( – Гнусный актеришка!

– Тсс, Атанас.)

Судебный зал был построен в модном в начале семидесятых годов стиле, грубоватом, с элементами уюта: светлые деревянные панели, сглаженные углы, кресла. Он смахивал, пожалуй, на репетиционный зал театра или концертный зал для духовых квинтетов. Одно мешало – освещение: тоскливое сочетание неоновых полос с затененными нижними лампами. При этом освещении ничто не выделялось, не подчеркивалось, все было ровным, демократичным, беспристрастным.

Петканова отвели в отсек для подсудимых. Он несколько минут не садился: оглядел два ряда столов для представителей сторон, маленькую галерею для публики, возвышение, где предстояло появиться Председателю суда и двум судьям; он внимательно изучил охранников, судебных приставов, телекамеры, толпу журналистов. Журналистов набилось так много, что некоторые просочились в ложу для присяжных и, оказавшись там, внезапно смутились, раскрыли пустые блокноты и листали их с задумчивым видом.

Но вот бывший президент опустился на маленький жесткий стул, который подобрали специально для него. Чуть позади него и постоянно в поле зрения, когда камера показывала Петканова, стоял дежурный полицейский офицер. Эта мизансцена была задумана прокуратурой, особенно настаивавшей на том, чтобы офицером была женщина. Армейскому конвою приказано было держаться от камеры как можно дальше. Вот видите, это самое обычное судебное слушание; взгляните – перед вами не чудовище, которого вы так боялись, а просто старый человек, и охраняет его женщина.

Вошли судьи: трое пожилых мужчин в темных костюмах, белых рубашках, черных галстуках. Председателя можно было узнать по широкой черной мантии. Заседание объявили открытым. Генеральному прокурору предложили огласить обвинительное заключение. Петр Солинский поднялся и взглянул на Петканова, ожидая, что он встанет тоже. Но бывший президент остался в прежнем положении: он сидел, слегка склонив голову набок, этакая важная персона, удобно расположившаяся в ложе и ожидающая поднятия занавеса. Надзирательница наклонилась к нему, что-то зашептала, но он сделал вид, что не слышит.

Солинский не стал обращать внимания на это демонстративное упрямство. Он спокойно, буднично приступил к делу. Прежде всего он постарался незаметно для присутствующих набрать в легкие побольше воздуха. Контроль над дыханием, этому его обучили, – краеугольный камень в судебных процессах. Только спортсмены, оперные певцы и юристы знают всю важность правильного дыхания.

( – Врежь ему, Солинский. Наподдай под зад!

– Тсс!)

– Стойо Петканов! Перед Верховным судом народа вы обвиняетесь в следующих преступлениях. Первое – мошенничество с использованием поддельных документов, по статье сто двадцать семь, часть третья Уголовного кодекса. Второе – злоупотребление властью в качестве должностного лица, по статье двести двенадцать, часть четвертая. Третье…

( – Массовые убийства.

– Геноцид.

– Развал государства.)

…недобросовестное управление, по статье триста тридцать два, часть восьмая Уголовного кодекса.

( – Недобросовестное управление!

– Лагерями плохо управлял!

– Людей пытать не умел как надо.

– Дерьмо! Дерьмо!)

– Признаете ли вы себя виновным?

Петканов продолжал сидеть в той же позе, только на лице возникла слабая улыбка. Надзирательница снова наклонилась к нему, но он остановил ее, предостерегающе подняв палец. Солинский повернулся к Председателю, и тот пришел ему на помощь.

– Подсудимый ответит на все вопросы. Вы признаете себя виновным?

Петканов еще выше вскинул голову, демонстрируя такое же безмолвное презрение к судейской скамье.

Председатель обратил вопрошающий взгляд в сторону защиты. Государственный адвокат Миланова, строгая брюнетка средних лет, была уже на ногах и, встретившись взглядом с Председателем, проговорила:

– Защита не уполномочена входить с какими-либо заявлениями.

Короткое совещание судей, и Председатель объявил решение:

– Согласно статье четыреста пятьдесят пять молчание подсудимого истолковывается судом как отказ от признания вины. Прошу продолжать.

Солинский начал снова:

– Вы Стойо Петканов?

Бывший президент, казалось, некоторое время вникал в смысл вопроса, потом с негромким покашливанием, словно давая понять, что последующее движение он делает по собственной воле, встал. Но говорить он как будто не собирался, и Генеральный прокурор повторил:

– Вы Стойо Петканов?

Подсудимый не обратил внимания на человека в блестящем итальянском костюме и повернулся к Председателю.

– Я хочу сделать предварительное заявление.

– Сначала ответьте на вопрос Генерального прокурора.

Верный Продолжатель взглянул наконец на Солинского, словно впервые его заметил и ждет, чтобы он, как школьник, повторил вопрос.

– Вы Стойо Петканов?

– Вы знаете, кто я. Я боролся вместе с вашим отцом против фашизма. Я послал вас в Италию купить этот костюм. Я утвердил ваше назначение профессором. Вам прекрасно известно, кто я. Я хочу сделать заявление.

– Только коротко, – отозвался Председатель суда.

Петканов кивнул, принимая и в то же время как бы игнорируя его указание. Он оглядел судейский зал, будто только сейчас понял, где находится, поправил очки и, положив кулаки на барьер, осведомился тоном человека, привыкшего к лучшей организации мероприятий:

– Какая камера работает на меня?

( – Вот дерьмо! Только послушайте этого ублюдка!

– Не купишь нас на это, Стойо, больше не купишь.

– Хоть бы он загнулся у нас на глазах. Прямо по телевидению.

– Заткнись, Атанас. Еще накаркаешь.)

– Изложите ваше заявление.

Петканов снова кивнул, скорее отвечая самому себе, чем подчиняясь приглашению Председателя.

– Я не признаю полномочий этого суда. Он не имеет права вести мое дело. Меня незаконно арестовали, незаконно заключили в тюрьму, незаконно допрашивали, и теперь я нахожусь перед незаконно учрежденным судом. Тем не менее… – Здесь он позволил себе паузу и усмехнулся, понимая, что этим своим «тем не менее» он вовремя воспрепятствовал вмешательству судейской скамьи. – И тем не менее я отвечу на ваши вопросы при условии, что они будут иметь отношение к делу.

И снова пауза, в течение которой Генеральный прокурор не мог понять, закончено ли уже на этом заявление.

– Я отвечу на ваши вопросы по очень простой причине. Я уже бывал здесь раньше. Не в этом зале, но бывал. Было это почти полвека назад, задолго до того, как я встал у штурвала нашего государства. Вместе с другими товарищами я участвовал в организации антифашистской борьбы в Вельпене. Мы выступили в защиту брошенных за решетку железнодорожных рабочих. Это была мирная демократическая демонстрация, однако буржуазно-помещичья полиция, конечно же, набросилась на нас. Меня избили, моих товарищей – тоже. В тюрьме мы много спорили о том, как нам действовать дальше. Некоторые товарищи утверждали, что мы должны отказаться от дачи показаний в суде, потому что нас незаконно арестовали, незаконно заключили в тюрьму, а доказательства против нас сфабрикованы полицией. Но я их убедил, что гораздо важнее предостеречь народ от опасности надвигающегося фашизма, о том, что империалистические державы готовятся развязать войну. И мы выступили в суде. Как вам известно, нас приговорили к каторжным работам за защиту интересов пролетариата. И сегодня, – продолжал Петканов, – я смотрю на этот суд, и я не удивлен. Я уже был перед таким судом. Вот почему сейчас, как и тогда, я отвечу на ваши вопросы при условии, что они будут иметь отношение к делу.

– Вы Стойо Петканов? – Генеральный прокурор повторил вопрос нарочито усталым голосом, словно показывая, что не по собственной вине ему приходится по четыре раза спрашивать одно и то же.

– Да, мы, кажется, уже установили это.

– Тогда, коль скоро вы Стойо Петканов, вы должны знать, что двадцать первого октября тысяча девятьсот тридцать пятого года суд в Вельпене обвинил вас в преднамеренной порче собственности, в краже железнодорожного рельса и в преступном нападении при помощи упомянутого украденного вами орудия на сотрудника государственной полиции.