Литмир - Электронная Библиотека

Заговорив об адвокате, который до этого защищал мое дело, дружище Фигероа был весьма выразителен. Он сказал о Мариано Гарраке — так зовут того, кто ранее был моим защитником, — что это человек в высшей степени рассудительный в делах, осмотрительный в действиях, выполняющий свои обязанности в высшей степени благоразумно, почти никогда не рискуя; и, поскольку его предшественник, от которого он принимает теперь дело, не оставляет желать ничего лучшего в законно-юридическом отношении, адвокат Руа Фигероа счел уместным отдать ему дань уважения и наивысшего почтения; эти слова, высказанные в моем присутствии, следовало толковать следующим образом: я приступаю к хорошему делу, и жаль, что у меня не было возможности взяться за него раньше.

В те дни стены моей камеры еще хранили отзвуки праздника, состоявшегося в Альярисе в честь моего приговора; но мне кажется, слышны были и иные голоса, доходившие до меня благодаря дружеской помощи моего нового, закаленного в боях защитника, который ни разу не счел нужным спросить меня о том, что для меня являлось краеугольным вопросом всего процесса. Он так меня и не спросил, действительно ли я — человек-волк или хотя бы верю ли я, по крайней мере, сам в это; и действительно ли я думаю, что пребываю под воздействием проклятия или колдовства. Он не спросил меня также, насколько велико мое невежество и суеверие, и у меня сложилось впечатление, совершенно восхитительное впечатление, что в данном случае, как, впрочем, и во многих других, это наше взаимное уважение было продиктовано общими ценностями, которые могут и должны подразумеваться сами собой. И это нравится мне в нем больше всего. Не надо ничего объяснять. Нужно лишь действовать в соответствии с нашим чутьем и нашими желаниями. Вот это-то как раз мне и нравится, я бы даже сказал, это главное, что ведет меня в жизни.

Но если он ничего у меня не спросил об этом, то, может быть, он должен был бы спросить, убивал я или нет всех тех, кого мне приписали в качестве жертв моей безумной жестокости? Так нет же. А это, как я догадываюсь, означает, что моему второму защитнику все совершенно ясно.

Есть убитые, есть сознавшийся в содеянном преступник, существует даже предварительный приговор, но трупы так и не появились — иными словами, есть некоторое количество пропавших людей, о которых ничего не известно, кроме того, что я взял на себя их гибель. Из всего сказанного легко можно сделать вывод, что я совершил это, находясь в плену безумства, ведь я признал, что действовал, вообразив себя волком; следовательно, мое самообвинение ничего не стоит. Какая разница — убивал я или нет? Имеет значение лишь то, являюсь ли я на самом деле (или считаю себя) человеком-волком, в своем ли я уме или страдаю ликантропией. О какой великий адвокат достался мне!

Сейчас апрель. Меня навестил дон Педро, принес мне новости и советы, различные толки и сплетни и помощь, облегчившую мои печали. Откуда у него такое усердие, такое огромное желание помочь мне? Когда я был ребенком, дон Педро часто ласкал меня, но я не думаю, что сие воспоминание подвигло его на теперешние чувства, связанные с моим делом. У него несколько внебрачных детей. Может быть, он действительно полагает, что на мне лежит проклятие, на чем я упорно настаиваю. Но так или иначе, он борется за мою жизнь с тех пор, как понял, что я вот-вот могу ее потерять. Он приходит и утешает меня. Он просит меня читать молитвы, и я отвечаю ему набожностью, которой, я знаю, он ждет от меня; я же надеюсь этим своим поведением, этой показной набожностью, пробудить в сознании дона Педро еще большую убежденность, еще большее упорство в защите моего дела; более действенную поддержку трудно себе представить, ибо мне ведома сила, коей обладает слово, особенно если оно произносится священнослужителями в защиту какого-либо важного дела.

Дон Педро и такие, как он, все вместе или по отдельности, молятся за меня и поминают меня в своих молитвах. И вместе с ними это делают многие из их прихожан и большинство верующих, проживающих в городах и сохранивших древнюю память о былой жизни, запечатленную в их сознании так, будто она выжжена огнем. И результат превосходит все ожидания. Я совершенно убежден, что от всех этих молитв нет никакого толку. Разве Бога тронут мои грехи? Нет. Тронет ли его мольба нескольких тысяч людей, пребывающих в состоянии полного умопомрачения? Тоже нет. Бог не дрогнет. Зачем же тогда делать это?

Нет, от молитв нет никакой пользы. Но польза происходит от такого числа защитников моей жизни, ведь именно за нее они молятся, дабы спасти ее. Вот о чем идет речь. О том, чтобы постепенно росло число молящихся обо мне защитников моей жизни. Всем нам не помешает добрая христианская забота о моем деле. Что было бы со всеми ними, с доном Педро и его братьями во Христе, без дьяволов, против которых нужно сражаться, без злого духа, которого надо изгнать? Сей злой дух как раз и вселился в меня. Это если не волк, то, во всяком случае, зло в его самом очевидном проявлении. Помогая мне, они помогают себе. Они сражаются против злого духа, поскольку он существует. И я — очевидное доказательство тому. Я им нужен.

Итак, пришел дон Педро и рассказал мне, что за обстановка сложилась вокруг суда. Барбара стала настоящим вождем своего правого дела — дела отмщения за смерть ее сестер и племянников; и одновременно взяла на себя роль главной героини; эта роль подчеркивает ее красоту и обеспечивает ей доступ в места, о которых она даже и мечтать-то никогда не смела. Так что ей весьма по вкусу пришлась эта главная роль.

У дона Педро эта ее роль, судя по всему, не вызывает большого восторга. Я его понимаю и стараюсь всячески поддержать. Барбара превратилась в союзницу злого духа. Она отрицает, что я могу быть волком, отрицает очевидное и утверждает, что ад такими делами не занимается. Она думает о дьяволе то же, что я думаю о Боге. Мы с ней равны, и потому я страстно желаю ее.

— Как это он становится волком по наущению дьявола? — громко задает она вопрос.

Она это делает намеренно, чтобы все, кто ее услышит, произнесли ответ, который она сама же им и предложит, дабы они заучили его наизусть.

— Будто у дьявола нет ничего получше, во что вмешиваться! — настаивает она.

— Кто же еще, как не он, мог бы добиться столь великой порочности? — спрашивает у меня дон Педро, поддерживая меня в моем несчастье.

Дон Педро хочет, чтобы я был волком, ему это необходимо, а девушка сама себе роет яму. В конце концов она будет отвергнута Церковью, ибо ей неведомо, что она противостоит именно этой власти. Она в гневе, и ее ослепляет желание мести. Ей следовало бы быть более рассудительной, но возможно ли это?

Дон Педро ведет беседы то с теми, то с другими, ходит туда-сюда, а потому ему все известно, все находится под его присмотром. Помогает ли ему в этом исповедальня? Иногда можно подумать, что помогает: настолько точный он ставит диагноз, когда, внимательно прослушав тело общества, заявляет о бедах, что терзают мир по причине присутствия в нем злого духа. Скорее всего, по завершении исповедей он в конечном итоге протягивает между ними всеми связующую нить, нанизывая на нее события, словно бусинки четок, образуя между ними неразрывную связь и наделяя особым смыслом, которого остальным никогда не понять, если только он сам не окажет им посредническую помощь, на то он и священнослужитель, а остальные — неискушенные правоверные; иными словами, воинствующая Церковь.

Иначе откуда ему знать, что Барбара неоднократно вела беседы с доном Висенте? Как ему стало известно обо всем, что они между собой обсуждали? Возможно, сам доктор, судя по всему, человек верующий, передал ему высказывания Барбары. Дон Педро сказал мне, что как-то у них зашла речь об этом. Вот чего он мне не сказал, так это приходила ли Барбара сама к дону Висенте или же дон Висенте ездил к ней в Ребордечао, где она сейчас проживает, а может быть, он послал за ней и она тут же к нему приехала. Но именно этим объясняется то взаимопонимание, что явно существует между ними. Отсюда — взгляды, которыми они обмениваются между собой, находясь в различных местах зала, где проходят заседания суда. Отсюда их перемигивание; хорошо бы, его заметила донья Микаэла, уж тогда-то этому сыну Гиппократа мало не покажется.

23
{"b":"14815","o":1}