Естественно, у меня не было никакого шан­са надеть какое-нибудь из платьев Энн и не уто­нуть в нем. Я поблагодарила подругу и выряди­лась в привезенное из Туниса платье.

В начале концерта я практически не слуша­ла Джадла, занятая своими мыслями и искоса посматривая на Ширли. Она была одета в сног­сшибательный туалет бледно-лилового цвета, который служил прекрасной оправой ее яр­кой внешности. Черные волосы, черные гла­за, смуглое лицо — все это только выигрывало на фоне легкого полупрозрачного материала. Если вчера в своем роковом туалете от Зизи я представляла собой достойную соперницу, то сегодня выглядела на фоне Ширли зеленой гусеницей.

Ни один мужчина не понимает важности правильно подобранной одежды. Мужской взгляд оценивает ее только с точки зрения функцио­нальности. Летнее платье летом — что может быть естественнее, а траурный туалет на помолвку, пусть и чужую, нелеп. Так рассуждают все муж­чины или почти все, подумала я, вспомнив о Доди.

Ширли проявила себя истинной женщиной. Ее вчерашний выбор молочно-белого платья был не слишком удачен. Он ей не шел. Назы­вая ее мухой в снятом молоке, я почти не кри­вила душой. Видимо, Ширли считала, что не­веста и так в центре внимания, а она доста­точно красивая особа, чтобы позволить себе одеться не к лицу, но в рамках традиционной респектабельности. И совершила ошибку. Се­годня она ее исправила, зато я оказалась на ее месте.

Роберт на меня не смотрел. Он казался пол­ностью увлеченным концертом.

Я закрыла глаза. Постепенно удивительное мастерство Джадла захватило меня, и я с удо­вольствием отдалась наслаждению прекрасным. Мне нравился голос певца, я любила его ма­неру исполнения, а еще больше те песни, ко­торые он отбирал. Как правило, они были очень музыкальными и походили на небольшую по­эму, в которой рассказывалось о счастливой или несчастной любви, о томлении влюбленной души, о страдании, которое испытывает поки­нутый любимой. Я слушала с замиранием серд­ца, прикидывая содержание каждой песни на себя.

Сейчас он исполнял похожую на средневе­ковую балладу историю о прекрасной даме, которую влюбленный никак не может найти и стра­дает. Только воспоминание о некогда поцело­ванной им руке этой дамы поддерживает его. Песня была общеизвестной. Ее распевали мно­гие певцы, но у Джадла она звучала наиболее поэтично. Я растворилась в музыке.

Неожиданно наступила тишина. Музыка стих­ла, а зал перестал дышать. Голос певца раздал­ся совсем рядом. Я открыла глаза. Джадл стоял около меня и выводил нежным голосом:

— Я нашел тебя, моя королева! — Он протя­нул мне руку. Ничего не понимая, я протянула ему свою. Он взял ее и поцеловал. — Следуй за мной, — очень тихо, но отчетливо сказал мне певец.

Я оглянулась на окружающих нас зрителей. Никто не слышал его слов: в этот момент гром­ко заиграла музыка. Певец повел меня на сцену. Недоумевающая, испуганная и взволнованная, я последовала за ним. Джадл пропел финаль­ную фразу.

Раздался шквал аплодисментов. Это была последняя песня. Множество девиц кинулись к сцене с букетами цветов. Один из них Джадл преподнес мне.

— Виват, моя королева! — крикнул он и по­целовал меня в губы.

Я не сопротивлялась. Поцелуй был мимолет­ным. На меня он подействовал отрезвляюще. Я быстренько сообразила, что подобное певец проделывает на каждом своем концерте, и сде­лала нечто напоминающее реверанс. Потом по­шла к маленькой лестнице, ведущей с эстрады в зрительный зал. Джадл меня не удерживал. Как удалось мне добраться до своего места, ни разу не споткнувшись и не растянувшись в проходе, я не знаю.

— Вот это да! — прошептала Энн.

Кроме восторга подруги я была щедро воз­награждена змеиным взглядом Ширли.

Восхищению Энн не было предела. Даже когда мы уже приехали домой, она все продолжала экзальтированно восклицать:

— Ты была очаровательна! Твои глаза сверка­ли как огромные изумруды! В своем зеленом платье ты была...

— Зеленой гусеницей, ползущей по дере­ву, — закончила я за Энн фразу, когда она на мгновение запнулась, подбирая сравнение по­цветастей.

— Неправда! — серьезно возразила подруга. — Ты очень хорошо смотрелась. И платье тоже! Или ты хотела выглядеть как вчера? Сама говорила, что твое появление было как разорвавшаяся бом­ба. Ты и сегодня хотела быть такой же? — нео­жиданно напала на меня Энн.

Я пожала плечами. Трудно описать слова­ми то, что не можешь определить даже мыс­ленно.

— Кстати, все решили, что ты участница представления, — перешла Энн опять к обсуж­дению концерта.

Я вздрогнула.

— Почему?

— Слышала, как говорила сидящая рядом с нами пара. Мужчина так и сказал своей спут­нице. Все заранее планируется, утверждал он. Ни один певец не выберет постороннюю де­вушку, просто пришедшую на концерт. Возмож­но, хотел утешить свою даму, чтобы она не расстраивалась, что Джадл подошел к тебе, а не к ней.

В рассуждениях мужчины, переданных Энн, была доля истины. До этого случая я тоже ни­когда бы не поверила в случайность выбора. Воз­можно, подобные реплики звучали и около Ро­берта. Да, наверняка звучали!

Роберт теперь полностью утвердится во мне­нии, что я нанятая Дороти актриса. Мне запла­тили, а я сыграла предписанную мне роль. Ну и пусть! Возможно, так и лучше.

ГЛАВА 11

Поздно вечером я поехала на Ливерпульс­кий вокзал, откуда отправлялись поезда до Дирема. Через два часа я добралась до этого небольшого городка и взяла такси. Еще с пол­часа машина ехала по магистрали Е-30, потом свернула, и наконец я оказалась у одиноко сто­ящего дома, расположенного в стороне от ма­ленькой деревушки, название которой мне не запомнилось.

Встретила меня сама тетушка. Это была очень крупная женщина среднего возраста. Видимо, пышное телосложение и высокий рост — фа­мильные черты в роду Энн. Через несколько лет моя подруга может превратиться в тетушкиного двойника с громадным бюстом и необъятными бедрами. Голос у тетушки Энн больше напоми­нал мужской бас.

— Входи, входи. Энн мне позвонила, что ты выехала почти ночью. Вот и жду тебя. Иначе уже дрыхла бы без задних ног. Набегаешься, на­возишься с хозяйством за день, вот и засыпа­ешь мгновенно, как только голова коснется по­душки.

Я почувствовала себя неловко. Из-за меня миссис Кроу не отдохнет сегодня как следует и будет чувствовать себя завтра разбитой. Неудоб­но все-таки получилось с моим поздним приез­дом. Я говорила Энн, но та только отмахнулась от моих доводов. А мне откуда было знать о при­вычках ее тетушки?

— Энн передает вам большой привет, — по­старалась я скрасить неловкость.

— Могла бы и сама как-нибудь ко мне загля­нуть. Не в Шотландии же я обитаю! Как я пере­ехала сюда из Лондона, любимая племянница ни разу и не показалась, — ворчливо сказала миссис Кроу.

Да, хорошо я исправила положение! Лучше бы молчала.

Гостиница выглядела как самый обычный дом: здесь не было ни стойки регистратора, ни большого холла. Из маленькой прихожей меня провели в небольшую гостиную, в которой ца­рил удивительный беспорядок.

— Постояльцев много, вот и не успеваешь прибраться, — пояснила хозяйка, заметив мой взгляд.

Я поразилась. Ну и что, что много постояль­цев? Разве они сбрасывают с диванов и кресел подушки? А скручивать накидки — это цель их поездки в эту уединенную гостиницу?

Мой взгляд споткнулся о самую диковинную вещь, которую и представить на кресле невоз­можно. Для этого надо обладать слишком извращенным воображением, которого я была начи­сто лишена. На сиденье красовалась кость столь огромных размеров, что могла принадлежать только мамонту.

— Ребекка принесла, — спокойно пояснила миссис Кроу.

Произнесенное имя меня очень заинтересо­вало. Ребекка! Кто она, моя тезка? Вероятно, старушка, уже в глубоком маразме, если при­носит кости в гостиную. Интересно, а где она их находит?

На языке у меня вертелась масса вопросов, но я ни одного не задала. Моя собеседница от­кровенно зевала. Мучить человека, который из-за нашего с Энн легкомыслия вынужден был нарушить свой распорядок дня, было не в моих правилах.