1 Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – в круг меньший – мы спускались,
Где жалобней звучали плач и стон
4 И муки бесконечнее казались.
Там злобный Минос с скрежетом зубов
Внимал, как тени, плача, признавались
7 В своих грехах, и, их казнить готов,
Произносил свой суд неотразимый.
Признания их слушая, без слов,
10 Своим хвостом, судья неумолимый,
Всегда спешил обвиться столько крат
Вокруг себя, лишь бешенством томимый,
13 На сколько ступеней пониже в Ад
Им осужденный призрак повергался,
И тем хвостом, свернувшимся в обхват,
16 Род казни их всегда определялся.
Пред Миносом, покаявшись в грехах,
Ряд призраков один другим сменялся
19 И падал в бездну с воплем и в слезах.
Меня увидя, Минос суд ужасный
Остановил с проклятьем на губах:
22 «Зачем ты здесь, скажи, пришлец несчастный?
Здесь мир скорбей и ужаса приют.
Сюда тебе ворота отопрут,
25 Но выйти вон отсюда очень трудно».
«К чему грозишь? – сказал мой проводник. —
Мы не поймем друг друга обоюдно:
28 Тот, кто своим могуществом велик,
Сойти сюда ему дал позволенье.
Впусти ж его и удержи язык».
31 И вопли я услышал в отдаленье,
Когда вступил в тот мрачный, адский круг,
Где раздавались стоны исступленья,
34 Где омертвел, казалось, свет вокруг,
Где, словно вечный ропот океана,
Носился гул неутихавших мук;
37 Где адские порывы урагана,
Бичуя и терзая и кружа,
За тенью тень несли среди тумана,
40 И души падших грешников, дрожа,
Стеня, хулы на Бога изрыгали.
За чувственность казнь эту заслужа,
43 Как я узнал, те души в Ад попали…
Как стаи птиц в холодный день зимы
В бессилии мятутся, так летали,
46 Вперед и взад метались в Царстве тьмы
Страдальческие тени. В их страданье
Надежды нет; должны смутиться мы —
49 Лишенные в грядущем упованья,
Им отдыха в мучениях не знать.
Как в небе журавли в ночном молчанье
52 Начнут, порою, жалобно кричать,
Так тени, в общем плаче надрываясь,
Неслись в Аду, не в силах устоять
55 В круженье вихря знойного. Теряясь,
Про сонм тех душ поэта я спросил,
Их адскому круженью ужасаясь.
58 «Вот первая, – Вергилий говорил, —
Народов многих гордая царица.
Пороком лишь – он ей законом был —
61 Жила сластолюбивая блудница,
Открыто поощрявшая разврат.
Звалась Семирамидой та срамница.
64 Она была, как хроники гласят,
Женою и преемницею Нина,
Владея краем, – край тот был богат,
67 Где властвует Судан теперь. Кручина
Другую тень смущает: то жена —
Самоубийца
{24}. Горькая судьбина
70 Ее любви печальна и страшна.
Вот призрак Клеопатры сладострастной…»
Затем Елену видел я: она
73 Являлась на земле звездой несчастной;
За нею шли – великий муж Ахилл,
Погибший от любви своей напрасной,
76 Парис, Тристан
{25}… Вергилий повторил
Имен людей прославленных немало,
Которых пыл их страсти погубил.
79 От состраданья к ним изнемогала
Моя душа, и был я поражен,
Когда близ нас собрание предстало
82 Известнейших мужей и славных жен.
И я сказал: «Мне хочется, Вергилий,
Речь повести с четой теней, как сон,
85 Скользящей и несущейся без крылий».
«Пусть ближе налетят они, тогда, —
Сказал поэт, – мы можем без усилий
88 Для той беседы вызвать их сюда,
Любовью, их связавшей, заклиная».
Вот дунул ветр. Как облаков гряда
91 Несется, воли собственной не зная,
Приблизились к нам тени. Оживясь,
Воскликнул я, к себе их призывая:
94 «О, страждущие тени! Если нас
Беседой подарить вы в состоянье,
Поговорите с нами!» Как подчас,
97 При радостном, веселом воркованье
К родимым гнездам голуби летят,
Так при моем невольном восклицанье
100 Чета теней, сквозь общий вихрь и смрад,
Толпу тех душ покинув, где стояла
Несчастная Дидона, – тихо, в ряд,
103 Порхнула к нам. Одна из них сказала:
«Ты, ради нас сошедший в эту тьму,
Ты, чья душа к нам жалость испытала,
106 Хотя преступны все мы, – твоему
Величию не можем не дивиться,
И если бы, в грехах своих, Ему,
109 Творцу миров, мы смели помолиться,
Просили б мы, чтоб мир и благодать
На голову твою могли спуститься
112 За то, что нам ты можешь сострадать.
О, говори – тебя мы слушать станем,
Расспрашивай – мы станем отвечать,
115 Пока в пучину бездны вновь не канем…
Мой край родной – на берегу морском,
Где волны По бегут, подобно ланям,
118 Теряясь в океане голубом.
Любовь, души прекрасная подруга,
В груди Паоло вспыхнула огнем.
121 Он был пленен той красотою юга,
Которая была во мне и вдруг
Исчезла от жестокости супруга.
124 Любовь – призыв души, как сладкий звук,
Откликнулась в душе моей любовью,
Которая не убоялась мук,
127 Не умерла, хоть истекала кровью.
Любовь нас к ранней смерти привела, —
Но казнь – братоубийце! К изголовью
130 Его, так много сделавшего зла,
Должны спуститься адские страданья…»
{26}Умолкла тень. Не поднимал чела
133 Я, слушая ее повествованье,
И долго пересилить не умел
Невольного, глубокого молчанья.
136 «Куда с своей ты думой залетел?» —
Спросил поэт. «О, сколько наслаждений?
И чудных грез им посулил удел,
139 Но вместо них дал вечный гнет мучений!» —
Воскликнул я и тени молвил вновь:
«Франческа, ты несчастней всех видений!
142 Волнует сострадание мне кровь…
Поведай же: когда ты угадала
В себе свою неясную любовь
145 И чувство непонятное узнала?»
Франческа мне дала такой ответ:
«Воспоминания язвят меня, как жало!..
148 Ужасней и сильнее скорби нет —
О днях блаженства вспомнить в дни печали;
О том тебе расскажет твой поэт,
151 С тобой идущий. Если о начале
Моей любви ты хочешь правду знать,
Так слушай же, как мы любовь узнали:
154 Рассказ мой слезы будут дополнять…
Однажды Ланчелота
{27} приключенья
Мы с любопытством начали читать,
157 Где он любви испытывал волненья.
Чувств собственных не ведая тогда,
Одни мы оставались в те мгновенья.
160 От книги отрываясь иногда,
Бледнели мы, и чтенье забывалось;
Мы трепетали вместе, но когда
163 Одна страница в книге нам попалась,
Решилась вдруг судьба обоих нас:
Читали мы, как сладко улыбалась
166 Влюбленная красавица в тот час,
Когда любовник пламенный и страстный
Поцеловал в уста ее. Зардясь,
169 Тогда и он, Паоло мой прекрасный,
Трепещущий, прильнул к моим устам.
И книга та, как Галеот
{28} опасный,
172 Служила искушеньем сладким нам.
В тот день мы уже больше не читали».
Умолкла тень. Внимая тем словам,
175 Другая тень, не в силах скрыть печали,
Заплакала так горько, что терял
Сознанье я… мне силы изменяли,
178 И я, как труп безжизненный, упал.
