Мама не знала, что еще сказать.

— Знаешь, — зашептала я, — я всегда смогу вернуться на завод, если дело не сладится…

На том и порешили. Мама пожала плечами, давая понять, что согласна, а потом вздохнула:

— Посмотрим, что еще скажет Артур.

От него действительно можно было ждать чего угодно. Думаю, он сочувствовал коммунистам, а на проспектах, которые нам доставляли, огромными буквами значилось, что американцы — палачи негров, эксплуататоры рабочих и поджигатели войны. Я никогда не знала, что означает «поджигатели», Артур знал не больше моего, но он выкрикивал это слово так громко, как если бы сам его выдумал!

Узнав новость, он заявил, что если я пойду к америкашкам, ноги моей не будет в его доме, прибавив и кое-что похлеще. Только в этот раз он был трезв, и я готова поспорить на что угодно, что такая слабая натура, не опустив нос в стакан, не способна выдержать натиск двух женщин. Артур, в конце концов, уступил, тем более, что по телевизору собирались передавать американскую борьбу кэтч (Бетюнский Палач против Доктора Кайзера), и он ни за что не пропустил бы это зрелище.

На другой день я взяла расчет у Риделя. Месье Руленд предупредил, что его жена будет ждать меня целый день. Я отнесла зарплату матери, которая удосужилась улыбнуться, и бросилась к американцам. Я чувствовала себя так, будто держала курс на Нью-Йорк, и когда заметила мадам Руленд на крыльце, мысленно спросила себя, уж не вижу ли воочию статую Свободы.

Еще и теперь мучает меня вопрос: что в ситуации, подобной этой, создает большие трудности — то, что я раньше никому не прислуживала, или то, что ни разу не побывала в роли чьей-либо любовницы?

Мадам Руленд некоторое время рассматривала меня с ног до головы, не столько критически, сколько задаваясь вопросом — что же она должна мне сказать. Наконец она кивнула:

— Пойдемте посмотрим дом!

Однажды я была со школьной экскурсией в Версальском дворце. Нам дали однорукого гида, от которого так же разило, как от Артура в дни его веселого хмеля. Громко стуча каблуками по натертому паркету в королевских покоях, он объявлял:

— Вот комната королевы. Именно здесь родился…

Я представляла себе королев в момент родов, производящих на свет маленьких принцев. Мне это казалось необыкновенно смешным. И теперь, когда мадам Руленд пояснила:

— Вот наша комната с кроватями (она говорила именно так; ее манера строить фразы вызывала во мне желание рассмеяться)…

…Теперь я невольно представила ее с мужем в позах, какие девушка не должна бы знать. Их объятия казались мне немыслимыми.

Кровать, как и дверцы шкафов, была обита штофом, в спальне стояли пуфики, ковры громоздились один на другой, но стены были голыми — ни одной картины, ни одной мелкой вещицы… В углах навалено грязное белье. Она оказалась неряхой, эта мадам Руленд.

Всегда элегантная в своей зеленой блузе, с оранжевой помадой на губах, модной стрижкой, она плевать хотела на все, что касалось домашнего хозяйства.

Она показала мне все комнаты. Из девяти пять практически не использовались. По мере того как мы переходили из одной в другую, в голове у меня зрела идея, которой я не осмеливалась поделиться. Когда осмотр закончился, у меня сам собой вырвался вопрос.

— А где моя комната? — едва слышно произнесла я.

Мадам Руленд оторопело смотрела на меня, став в этот момент похожей на маленькую девочку.

— Ваша комната?

— Ну да. Прислуга спит в доме, это само собой разумеется… По утрам я ведь должна готовить завтрак?

— Но… Но вы живете недалеко отсюда!

— Ну и что с того? Представьте, ночью вам потребуется что-нибудь…

Обрывки из американских фильмов как нельзя кстати пришли мне на ум.

— Представьте, вы захотели, например, стакан молока… Вы звоните мне, и я приношу его.

— Ах так! Понятно… Ну что ж, выбирайте комнату, какую хотите.

— Все равно какую?

— Конечно, это без значения!

Мне представлялось, что добрая фея взяла меня за руку и повела в сказочный магазин с игрушками. Выбирать! Какой соблазн! У меня хватило дерзости указать на самую красивую комнату из тех, что не использовались. Она находилась рядом с их спальней. Только ванная разделяла оба помещения. Месье Руленд снял меблированный дом, и только для спальни и сада он купил мебель по собственному вкусу. В моей комнате кровать не была обита — самая обычная, с деревянной спинкой и бордовым покрывалом. Комод красного дерева, круглый стол под вышитой скатертью, плетеные стулья и кожаное кресло довершали обстановку комнаты. Вам судить о стиле…

— Если вы позволите, после обеда я схожу за вещами.

— О'кей!

Мы спустились вниз. Какое удовольствие жить на свете! Я уже и не в Леопольдвиле, а в какой-то заморской стране.

— Как вас зовут? — спросила меня мадам Руленд.

— Луиза Лякруа, мадам…

— А меня Тельма…

— Хорошо, мадам…

— Не зовите меня «мадам», просто — Тельма!

— Что-что?

Я мгновенно представила себе Риделя, моего бывшего патрона. Его звали Люсьен. Это был важный господин, считавший себя незаменимым и старавшийся внушить всем и каждому, что по утрам Всевышний испрашивает у него разрешения запустить Землю вокруг небесного светила. Можно вообразить его физиономию, обратись я к нему — Люсьен!

— Почему вы смеетесь, Луиза? Тельма — нехорошее имя?

— Напротив, мадам. Но прислуга по дому не зовет свою хозяйку по имени!

— А как же она ее зовет?

— Мадам!

— Именно так? Мадам?

— Да.

— О'кей!

Наконец она закурила сигарету и протянула мне пачку «Кэмела».

— Нет, спасибо, я не курю… С чего я должна начать, мадам?

Машинально она ответила мне по-английски. Видя, что я не поняла, она перевела:

— Это без значения!

Внезапно она погрустнела. Казалось, мое присутствие немного тяготит ее. Она, возможно, старалась привыкнуть ко мне, и это небольшое усилие навеяло на нее скуку. Я поняла, что мне придется как следует поднажать, чтобы расположить ее к себе.

— Сейчас почти одиннадцать. Месье Руленд обедает дома?

— Нет!

— А вы как следует едите в полдень?

— Нет… только чай с тостами…

Было ли это привычкой или желанием сохранить форму? У нас во Франции на обед положены либо сосиски с чечевицей, либо баранье рагу. Чаем я никогда не увлекалась.

— Я, как и вы, мадам.

Я нацепила пластиковый фартук из кухни и принялась за работу. Беспорядок в доме объяснялся только полным безразличием хозяйки. У нее было все необходимое для уборки: пылесос, машина для натирки полов, стиральная машина и куча других приспособлений, назначения которых я не понимала как следует.

Я начала с того, что перемыла гору грязных тарелок, а потом взялась за электрическую плиту, вся поверхность которой была заляпана тем, что выплескивалось из кастрюль все последние дни. Затем отскоблила плитку с помощью грубой щетки. Когда кухня заблестела, я принялась за ванную комнату. Да уж, это был не просто беспорядок! И кошка потеряла бы здесь своих котят! Грязное белье! Раздавленная на полу губная помада… Комья волос в ванне! Расчески, всаженные в куски мыла, тряпки на ручках душа и кранах умывальников. Обстановочка была что надо! Ей не было до всего этого дела, этой Тельме!

Я трудилась несколько часов. Время от времени мадам Руленд приходила взглянуть на меня; должно быть, я казалась ей чем-то из ряда вон выходящим. Обязательная сигарета во рту, американская книжка в руках с отвратительными рисунками на обложке (могла бы поручиться, что это был роман ужасов).

К четырем часам все было закончено, начищено до блеска, приведено в идеальный порядок… Дом стал неузнаваем.

— Я могу идти за вещами, мадам?

— Да.

— Раз уж я выхожу, я могла бы купить провизии на ужин.

— Это не есть нужно. У нас много всего в китч… в кухне!

На это я уже насмотрелась. Сплошные консервы! Всех размеров, всех цветов! Они только их и поглощали, эти Руленды, и покупали фрукты и овощи, чтобы не подцепить цингу! Моя успешная работа придала мне уверенности.