- Во-первых, мне будет неловко перед твоей Анной, во-вторых, я не признаю служебных романов. А в-третьих… Ты не понял. Вернее, я не так выразилась. Это не я разговариваю с кроссовками. Это они… разговаривают со мной.

- Любопытно, любопытно, - повторил Валька. – И… как?

- Что «как»? – не поняла я.

- Ну, как они с тобой разговаривают?

- Противным скрипучим голосом. Жалуются, что я не смотрю под ноги, когда иду по улице, и плохо о них забочусь.

- Извини за такой вопрос, - Валька понизил голос, - но ты не?..

- Нет. Я не пью и не принимаю наркотики.

- В роду шизиков, истериков, маньяков, алкоголиков не было?

- В обозримом прошлом – нет. Семейное предание не сохранило.

- Ладно. Послушай, а может, кто-то над тобой подшутил?

- Я тоже так думала. Но похоже, что нет.

Валька подумал, потеребил бороду.

- Знаешь, то, что ты сомневаешься, это уже неплохой знак. Натуральные психи обычно некритичны, они редко сомневаются, что с ними разговаривают именно тапочки. Может, ты просто переутомилась? Бывают такие кратковременные помутнения.

- Не знаю, - совершенно убито ответила я, с хлюпаньем допивая кофе.

- Давай сделаем так, - Валька снова посмотрел на часы. – Сейчас придет богатенький придурок, из которого мне предстоит выдоить побольше денежек за копеечный совет поменьше пить и красть. А в обед заходи, я подумаю, что с тобой можно сделать.

Обед у меня, таким образом, пропал – я беседовала с Валькой, который задал мне массу вопросов, большая часть которых, на мой взгляд, была просто глупейшей.

- Ну что, голуба, - закончив допрос, Валька откинулся на спинку стула и принялся задумчиво грызть ручку. – На первом этапе я ничего криминального не наблюл. Конечно, разговор с кроссовками – это не есть нормально, но обычно шизофрения одними только голосами никогда не ограничивается. Да и старовата ты уже, первые звоночки шизофрении обычно раньше начинаются. Надо еще кой-какое обследование пройти, чтобы исключить органику. Но к нашим врачам не ходи, не советую. Зачем тебе лишние разговоры. Поедешь на Васькин остров, там на Среднем проспекте есть хорошая клиника. Главврач – мой знакомый. Скажешь, что от меня, и тебе все сделают, я ему позвоню. Значит так, анализы крови и мочи на гормоны, энцефалограмма, томография мозга. Учти, все это достаточно дорого, сама понимаешь. Потянешь?

- Постараюсь. Кое-что в чулке есть.

- Если что, помогу. Результаты принесешь мне. Да, к невропатологу можешь и к нашему сходить. Пожалуйся на бессонницу или мигрень.

К невропатологу я забежала тут же. Но и это ничего не дало.

- Ты до безобразия нормальна, - пожала плечами пышная во всех отношениях Инна Андреевна, постукав меня везде молоточком и попросив зажмуриться и высунуть язык. – Пальцы от мелкой работы не немеют, нет? Глаз не дергается? Давление не скачет? Тогда живи и радуйся. А от бессонницы мятку завари. Мне бы твои годы! Я бы замуж вышла.

Я только зубами скрипнула. Вот кошмар-то!

Вопрос оставался открытым. Завтрашний день я решила целиком посвятить своему здоровью.

Выйдя из метро, я остановилась.

Рынок.

Безголовый труп по телевизору и рядом красная бейсболка.

Вопрос этот мучил меня уже третий день, хотя и не так остро, как собственное психическое здоровье. И тем не менее. Именно на рынке началась вся эта история с говорящими кроссовками. Стоит ли мне пойти в милицию и сообщить, что безголовый труп, возможно, продавец обуви с рынка? Но не слишком ли сомнительный доводы: пожилой возраст и красная бейсболка? А если все наоборот, если гриб-Мухомор и есть убийца, потерявший бейсболку на месте преступления? Ну и что, что он старый?

И тут мне в голову пришла совершенно элементарная мысль. Просто пойти на рынок и посмотреть, там ли Мухомор.

Только вот оно мне надо, а? Труп, наверно, уже и так опознали.

А если нет?

Имя, имя. У человека есть имя. И при жизни, и в смерти должно быть имя. Конечно, Бог знает всех, но и уходить к Нему человек должен при своем имени.

Сегодня рынок уже закрылся, но я решила, что завтра, по дороге на Васильевский остров все-таки зайду туда. Если дед на месте, значит, я ошиблась. Даже если это он потерял свою бейсболку на месте преступления, пусть этим занимается милиция. Да и мало ли красных бейсболок с белыми буквами. А вот если его нет… Тогда спрошу соседей по рынку, где он. Может быть, мне скажут: «Вы знаете, такое несчастье…» Тогда я скажу: «Царствие Небесное» и отправлюсь по своим делам. А может быть, мне скажут, что дед пропал и никто не знает, где он. Тогда я узнаю, как его звали, и позвоню из автомата в милицию. Еще не хватало только, чтобы меня начали потом вызывать и допрашивать.

Когда я, закупив по дороге продукты уже только для себя, вернулась домой, первое, что мне попалось на глаза, - это были кроссовки. Отмытые Люськой, они так и сверкали. И помалкивали. Пристраивая туфли на обычное место под вешалкой, я не слишком деликатно отодвинула их в сторону. И услышала явственный тяжелый вздох.

«Прекрати! – скомандовала я себе свирепо. – Это у тебя просто фантазия разгулялась. Возможно, все кругом правы, от одиночества совсем рехнуться можно. Замуж не замуж, это дело проблематичное, но, может, хоть познакомиться с кем, в кино сходить, в кафе?»

Ага, а после кафе придется объяснять обиженному кавалеру, почему я не желаю немедленно продолжить общение в горизонтальной плоскости. Все мои предыдущие знакомства оканчивались именно так, если не в первую же встречу, то во вторую. Ладно бы я еще знакомилась с мужчинами в кабаке или в подобных местах, так нет. С последним субъектом мы встретились на органном концерте в Филармонии, он преподавал вокал в музыкальном училище. В ранней молодости меня дразнили монашкой именно за нежелание прыгать в койку с первым встречным – а это, если верить средствам массовой истерии, стало едва ли не нормой. Теперь это мое нежелание удивляет еще больше: «Послушай, ну мы же взрослые люди!» Или я как-то специфически привлекаю именно постельных террористов?

Так или иначе, повторять глупые ошибки желания нет, а принц где-то подзадержался. Ну и ладно.

И все-таки вздох мне не послышался!

Я взяла кроссовки за задники и поднесла к лицу.

- Это вы пыхтите? – спросила небрежно.

- Мы. Или я? Как лучше сказать?

Захныкав, я рухнула на банкетку.

- Эй, не плачь, - попросили кроссовки. – Ну пожалуйста.

- Дурдом! – простонала я. – Да-да, это не я плачу, это дурдом по мне плачет. Я сижу тут и беседую со своими кроссовками. И еще должна решить филологическую проблему, в каком числе к ним обращаться. Может, у вас и пол имеется?

- Знаешь, обращайся лучше в единственном числе. А пол… Раньше был, это я знаю точно. Только вот не помню, какой.

- Ну хватит! Этого я уже не вынесу! – я достаточно грубо бросила кроссовки под вешалку, от чего они обиженно хрюкнули. – У них, видите ли, раньше пол был. Это, надо понимать, реинкарнация такая неудачная приключилась. Был человек – стали кроссовки. Обхохочешься! Скорее поверю, что действительно на голову охромела.

Я ушла на кухню. И дверь за собой захлопнула. Чтобы не слышать, если он опять начнут балаболить.

А может, просто выбросить их – и все?

Игольчатый кристалл вспыхивал и переливался всеми цветами радуги. Сладко и дурманяще пахли сухие травы, сгорающие на маленьком треножнике. Тихая ритмичная музыка завораживала, непонятные, странные слова плавили сознание и вели его туда, где все земное становится ненужным.

В центре пятиугольника, очерченного горящими черным свечами, на металлической подставке стояла отрезанная голова старика. Седые волосы на голове слиплись от запекшейся крови, темные сморщенные веки были закрыты, а рот приоткрыт в страдальческой гримасе.

Высокий мужчина, закутанный в черную шелковую хламиду, бросил на треножник, где горел странный темно-лиловый огонь, еще одну горсть сухих трав и запел что-то – гортанное, торжествующее. Из его ладоней, протянутых к голове, посыпались искры.