Как видите, я не собираюсь умалить свои грехи: если бы здесь была хоть одна ошибка, я без всяких споров признал бы ее; но, Юлия, я хорошо знал вас и, женившись на вас, не совершил ошибки. Я чувствовал, что от вас зависит счастье всей моей жизни, и знал, что только я могу сделать вас счастливой. Я знал, что вашему сердцу необходимы невинность и мир, а любовь, заполнившая вас, никогда их не даст вам. И что изгнать ее из вашего сердца может лишь ужас перед преступлением. Я видел, что душа ваша подавлена, что от этого состояния подавленности вы можете избавиться лишь путем новой борьбы и, почувствовав, что вы еще можете быть достойной моего уважения, постараетесь заслужить его. Сердце ваше было разбито; поэтому меня не остановила разница в возрасте, лишавшая меня права притязать на любовь вашу, которой уже не мог воспользоваться тот, кто был ее предметом, а никто другой не мог бы добиться. Напротив, видя, что в моей жизни, уже наполовину протекшей, впервые пробудилась сердечная склонность, и, полагая, что она будет длительной, я с радостью решил посвятить ей остаток дней своих. Долго искал я и, не найдя никого, кто мог бы сравниться с вами, подумал, что если вы не дадите мне счастья, никто другой в мире не может этого сделать; я дерзнул поверить в добродетель и женился на вас. Вы скрывали свою тайну, но это меня не удивляло; я знал причины молчания, а ваше благоразумное поведение дало мне основание надеяться, что оно всегда останется таким. Из уважения к вам я, по вашему примеру, тоже соблюдал сдержанность, не желая отнять у вас чести сделать когда-нибудь самой признание, ибо видел, что оно еженощно готово сорваться с ваших уст. Я ни в чем не ошибся. Вы оправдали все мои чаяния. Когда я решил выбрать себе жену, я желал найти в ней любезную, разумную и счастливую подругу. Два первые пожелания исполнились. Дитя мое, надеюсь, что исполнится и третье».

При этих словах, несмотря на все мои усилия не прерывать его, я со слезами бросилась ему на шею и воскликнула: «Дорогой муж мой, лучший и самый любимый из всех людей, знайте же, что если не для вашего, то для моего счастья недостает лишь одного: чтобы я более заслуживала его…» — «Вы счастливы, насколько можете быть сейчас счастливой, — сказал он, прервав меня, — вы этого заслуживаете, и настало время, когда вы в спокойствии душевном можете наслаждаться счастьем, которое стоило вам многих тревог. Если б для меня достаточно было одной лишь верности вашей, я нисколько не усомнился бы в ней, раз вы дали обещание хранить ее. Но мне хотелось большего, хотелось, чтобы долг супружеской верности стал для вас легким и сладостным, и оба мы, в полном согласии, без слов стремились к этому. Юлия, нам это удалось, и, может быть, даже больше, чем вы думаете. Вы виноваты только в том, что все еще доверяете себе меньше, чем должно, и недостаточно себя уважаете. Не только в гордости, но и в чрезмерной скромности есть своя опасность. Из-за дерзкой отваги, толкающей нас на непосильное, порывы наши бывают тщетными, а из-за страха, который отнимает у нас веру в свои силы, они становятся бесполезными. Истинное благоразумие состоит в том, чтобы хорошо знать свои силы и на них полагаться. Когда изменилось ваше положение, вы обрели новые силы. Ведь вы уже не та несчастная девушка, которая поддалась слабости и оплакивала ее; вы самая добродетельная из женщин, требования супружеского долга и чести для вас непреложный закон, и лишь одно можно поставить вам в упрек: зачем так живы у вас воспоминания о былых ваших ошибках? Вместо того чтобы принимать оскорбительные предосторожности против самой себя, научитесь полагаться на свои силы, и тогда ваша уверенность в себе возрастет. Отбросьте несправедливое недоверие к себе, а то, пожалуй, и в самом деле оживут те чувства, коими оно было вызвано. Утешьтесь тем, что в юном возрасте, когда так легко ошибиться, выбор ваш пал на честного человека и что прежний возлюбленный ныне может стать для вас другом даже в глазах вашего мужа. Как только мне стала известна ваша связь, я вынес суждение о вас обоих. Я понял, что обоих вас ослепила восторженность; но она рождается лишь в прекрасных душах, и если иногда губит их, то все же влечет друг к другу только высокие души. Я угадал, что вас соединили равно возвышенные стремления и союз ваш тотчас же распадется, лишь только станет преступным, ибо порок мог проникнуть в ваши сердца, но не мог в них укорениться.

И тогда я понял, что вас связывают узы, коих не следует разрывать: ведь в вашей привязанности было столько похвального, что скорее следовало бы исправить ее, чем уничтожить; для вас обоих невозможно забыть друг друга без ущерба для своего достоинства. Я знал, что жестокая борьба только разжигает слепые страсти, и если яростные усилия укрепляют душу, они стоят ей таких мучений, что эти долгие пытки могут ее убить. Я направил природную кротость Юлии на то, чтобы умерить ее суровость к себе. Я поощрял ее дружеские чувства к вам, — сказал он Сен-Пре. — Я освободил ее приязнь от всего лишнего и, думается мне, сохранил для вас в ее сердце больше места, чем она отвела бы вам, если б я предоставил ее себе самой.

Достигнутые успехи ободрили меня, и вскоре я решил попытаться исцелить вас, так же как я исцелил Юлию; ведь я уважал вас и всегда считал, что, вопреки предрассудкам порочных людей, можно доверием и откровенностью пробудить в благородной душе самые высокие чувства. Мы встретились, и я увидел, что вы нисколько меня не обманывали и впредь не будете обманывать. И хотя вы еще не стали тем, кем должны быть, я разгадал вас лучше, чем вы думаете, и доволен вами больше, нежели вы сами довольны собою. Мое поведение может, конечно, показаться странным, — я нарушаю общепринятые правила; но ведь правила эти тем больше допускают исключений, чем лучше мы читаем в человеческих душах, и супруг Юлии не должен вести себя так же, как любой другой человек. Дети мои, — сказал он с волнением глубоко трогательным, ибо говорил это человек по натуре спокойный, — будьте такими, как вы есть, и мы все будем счастливы. Опасность таится лишь в неверном мнении о себе; не бойтесь самих себя, и вам ничего не надо будет бояться; думайте лишь о настоящем, и я отвечаю за будущее. Ничего больше сейчас не могу вам сказать; но если замыслы мои осуществятся и моя надежда не обманет меня, жизнь наша будет более полна, и оба вы будете счастливее, чем если бы вы принадлежали друг другу».

Встав с места, он поцеловал нас и пожелал, чтобы и мы с Сен-Пре обменялись поцелуем в этой роще… в той самой роще, где когда-то… Клара, о добрая моя Клара, как ты меня всегда любила! Я не воспротивилась желанию мужа, увы! Зачем мне было противиться! Наш поцелуй нисколько не походил на тот, из-за которого эта роща стала столь опасной для меня. Мне было и грустно и радостно: я поняла, что сердце мое изменилось больше, нежели я осмеливалась думать.

Когда мы направились обратно к дому, муж взял меня за руку и, остановив, указал на рощу, из которой мы выходили. «Юлия, — сказал он мне, улыбаясь, — не страшись больше сего приюта, — он утратил свои чары». Ты вот не хочешь верить мне, Клара, но клянусь тебе, мой муж наделен каким-то сверхъестественным даром видеть, что таится в глубине сердца человеческого. Да сохранит ему небо такую прозорливость, ведь сколько бы ни было у него причин презирать меня, именно ей я обязана тем, что он так снисходителен ко мне.

Ты пока еще не видишь никаких поводов дать мне совет. Потерпи, мой ангел, сейчас найдешь повод; но передать тебе этот разговор было необходимо, чтобы стало ясно все остальное.

На обратном пути мой муж, которого уже давно ждут в Этанже, сказал мне, что он рассчитывает завтра отправиться туда, что проездом он увидится с тобою и вернется дней через пять-шесть. Не высказывая всего, что я думала о столь неуместной поездке, я лишь заметила, что она не кажется мне столь необходимой, чтобы из-за нее бросать гостя, которого он сам пригласил. «Ужели вы хотите, — возразил он, — чтобы церемонным обращением я показал ему, что он не у себя дома? Я стою за гостеприимство в духе радушия жителей Вале. Пусть он найдет здесь такую же откровенность, а мы, по их примеру, будем вести себя свободно». Видя, что муж не желает меня слушать, я прибегла к иному средству: стала уговаривать нашего гостя поехать вместе с ним. «Вы увидите, — сказала я, — замок, в котором есть свои красоты, и, несомненно, они понравятся вам. Вы осмотрите владение моих предков, а ныне мое владение; ваше доброе отношение ко мне позволяет мне думать, что вам не безразлична будет эта картина». И я уже хотела было добавить, что замок этот похож на замок милорда Эдуарда, каковой… но, к счастию, вовремя прикусила язычок. Сен-Пре очень просто ответил, что я права, и он сделает все, что мне будет угодно. Но Вольмар, словно желая вывести меня из терпения, возразил, что Сен-Пре должен поступить, как ему самому будет угодно: «Чего вам больше хочется: поехать или остаться?» — «Остаться», — ответил Сен-Пре без всяких колебаний. — «Ну вот и оставайтесь, — продолжал мой муж, пожимая ему руку. — Вы честный и правдивый человек, и я доволен вашим ответом». Пререкаться при свидетеле было невозможно. Я промолчала, но от мужа не укрылось мое огорчение. «Так что ж, — с недовольным видом сказал он, когда Сен-Пре был далеко от нас. — Неужто я бесполезно защищал от вас самих вашу дружбу? Ужели для добродетели моей жены необходимы какие-то особые обстоятельства? Что до меня, то я более требователен, я хочу, чтобы верностью моей Юлии я обязан был лишь ее сердцу, а не обстоятельствам, и мне мало того, что она блюдет свою честь, — для меня оскорбительно, что она сомневается в себе».