У Аны перехватило дыхание. На холме стоял ветряк, а рядом труба извергала в лазурное небо клубы дыма. Слева от ветряка на огороженном выгоне пасся скот. А за ним виднелись жилые постройки плантации. До них оставалось еще несколько километров.

Она стремилась сюда, точно не зная, где находится это место и как выглядит, но теперь гасиенда Лос-Хемелос предстала перед ее взором и звала к себе. Ане хотелось поскорее туда попасть, потрогать плодородную землю, вдохнуть ее запах и даже попробовать на вкус. Задолго до того, как они прибыли на Пуэрто-Рико, девушка уже не сомневалась, что полюбит эту землю и будет любить всю свою жизнь. В восемнадцать лет она достигла конца путешествия, которое в то же время было началом, и уже решила, что это цель всей ее жизни. «Я здесь», — сказала Ана себе. «Я здесь», — сказала она ветру, который перебирал и волновал гусосана.

«Я здесь», — сказала она ясному простору неба, мерцанию воды в лужах, окаймлявших тропу, стаям птиц над головой. «Я здесь», — повторяла она снова и снова, и внезапно ее охватил ужас перед тем, что ожидало впереди. Ана встряхнула головой, прогоняя страх, и перекрестилась. А потом, спускаясь с холма к тростниковым зарослям вслед за Рамоном, Иносенте и Северо, прочитала благодарственную молитву и попросила у Господа сил и отваги.

Созревшие стебли сахарного тростника были выше двух метров, поэтому, спустившись в долину, Ана и ее спутники сразу перестали видеть что-либо за гуахана.

— Здесь уже можно срезать! — крикнул Северо, обернувшись. — Меньше половины полей засадили от тех, что могли бы, но рабочих рук все равно не хватает.

Мачетерос должны дойти до этого места завтра после полудня.

Было еще только утро, а влажный воздух в долине уже раскалился и дрожал над землей струящимся маревом. Ветер свистел в тростнике, с резкими щелчками хлопали острые листья. Непрерывно шныряли туда-сюда, пугая лошадей, белохвостые крысы. Пахло зеленью, влажной землей, дымом и сладостью, пропитывавшей все вокруг.

Шихх-шахх-шахх-швах! Шихх-шахх-шахх-швах!

Ана услышала эти ритмичные звуки еще до того, как увидела мачеторос.

Шихх-шахх-шахх-швах!

Они подъехали к полю, где работники перерубали длинные побеги возле самой земли одним ударом мачете, обдирали листья и складывали стебли в груды. Женщины и подростки собирали их в вязанки и бросали на дощатые настилы повозок, запряженных волами. Тяжелые удары становились все глуше по мере того, как росла гора тростника. Всякий раз, когда волы мотали головой, звенели колокольчики. Работники пыхтели. Надсмотрщик кричал. Колеса скрипели. Однако именно звук ударов мачете, перерезавших тростник, пробирал Ану до самого нутра.

— Вы видите, несколько куэрдас уже убрано, — сказал Северо. — Мачетерос оставляют около пяти сантиметров стебля, из которых вырастает новый тростник.

Ана с близнецами и управляющим ехали дальше, и надсмотрщики на лошадях приподнимали шляпы, приветствуя их, но, как только резчики распрямлялись, чтобы бросить взгляд на новых хозяев, проклятия, угрозы, удары и грубые замечания тут же восстанавливали рабочий ритм.

Рамон и Северо двигались впереди, а Ана с Иносенте следовали за ними. Северо объяснял что-то Рамону; Ана слышала только часть его слов, а остальное угадывала. Она удивилась, узнав, какие огромные площади требуются не только для выращивания тростника, но также и для переработки его в сахар.

Она читала записки путешественников по Вест-Индии, например Джорджа Флинтера, чья книга произвела огромное впечатление на Рамона, Иносенте и дона Эухенио. Ана делала пометки на полях отчетов, составленных владельцами плантаций с Испанских и Британских островов, изучала их приемы и способы управления. Однако, окидывая взглядом широкие просторы, она понимала: мало что пригодится ей в новой жизни. Все ее чувства обострились, и теперь она осознавала, насколько отвлеченными были ее изыскания. Реальность с первого взгляда оказалась знакомой и в то же время абсолютно чужой.

Еще до полудня они въехали на главный двор, батей, который был словно охвачен лихорадкой: туда-сюда сновали женщины, мужчины, повозки, волы, мулы, дети, лошади, собаки, свиньи, козы и цыплята. Терракотовая земля была завалена тростниковым мусором — листьями и обрубками стеблей. Мухи роями вились возле повозок, груженных тростником, вокруг людей и животных. В воздухе был разлит приторно-сладкий аромат кипящего сиропа. Пепел из трубы тонким серым слоем покрывал все вокруг, включая суетившихся работников, оборудование, животных, и образовывал серую пену на поверхности пруда, из которого наполняли лохани, чтобы поить скот, и брали питьевую воду для рабов.

Казалось, вокруг царил хаос, но Ана помнила из прочитанных книг и отчетов, что все работы на сахарном заводе подчинены строгому порядку: необходимо было как можно скорее обрабатывать срезанный тростник и варить сок, так как стебли загнивали очень быстро.

— А это, наверное, трапиче, — сказал Рамон, когда они приблизились к ветряной мельнице.

— Да, сеньор, это пресс для тростника. Он приводится в действие силой ветра, дополняемой воловьей тягой. С помощью вон тех больших деревянных катков выжимают сок.

— А это багасса, да? — догадалась Ана.

Северо оглянулся, словно удивившись тому, что она их слушает.

— Да, сеньора, побочный продукт называется багасса.

Мы скармливаем его скоту и используем для мульчирования.

Поняв, что хозяйка участвует в разговоре, Северо стал говорить громче и оборачиваться к ним, проверяя, слышат ли Ана и Иносенте его слова.

— После трапиче располагается варочное отделение, где сок превращается в кристаллы вот в этой череде медных котлов. — Он остановился, как будто спохватившись. — Простите. Вероятно, я обрушил на вас слишком много информации после столь длительного путешествия.

— Нет, это интересно, правда, Иносенте?

— Да, очень, — подтвердил тот. — Пожалуйста, продолжайте.

Северо кивнул и снова заговорил:

— За варочным отделением вы видите цех рафинирования. Вон в тех длинных желобах кристаллы остывают, а сироп стекает в бочки. Когда сахар достаточно подсыхает, его формуют и пакуют в сорокапятикилограммовые деревянные бочки на продажу.

— Насколько я понимаю, — прервал Рамон, — патока используется при производстве алкоголя?

— Да. Большинство плантаторов оставляют немного мелассы и изготавливают спиртные напитки для собственного потребления, но основная часть продается винокурням со специальным оборудованием, которые перерабатывают сырье в больших объемах и поставляют продукцию на рынок.

Плантация долгие годы находилась в запустении, и все механизмы устарели. Ветряная мельница стояла на недостаточном возвышении, и ее огромные лопасти нуждались в починке. Варочное отделение, цех рафинирования, все подсобные сооружения и флигели были залатаны как попало, и в тех местах, где доски либо сгнили, либо оказались слишком коротки, зияли огромные дыры. Ана и ее спутники проехали мимо куартелес для одиноких рабов — двух прямоугольных строений, разделенных пыльным двориком с рывшимися в земле курами. За бараками стояло несколько маленьких хижин, крытых тростником и служивших приютом для семейных пар и их детей. Кое-где вокруг жилых строений были разбиты огороды, здесь трудились дети, слишком маленькие для работы в поле, и старики, слишком слабые для какого-нибудь другого дела.

Ана глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Большинство рабов оказались сгорбленными стариками, словно груз, который они таскали все эти годы, по-прежнему давил на спину. У кого-то недоставало ушей, пальцев, кистей или рук ниже локтя. Некоторые хромали — их щиколотки и ступни были вывернуты самым неестественным образом. Взрослые были одеты в лохмотья, а дети ходили голышом, вздутые животы выпячивались над тоненькими ножками-палочками.

Подъехав к жилому дому, Ана пришла в еще большее смятение, испугавшись, что хозяйский особняк находится в не лучшем состоянии, чем производственные сооружения или работники завода. Двухэтажную касону по второму этажу опоясывала открытая веранда, куда вели две грубо сколоченные лестницы, одна из которых находилась спереди, а другая — с задней стороны дома, возле кухонной пристройки.