Тобайас Актон бросил на сидевшего напротив человека оценивающий проницательный взгляд юриста. Его клиент был высокого роста и сухощавого телосложения. Выцветшие голубые глаза над аристократическим носом Стампов недовольно уставились на него, однако в целом черты его лица не впечатляли и придавали ему скорее вид зайца, за которым идет погоня. Мэтью довольствовался простой одеждой сельского сквайра, которым он был большую часть двадцати лет, прожитых на гемпширских владениях своего брата. Под его умелым управлением земли графа Веспианского находились в отличном состоянии. Мэтью занимался этими землями столь же ревностно, как он поступил бы, если бы они принадлежали ему самому. «На самом деле, – подумал Тобайас Актон, – он занимается ими так давно, что считает своей собственностью».

А сейчас они действительно стали его собственностью. Адвокат напустил такое выражение лица, будто готовился сообщить плохие новости:

– Мистер Стамп, боюсь, что до нас дошли весьма скверные известия. Должен с прискорбием сообщить, что ваш брат Филипп скончался. Кажется, он умер несколько месяцев назад от ран, которые получил, когда его хотели ограбить. Сэр, пожалуйста, примите мои глубочайшие соболезнования. Правильнее было бы обратиться к вам как к лорду Веспиану.

Наконец-то! Мэтью с трудом сдержал улыбку, которая уже стала намечаться в уголках его тонких губ. Тщательно скрывая свое удовлетворение, он печально покачал головой:

– Кончину моего дорогого брата не назовешь трагедией, если принять во внимание его образ жизни, но все же это удар. Я позабочусь о соответствующих извещениях и тому подобном, но главное – оформить законный перевод имения на мое имя. Насколько я понимаю, свое завещание он оставил у вас?

Тобайас Актон нервно заерзал в кресле.

– Ну, милорд, что касается этого вопроса, должен заметить, что все обстоит не столь просто. Лорд Веспиан, то есть ваш брат, не оставил нам никаких бумаг личного характера. Как опекуны, мы имеем право принимать меры к той части имения, которое ограничено в порядке наследования, что же касается другой части, которая, как вы знаете, весьма обширна, то мы располагаем лишь вот этим.

Он торжественно вручил Мэтью запечатанный пакет.

– Нам было велено передать вам это прямо в руки на тот печальный случай, если его светлость умрет.

Мэтью взял пакет с каменным выражением лица, не выдавая ни одним жестом, какой гнев бушует у него внутри из-за этого каприза брата. Сломав печать, он читал содержимое в бессильном гневе.

– Похоже, мистер Актон, я получил в наследство скорее племянницу, нежели состояние. Мой дорогой брат посмертно сообщил, что не только был женат, но произвел на свет дочь, которая является его законной наследницей. Завещание, подтверждающее это, было отдано Филиппом на хранение человеку по имени Ник Литтон, который, насколько мне известно, уже десять лет как умер. Можно лишь предположить, что моя племянница… – он умолк и стал изучать письмо, – леди Серена заявит о своем праве, как только получит эти документы от его сына.

Брови Тобайаса чуть приподнялись.

– Лорд Веспиан, это весьма неожиданный поворот. Можно узнать, как вы собираетесь поступить… в этой щекотливой ситуации?

– Актон, это вопрос, на который я в настоящий момент не в состоянии дать ответ.

Следующим утром Хью принял от Серены шляпку и шубку и сообщил, что хозяин ждет ее в библиотеке, расположенной в дальнем конце особняка. Серена открыла дверь и вошла в стильно обставленную комнату с высокими окнами, выходившими на большую террасу. Книжные шкафы были сделаны из красного дерева, а не из дуба, как большой стол, за которым сидел Николас, и остальная мебель в доме. Стены и потолок были выкрашены в мягкий кремовый цвет. Занавеси были матового золотистого оттенка.

– Какая прелесть, – обрадовалась Серена, – и полная неожиданность для меня!

Николас встал из-за стола и пожал ей руку, как уже привык приветствовать ее.

– Точно так я мог бы описать и вас.

Серена почувствовала, что Николас пристальным взглядом пытается прочитать ее мысли, ощутила уже знакомый трепет, который появлялся, если он хотя бы легко касался ее. Они стояли, казалось, целую вечность, и воспоминание о том страстном, всепожирающем поцелуе стало почти осязаемым.

Сдержанный кашель объявил о появлении Хью с подносом кофе в руках. Он поставил его на маленький столик. Серена налила две чашки кофе и передала одну Николасу, затем села и с удовольствием начала пить маленькими глотками.

– Я так и не научилась хорошо готовить кофе. Этот кофе превосходен.

Николас приподнял одну бровь:

– Вряд ли у вас возникала потребность обрести подобное умение?

– Наоборот. Временами мы с папой были на мели и тогда не могли позволить такую роскошь, как слуги.

– Это вряд ли относится к недавнему времени. Меня не проведешь – как бы просты ни были платья, которые вы носите, я по опыту знаю, что чем скромнее фасон, тем выше цена. Из всего вы выбираете самое лучшее – платья, шали, шляпки и даже ваши маленькие сапожки, если я не ошибаюсь, сделаны из лайки.

– Что вы, месье, скажите на милость, понимаете в дамских нарядах и в том, сколько они могут стоить?

– Наверное, я в этом разбираюсь не меньше вашего. Не сомневайтесь, я многие годы расплачивался за всякую всячину, уже не говоря о том, что мне приходилось выкладывать немало денег на портних и модисток, когда дама, скажем, приходилась мне близкой знакомой.

– Я так понимаю, что вы имеете в виду своих любовниц. – Серена решила не показывать, насколько она шокирована, и игнорировать нелепый приступ ревности. – Естественно. Моя одежда сшита в Париже, а это значит, что вы в ней не очень разбираетесь.

Николас вспомнил колкость относительно покровителя, которую Серена отпустила раньше. А что, если она говорит вполне серьезно? От этой мысли ему стало не по себе.

– Наоборот, мадемуазель, – язвительно ответил Николас, – я довольно состоятелен и настаиваю на том, чтобы дама, находящаяся под моим покровительством, носила самое лучшее. И разбираюсь в последней моде достаточно хорошо, чтобы сказать, что, судя по одежде, худшие времена для вас уже позади.

Резкий тон его голоса насторожил Серену, она посмотрела ему в глаза:

– Вы считаете, что мою одежду оплатил мужчина?

– Я оказался прав?

Он говорил беззаботно, но Серена поняла его правильно.

– Да. – Она ждала, но Николас ничего не ответил, а только смотрел на нее так, что ей показалось, будто он проникает в ее самые сокровенные думы. – Николас, только, ради бога, не делайте такое суровое лицо. Я имела в виду своего отца.

Николас почувствовал огромное облегчение, но ему удалось скрыть это.

– Что ж, он, должно быть, давал вам щедрые карманные деньги. – Серена не удостоила его ответом. – Вы все еще тоскуете по нему? – спросил Николас после краткой паузы уже более мягким тоном.

– Разумеется. Мы были очень близки. Разве вы не скучаете по родителям?

– Мы говорим о разных вещах, – иронично ответил он. – Ребенком я видел слуг чаще, чем своих родителей. Вне школы мною занимались разные воспитатели, но, поскольку у меня не было родных братьев и сестер, я большей частью оставался предоставленным самому себе. Точно так же прошла юность отца. У меня хватало денег для удовлетворения любого каприза, повзрослев, я мог позволить себе играть в карты и оплачивать свои амурные дела. Когда я достиг совершеннолетия, отец записал меня в свой клуб и познакомил с влиятельными друзьями. Вот почти все.

– Значит, вы тоже единственный ребенок в семье. Вы не желали, чтобы у вас был брат или сестра? Я мечтала, чтобы у меня были родные братья и сестры.

– Я был единственным ребенком, – поправил ее Николас. – Теперь у меня есть единокровная сестра.

– Да, но она значительно моложе вас. Это не одно и то же.

– Ей примерно столько же лет, сколько было Мелиссе, когда отец женился на ней. Нет ничего хуже старого дурака – он совсем потерял голову от любви.