— Половину. Остальное отдает Хосе. Если так пойдет, он только к старости получит вольную. Мы и двадцати песо не собрали. А нужно несколько сотен.

— По крайней мере, у него есть что продавать, — заметила Флора.

— А ты зарабатывала раньше, до приезда сюда?

— Донья Бенинья не разрешала.

— Но закон разрешает нам работать в свободное время.

— Да, если хозяин не возражает.

— Там, где я жила раньше, хозяйка отдавала меня внаем в другие дома, — пожаловалась Инес. — Даже тогда, когда мне полагался свободный вечер, а деньги забирала себе, ни гроша не давала.

— Вам повезло, что дон Северо отдает Хосе половину.

— Ты во всем видишь хорошее.

— А что мне еще остается делать?

Инес собралась было ответить, но, передумав, снова скривила лицо, глядя в сторону столярной мастерской. Мигель стоял неподвижно, прислушиваясь к громким голосам, доносившимся из касоны, его губки дрожали, а глаза расширились от страха.

— Иди сюда, детка, — позвала Флора. — Иди ко мне. — Она прижала его к себе, и малыш уткнулся носом в ее шею. — Мы отправимся петь маме-лесу, — шепнула она ему на ушко. Мигель кивнул. — Позови меня, если она требовать, — попросила Флора Инес.

— Можно мне тоже пойти? — Возле них очутился Индио и дернул за ногу Мигеля.

— И мне, — попросила Пепита, девочка, которая играла вместе с ними.

Подбежала и Карменсита:

— Я хочу пойти!

Дети подняли гвалт, пытаясь оттащить Мигеля от Флоры.

— Что ты говоришь? — спросила она мальчика.

По-прежнему пряча лицо, он прошептал:

— Да.

— Идем все вместе, — сказала Флора.

Они направились вниз по тропинке к реке. Флора пела, а дети вторили ей. Они любили петь с Флорой, которая называла лес матерью, хотя на испанском языке лес мужского рода. «Спасибо, матушка-лес, за густую тень от ветвей. Спасибо, матушка-лес, за то, что даешь авокадо. Спасибо, матушка-лес, за сладкую мякоть манго. Спасибо, матушка-лес, за птичку с желтым клювом. Спасибо, матушка-лес, за то, что не жалит паук». Флора взглянула на Мигеля:

— А ты хочешь о чем-нибудь спеть?

Мигель робко осмотрелся:

— Спасибо, мама-лес, за такой большой камень.

Он шмыгнул носом, и остальные дети подхватили:

— Спасибо, мама-лес, за такой большой камень.

Гасиенда Лос-Хемелос находилась далеко от больших и малых городов, однако новости сюда доходили с удивительной скоростью благодаря контактам Северо с капитанами судов. Обнаружив страсть Аны к чтению, он начал привозить ей книги, брошюры и газеты, которые каким-то образом миновали руки цензоров в Сан-Хуане. Из них Ана узнала, что реакционные силы карлистов продолжали выступления против слабого правительства королевы Изабеллы II. Между Мексикой и Соединенными Штатами разгорелся военный конфликт. Десятки тысяч ирландских крестьян умирали или бежали в Америку из-за поразившего страну неурожая картофеля — главного продукта питания на острове. Война и голод, слабость правительства и гонения на иезуитов казались ей рассказами из чужой истории.

Но здесь хватало и своих трагедий, и собственные невзгоды заботили Ану куда сильнее, чем то, о чем она читала. Порой она сравнивала свою нынешнюю жизнь с той, какой она могла бы быть, и перед ней вставали вопросы: «И что теперь? Что дальше?»

Она отвернулась от семьи, общества, уехала из своей страны с уверенностью и высокомерием упрямого подростка. Использовав всевозможные уловки, она заставила Рамона и Иносенте поверить в то, что они обладают талантами и правами конкистадоров. Она действовала лестью и уговорами, хотя знала об инфантильности близнецов и понимала: жизнь для них состоит из шалостей и развлечений. Теперь она была двадцатидвухлетней женщиной с ребенком, ее средства были растрачены, а брак лопнул по швам. Кроме того, плантация могла оказаться в руках Луиса Моралеса Фонта. Если бы она не разрушила план Элены, то сейчас имела бы и поддержку, и любовь, но она пожадничала, забрав себе обоих братьев.

Тоска по Испании накрывала Ану в самые неожиданные моменты. Она отправлялась в сад и вспоминала цветущие благоухающие луга на ферме дедушки и напоенный медовым ароматом воздух, наполнявший легкие, когда она скакала наперегонки с Фонсо и Бебой. Искорка в пруду воскрешала в памяти желтый свет Севильи и извилистое русло Гвадалквивира с отражающимися в воде серебристыми облаками. Но она отгоняла эти мысли прочь, чувствуя, что предает саму себя. «Теперь это моя жизнь, — напоминала она себе, — жизнь, которая так тяжело мне далась. Никто и никогда не узнает, какую цену я за нее заплатила. Узнают лишь о том, чего я добилась».

Ана понимала, что в круговорот истории вовлечен каждый человек — и все человечество и ход ее неумолим, независимо от того, обращают люди на нее внимание или нет. Ана испытывала жгучее любопытство к невидимым жизням в неизведанных краях: она понимала, что за пределами гасиенды ее судьба тоже неразличима и безвестна. Она представляла, как через сто лет кто-то будет стоять на этом самом месте и гадать, кто ступал по этой земле до него и видел ли вон то дерево, тот пруд, скалу в форме пирамиды? Интересно, ее предки-завоеватели тоже задавали себе подобные вопросы тогда, давным-давно, сойдя с корабля на этот берег, такой незнакомый и такой далекий?

Читая письма от матери, Ана возмущалась неумеренной любовью Хесусы, проявившейся так поздно, когда они жили по разные стороны океана. Однако она опечалилась, получив известие о смерти дедушки, который ушел из жизни в возрасте девяноста трех лет. Абуэло Кубильяса нашли сидящим в кресле, ноги его лежали на табурете, а колени были укрыты одеялом. В отличие от родителей, он поощрял любознательность внучки. Даже после смерти дедушка продолжал играть важную роль в судьбе Аны. Три недели спустя после печального известия Северо вернулся из Гуареса с официальными документами, поразившими Ану: Абуэло оставил внучке пятнадцать тысяч песо.