— Ехать будете очень быстро, миледи, — отвечала экономка, — а кроме того, это ведь свадебный подарок вашего мужа.

Только тогда Эйлида оценила по достоинству пелерину, которую держала в руках миссис Роббинс, и неохотно взяла ее.

Она совсем уже собралась уходить, как вдруг горничная обратилась к ней с вопросом:

— Скажите, миледи, мне взять шкатулку с драгоценностями с собой или вы побережете ее сами?

— Шкатулку… с драгоценностями? — переспросила Эйлида.

— Это драгоценности, которые купил вам в подарок хозяин, — объяснила горничная. — Его слуга вручил их мне, пока вы были в церкви.

— Поберегите их вы, — сказала Эйлида.

У нее не возникло желания взглянуть на драгоценности, но она, пусть и без особого удовольствия, вынуждена была признать, что Доран Уинтон искусно правил лошадьми.

И разбирался он в лошадях не хуже, чем ее отец, — такой превосходной упряжки — Эйлида никогда не видела в конюшнях Блэйк-холла.

Дорожная карета была изысканна, но не менее изысканно выглядел и грум, восседавший позади на специальном маленьком сиденье; в случае дождя верх кареты мог быть поднят.

В данный момент верх был опущен, и Эйлида, считая, что грум может услышать их с Уинтоном разговоры, предпочитала молчать.

Внимание ее мужа было сосредоточено на упряжке, и Эйлида занималась тем, что наблюдала за ним краешком глаза.

Ему явно нравилось править лошадьми, и при всем нежелании Эйлиды признать это, был он изящен и красив.

«Заурядный выскочка, которому захотелось попасть в высшее общество!» — твердила она себе.

И тем не менее ей очень любопытно было узнать, как это ему удалось так разбогатеть да еще при этом обладать наружностью истинного джентльмена.

Через два часа они остановились у постоялого двора, где, как с удивлением узнала Эйлида, им предстояло сменить лошадей.

— Вы держите здесь еще одну упряжку? — не удержалась она от вопроса.

— Ну конечно же! — отвечал Уинтон. — К тому же я захватил с собой наш второй завтрак и вино, качеству которого, я надеюсь, вы отдадите должное.

Они поднялись наверх, чтобы умыться, а завтрак для них был подан в особой гостиной.

Эйлида взяла из рук мужа бокал с шампанским и подумала, что Дэвид обрадовался бы всей этой роскоши куда больше, чем она.

Уже далеко за полдень прибыли они к очаровательному дому, расположенному, как поняла Эйлида, в Лестершире.

Дом был не слишком велик и построен, вероятно, лет сто назад — одно из совершеннейших созданий Иниго Джонса [8]. Когда они подъехали, Эйлида спросила:

— Это еще один дом, который вы арендуете?

— Нет, я его купил, — ответил ее муж.

— Купили? — воскликнула она. — Но зачем?

Она не могла понять, зачем ему этот дом, если он приобрел Блэйк-холл.

Доран взглянул на жену с легкой улыбкой.

— Пожалуй, точнее было бы считать его моим охотничьим домиком, так как я намерен охотиться в этих местах зимой. Надеюсь, и вам это придется по вкусу.

Эйлида не стала возражать; она давно знала, что в Лестершире можно найти самых лучших гончих.

После смерти отца ей не приходилось принимать участия в охоте и не хватало того особого возбуждения, которое испытываешь во время долгой погони по свежему следу.

Она не слишком удивилась, обнаружив в доме настоящую роскошь. Как рассказал ей Доран Уинтон, дом был куплен вместе с мебелью, но потом в нем произвели значительные изменения и улучшения.

Особенно хороша была предназначенная для Эйлиды спальня с кроватью под балдахином и великолепным видом на окрестности.

Она увидела из окна невысокие препятствия для прыжков на лошади и большой участок необрабатываемой земли, предназначенной для скачки в галоп.

«Дэвиду бы это понравилось», — подумала она.

Эйлида отдыхала, пока в комнату не принесли ванну. Она попросила горничную выбрать одно из многих платьев, уже распакованных и развешанных в большом гардеробе.

Обнаружив, что платье белое, как и подобает новобрачной, Эйлида хотела было поменять цвет, однако было уже поздно.

Горничная принесла большую шкатулку с драгоценностями и, открыв ее, посоветовала:

— Мне кажется, к этому платью больше всего подойдут бриллианты, миледи.

Недоверчиво смотрела Эйлида на бриллиантовое ожерелье, бриллиантовый браслет и серьги, уложенные на черном бархате, которым был выстлан футляр. Потом она увидела нитку жемчуга и еще ожерелье из бриллиантов и бирюзы, так подходящей к цвету ее глаз.

Слишком щедрые дары от человека, который хоть стал ее мужем, но не питал к ней никаких чувств. Эйлида встала из-за туалетного столика.

— Я не надену драгоценности, — сказала она и вышла из комнаты, не слушая протестов горничной.

Она спустилась в очень уютную и красивую гостиную, напомнившую ей гостиную в Блэйк-холле в те времена, когда жива была мать.

Доран Уинтон был уже там и, очевидно, дожидался Эйлиду.

Ему очень шла украшенная оборками рубашка с высоким галстуком, даже более высоким и модным, чем у Дэвида. Вместо панталон до колена он надел узкие брюки, введенные в моду принцем-регентом, и оттого казался выше ростом.

Эйлида вдруг сообразила, что в полном соответствии с модой платье у нее почти прозрачное, а узкий нижний чехол обрисовывает каждый изгиб тела.

Доран молча смотрел на нее своими серыми глазами, а когда она подошла к нему ближе, спросил:

— Никаких драгоценностей? Я-то надеялся, что они порадуют вас.

— Я просто ошеломлена вашей щедростью, — сказала Эйлида.

Голос ее против воли прозвучал резковато.

Он промолчал и по-прежнему разглядывал ее. Вероятно, пытается оценить, какое впечатление она может произвести в светском обществе.

Немного погодя Доран заговорил негромко:

— Возможно, вы правы. Вы, Эйлида, очень молоды, неиспорченны, нетронуты и невинны. Драгоценности скорее ухудшили бы, чем улучшили картину.

Она взглянула на него с удивлением, потом, сообразив, на что он намекает, отвернулась с внезапным чувством страха. Завтра если она верно поняла его слова, она больше уже не будет чистой, нетронутой и невинной. Ей захотелось расплакаться и убежать от него. Но через минуту объявили, что обед подан, и это избавило Эйлиду от любых неожиданных действий или слов.

Они вошли в красивую столовую с колоннами в одном конце и прекрасным мраморным камином. Картин на стенах почти не было; Эйлида недоумевала, почему это так, пока Доран не объяснил:

— Я приобрел вместе с домом большую часть мебели, которая находилась здесь со времени его постройки, но позволил владельцу забрать отсюда фамильные портреты. Надеюсь в будущем разместить здесь те, что принадлежат мне. — Помолчал и добавил: — Нам нужно решить, кто из художников удачно изобразит вас. Если бы Рейнольдс [9]был жив, я предпочел бы его.

Эйлида много слышала от матери и отца о картинах и художниках, поэтому они с Дораном немного поговорили о портретистах прошлого.

Этой темы, к радости Эйлиды, не имевшей отношения к личным проблемам, им хватило на большую часть обеда.

Столовую они покинули вместе, так как Доран отказался от портвейна, и тут Эйлида вновь ощутила прежний страх, и ей снова захотелось убежать. К тому же она очень устала.

Прошлую ночь она не спала из-за волнения по поводу предстоящей свадьбы; в последнее время она вообще очень ослабела. Главным образом из-за постоянного недоедания.

Едва они подошли к гостиной, Доран Уинтон вдруг сказал:

— Я думаю, что вы устали, и вам лучше всего лечь в постель.

— Мне и самой бы этого хотелось, — пролепетала Эйлида.

— Тогда поднимайтесь к себе.

Это прозвучало почти как приказание, и Эйлида послушно направилась к лестнице.

Она заметила, что Уинтон повернулся и пошел к столовой, словно забыл сделать какие-то указания.

Горничная помогла Эйлиде раздеться и подала ей полупрозрачную ночную рубашку, красиво отделанную кружевами; такие рубашки были присланы вместе с другой одеждой.