Они вошли в квартиру и прикрыли за собой дверь. Чикалин протянул лейтенанту резиновые перчатки.
– Все, что будешь трогать, ставь на место.
– Понятное дело. А что будем искать? Пистолет мы уже нашли.
– Я знаю, что ищу, а ты просто осмотрись.
Работали тихо и аккуратно. Поиски завершились успехом. Майор нашел ботинки Житинского и показал их Школьникову.
– В них он ходил на дело, Саня. Вот и конфетти на подошве. Крепко прилепились веснушки.
– Толку-то что? Без санкции на обыск ни одну улику не подошьешь к делу.
– Теперь есть основательные причины выбивать санкцию. Надо идти в прокуратуру к следователю. Он пробьет. Нас судья и слушать не будет. И это надо успеть сделать до возвращения Житинского из отпуска. Что это у тебя?
Лейтенант держал в руке письмо.
– Это? Не знаю. Под ковром в спальне нашел. Моя мать всегда деньги под палас прятала, вот я по привычке и заглянул под ковер. Меня адрес удивил. «Ул. Петровка, д. 38, отдел по расследованию убийств». Почерк женский.
– Понятно. Американских триллеров насмотрелись. Мы МВД, а не ФБР. Запечатано?
– Нет, надо бы почитать, – сказал лейтенант.
– Раз уж пришли, то все надо проверить и прочитать. Доставай аккуратненько.
Школьников достал несколько листов, развернул их и начал тихо, полушепотом читать:
– «Я не уверена, хватит ли мне мужества отправить это письмо адресату. Но если я умру, а такое не исключено, то умру насильственной смертью. Тогда мое послание найдут при обыске квартиры.
Сейчас мы с мужем уезжаем в отпуск. Я не могу ему перечить, так как очень напугана.
По просьбе моего мужа Генриха Львовича Житинского я дала следственным органам ложные показания. В день убийства моего дяди Адама Францевича Гольдберга моего мужа не было дома. Он появился в четвертом часу утра. С работы ушел в шесть. Никто не знает, где он находился. Я нервничала, его мобильный телефон не отвечал. Придя домой, Генри меня предупредил: если полиция им заинтересуется, я должна сказать, что он весь вечер и ночь находился дома. Объяснять мне он ничего не стал. На следующий день я узнала о гибели дяди. Не смею утверждать, что в этом грехе замешан мой муж. Но мне стало страшно. Генри резко изменился в отношениях ко мне, когда я ему сказала, что коллекцию картин дяди собираюсь передать музею после его смерти, так как являюсь его единственной наследницей. Но если умру я, то мое наследие перейдет к Генри. Может быть, я слишком взволнована и пишу всякую чушь, а потому и не хочу отправлять это письмо, чтобы меня не сочли дурой или сумасшедшей. Скорее всего, я пишу его для собственного успокоения и паника скоро покинет меня. На этом мои болезненные откровения заканчиваются. С поклоном, Екатерина Терехова».
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – промычал майор.
– Надо что-то делать, товарищ майор, – в полный голос заявил лейтенант.
– Что, Саня? Где мы их будем искать? И что будем делать, если найдем? У нас нет прямых доказательств. Пистолет – улика. А в бар в тот вечер любой зайти мог. Надо звонить Липатову на Кавказ. У него башка лучше варит, чем у нас. Как он решит, так и сделаем. А сейчас положи письмо на место. И еще вот что, лейтенант. Нам может понадобиться фотография Кати Тереховой. Передадим ее факсом Липатову. Он сам решит, что делать. Не исключено, что труп неизвестной женщины уже нашли где-нибудь на пляже. Снимок поможет опознанию.
– Мне попадался на глаза семейный альбом. С фотографией Кати проблем нет. Сейчас принесу.
4 июня. Полночь
В офис пансионата Подбельский залез через окно. Он видел, где хранится вся документация, касающаяся приезжих. Шкафы и ящики столов никто не запирал. Деньги в офисе не хранились, и грабителей здесь не боялись.
Хлястик без труда нашел регистрационный журнал и, пользуясь фонариком, начал просматривать все страницы.
Напряжение спало, и на его лице появилась улыбка, когда он наткнулся на одну из строчек: «Евгений Павлович Ашкинази». Это тот самый человек, которого он искал. Все совпадало. Приехал из Москвы. В списках значилось шесть москвичей. Ашкинази! Он же Тапёр. Находится в федеральном розыске. Лучший медвежатник всех времен и народов. Сейфы вскрывает, будто орешки щелкает. Оружием не пользуется, в мокрухе не замечен. Это все, что Подбельский знал о знаменитом взломщике. Никакой опасности из себя не представляет. Поселен в коттедж номер тридцать один.
Хлястик захлопнул журнал и бросил его в ящик стола. Через пятнадцать минут он уже находился возле тридцать первого коттеджа. В окнах темно. Среди экзотической зелени и кустов лунный свет прекрасно освещал белый сказочный домик. Вся эта фантастическая природа и тишина очень хорошо успокаивает нервы и расслабляет. Кого угодно, но только не пятиглазого Хлястика, привыкшего жить в постоянном напряжении, работая личным телохранителем самого Владыки. Тапёр потерял бдительность. Об этом говорили открытые окна. Все коттеджи были однотипными, так что Подбельский знал, в какое окно залезать, чтобы не свалиться на голову спящему. Но Ашкинази тоже не лыком шит. Человек его профессии чует опасность даже во сне. Свою знаменитую винтовку Гриша брать с собой не стал. Такое оружие не годится для ближнего боя. Достать пистолет ни у одного участника банды не было возможностей. Все они сидели безвылазно в своих норах, а потом резко сорвались со своих мест и рванули на Кавказ. Пистолет не семечки, на рынке не купишь, нужны связи и время, чего у них не было. Да и денег осталось маловато на дорогостоящие игрушки. Идея родилась случайно. Подбельский увидел мальчишек на пляже с подводными ружьями. Он посетил магазин спорттоваров и нашел подходящий вариант. Подводный пистолет со стрелой в тридцать сантиметров. Недорого и надежно. Пришлось купить. Штучка оказалась лучше, чем Гриша ожидал. С десяти метров стрела пробила сантиметровый лист фанеры насквозь. Правда, у оружия был свой недостаток. Из него можно выстрелить лишь один раз. Для кого-то этот минус имел значение, для Хлястика нет. Он никогда не стрелял по одной цели дважды. Ему хватало одного выстрела.
Сейчас Подбельский спрятал подводный пистолет под легкий жилет без рукавов. Такие сейчас в моде.
Десятки ненужных карманов, но приличный вид. Он подошел к окну гостиной и легко, словно пантера, запрыгнул на подоконник. После каждого резкого движения Подбельский замирал и прислушивался. Его глаза привыкали к темноте. Сегодня стояла светлая ночь. Яркая луна пробивалась сквозь окна, превращая все вокруг в голубой тон. Гриша достал свой водяной арбалет и поставил стрелу на положение выстрела. Двигался он бесшумно. Дверь в спальню осталась приоткрытой. Что-то Гришу насторожило. Опять чутье. Он резко толкнул дверь ногой и влетел в комнату рыбкой с вытянутыми вперед руками. Коснувшись пола, он перевернулся через голову и упал на спину. Водяной пистолет приземлился следом. Скорость имела значение. Возле двери об пол вдребезги разбился стул и разлетелся в щепки. А ведь он предназначался для удара по голове. Вспыхнул свет. У порога стоял Тапёр, сжимая в руках обломанную спинку стула.
Хлястик тут же направил на хозяина стрелу.
– Тихо, Евгений Палыч. Замрите, если вам жизнь дорога. Я не собираюсь вас убивать, если вы будете паинькой.
– Ты кто? – хрипло спросил Ашкинази.
– Твой партнер. Могу показать тебе обрывок червонного короля. У тебя, как я догадываюсь, есть тоже половинка короля. Либо трефового, либо пикового. У кого бубновый, я знаю. Вот это и станет нашей темой разговора. Так что ты лучше сядь и успокойся от греха подальше.
Подбельский встал на ноги и отошел к окну, не сводя оружие с мишени.
Тапёр отбросил обломок стула, вернулся к кровати и покорно сел. Он не очень испугался, ему стало обидно, что его уже второй раз берут через окно. Опять он проиграл. Стареет, плохо соображает. Пора на покой.
– Говори, чего надо? – У Евгения пересохла глотка.
– Ты должен понять главное, Тапёр. Мы с тобой союзники. Я такой же оборванец, как и ты. И мне нужен загранпаспорт и деньги. По миллиону нам никто не даст. Я даже не думаю об этом. Согласен на меньшее. Но я не согласен подыхать и попадаться в расставленные ловушки. Настал момент нам с тобой объединиться. Мы уже видели друг друга в деле, когда грабили фургон.
