Ана резко остановилась:

— Рассказать что?

— Хакобо упоминал о… восстании. Я слышала, сеньора. А еще он говорил слова… слова «независимость», «война против испанцев». Я сказала, чтобы он не…

— Наш Хакобо?

— Да, Хакобо, который дрался с белым, когда меня ошпарило…

Анна посмотрела в сторону Сан-Бернабе, потом на горящий тростник. Ей и в голову не приходило, что в поджоге виноват один из ее людей. От этой мысли у нее ноги подкосились, но она не могла показать свою слабость, особенно девочке, которую вырвала из лап смерти и которая была обязана ей своей жизнью.

— Это правда, Мэри? Кто еще здесь замешан?

— Эти слова я слышала только от Хакобо.

— Когда?

— Несколько месяцев назад. До рождения Сегундо. Нужно было сразу вас предупредить, но…

— Да, напрасно ты сразу не сказала.

— Теперь я получу свободу, сеньора? По закону, если сообщишь, получаешь документы…

— Ты де Фуэнтес, Мэри, — отрезала Ана. — Так что спроси хозяина.

Консиенсия вернулась с ботинками для верховой езды, следом за ней появилась Глория с аптечкой. Тео и Паула принесли корзину, доверху набитую чистыми тряпицами для перевязки.

— Тео, вы с Паулой останетесь с Мэри и Пепитой, — приказала Ана. — Все остальные пусть спускаются к батей.

Сторожевые псы в своих загонах заливались громких лаем, будто понимали, что случилось непредвиденное. Ана бросилась в спальню и открыла ящик, где Северо хранил оружие. Достала ружье и проверила, вычищено ли оно, исправно ли работают механизмы. Она упражнялась на установленных Северо мишенях и сейчас радовалась, что когда-то приобрела полезный навык, — так спокойнее.

Пепита, увидев хозяйку с оружием, обомлела:

— Сеньора!

— Не смей выходить из дому и смотри за Сегундо.

— Слушаюсь, сеньора, — покорно пропищала Пепита.

Ана направилась во двор и выпустила собак. Они не разбежались, а остались рядом, как приучил их Северо. Местные старики сгрудились у тропинки, дрожа от холода. Вряд ли они причинят ей вред. Бунтовать отважится, скорее, молодежь, а они в поле. Пожилые люди ждали ее указаний. Если кто-то из них замешан в заговоре, то уже давно обнаружил бы себя.

— Важна помощь каждого из вас, — говорила Ана, стараясь по возможности придать голосу твердость. Она не позволит себе поддаться панике. — Похоже, будет много ожогов и повреждений. Те из вас, кто не может тушить огонь, переносят раненых и работают в лазарете.

Надо, чтобы они поверили, будто пожар произошел случайно. Никто, кроме самой Аны, Консиенсии и Мэри, не видел, как разбегаются в разные стороны точки факелов. Остальные не должны заподозрить, что кто-то из их собратьев устроил мятеж. Но в то же время Ана, как никто другой, чувствовала взгляды, застывшие на ружье в ее руках, и делала вид, словно его нет.

Консиенсия ехала впереди на своем муле. Ана в последний раз посмотрела на бушующий внизу огонь, который, к счастью, был еще далеко от мельницы и складов. Она медленно направила Маригаланте к тропе. Несколько человек несли лампы на палках: мерцавшего внутри язычка пламени как раз хватало, чтобы осветить дорогу на несколько метров вперед.

Внезапно Ана ощутила страх. Кобыла, почувствовав ее беспокойство, понесла. Не будь Ана опытной наездницей, лошадь уже давно сбросила бы ее. Женщина сумела с ней справиться и проглотила застрявший в горле ком.

Ей никогда не приходилось ездить по этой тропе по ночам без Северо. Сейчас Ана спускалась с холма в сопровождении свиты из дряхлых, убогих стариков и калек. На случай самообороны у нее было ружье, но она и мысли не допускала, что выстрелит в кого-нибудь из них. Знакомый страх заставлял сердце биться чаще, стоило ей вспомнить, что она хозяйка, а это ее рабы. Ана вершила их судьбы, но сейчас ее собственная жизнь оказалась в руках невольников. Ей следовало бы запереться и переждать несчастье дома, но теперь отступать было поздно, и она действовала решительно, забыв об опасности.

Убаюкивающая музыка ночи, под которую она обычно коротала вечера на балконе, в диких темных зарослях звучала совершенно иначе. Ее спутники громко топали по каменистой тропе в попытке отпугнуть ночных ползучих тварей. Ветви деревьев скрипели и больно хлестали по лицу и телу. Маригаланте настороженно ступала, будто и не ходила по этой тропе тысячу раз. Ана следила за собаками, которые с громким лаем и воем то забегали вперед, то возвращались обратно. Она не умела управляться с ними так же ловко, как Северо, но точно знала: попробуй какой-нибудь раб напасть на нее — они с ним сразу же расправятся.

Внезапный порыв ветра хлестнул по лицу, и женщина отмахнулась, словно пригрозив ему. Хотелось плакать, но она всеми силами старалась подавить страх и ярость, накатывавшие в минуты слабости и бессилия. Ана приказала рабам пошевеливаться. Глаза слезились от дыма, вздымающегося по склону холма в ночное небо. Воздух сделался липким и приторным от горевшего сахара.

Когда Ана со свитой из Эль-Дестино подъехала к лазарету, Зена и Тоньо уже установили кровати и привязали гамаки. Ана осмотрела четырех больных, потом вместе с Консиенсией приготовила чаши с водой и разложила мази и повязки.

В ожидании новых пациентов она поднялась на крыльцо касоны, чтобы лучше разглядеть поля. Огонь в Сан-Бернабе по левую руку от нее уже тлел, но по дороге на Гуарес пламя все еще призывно искрило и танцевало.

На тропе появились Эфраин и Индио. В первое мгновение возникшие из ниоткуда юноши, которых она помнила еще младенцами, напугали ее.

— Почему вы не на работе?

— Хозяин послал нас присмотреть за вами, сеньора.

— Беспокоиться не о чем, — ответила Ана, спускаясь по лестнице. — Принесите лучше гамаки для раненых, и поедем на сахарный завод «Диана».

— Нет, сеньора! — запротестовала Консиенсия.

— С какой стати я, по-твоему, должна здесь сидеть?

— Там опасно, мы не знаем, что…

— Присмотри за лазаретом, пока я не вернусь.

Эфраин и Индио ехали верхом на неоседланных мулах; животные, конечно, не могли тягаться в скорости с Маригаланте, но Ана пропустила юношей вперед. Тропа между нижним батей и сахарным заводом «Диана» представляла собой лабиринт среди высоких тростниковых зарослей. Ана цепенела от страха — за каждым скрипом и шорохом мог скрываться человек с мачете. Но не любой человек, а хорошо знакомый ей Хакобо, раны которого она собственноручно смазывала мазью. Раны, нанесенные Северо.

— Сейчас налево, — раздался голос Эфраина.

Было темно — хоть глаз выколи, и в правильном направлении им удавалось продвигаться только по привычке.

Хакобо не станет прятаться в тростнике, чтобы ударить ее. Сейчас он наверняка бежит в противоположном направлении, как можно дальше от гасиенды Лос-Хемелос. В конце концов, что его здесь держало? На что, кроме тяжкого труда до седьмого пота и страданий, мог он рассчитывать? Ана тряхнула головой — она делала так всякий раз, когда пыталась отогнать непрошеные мысли: сколько ни думай, всего все равно не решишь.

— Через мост, — объявил на этот раз Индио, и вскоре она увидела оросительный канал с перекинутыми через него досками от одного поля к другому.

Они подъезжали к «Диане»: впереди уже маячил свет и бурлила жизнь. Нет времени на раздумья, сомнения, вопросы и поиски ответов. Ее ждет работа.

Северо заметил пожар в Сан-Бернабе, как только пламя поднялось над деревьями. Он предупредил надсмотрщиков на сахарном заводе, что поспешит на помощь соседям, и, прихватив с собой Эфраина и Индио, отправился на ферму. Но стоило им выехать на дорогу, как Эфраин, указывая на юго-восток, закричал:

— Смотрите, хозяин!

Поле полыхало. Северо послал Индио предупредить надсмотрщиков, а сам вместе с Эфраином поскакал по дороге от завода к Гуаресу, вдоль которой тоже горел тростник. Сухие листья первыми исчезали в бушующем огненном мареве, сочные стебли пламя пожирало медленнее. Для этого тростник и обжигали: когда острые колючие листья сгорали, убирать богатые сахарозой стебли становилось намного легче. Но Северо понимал: это поле подожгли, чтобы нанести вред урожаю. Палить тростник он не приказывал — поле было еще не готово.