Ведь Берия был строителем, архитектором (иными словами – творцом, созидателем) и по образованию, и по природным склонностям! Понятно и то, почему начинать ему пришлось с решения проблемы деятельности непосредственно оперативно-чекистских структур НКВД, то есть – с ГУГБ.

В ГУГБ (тогда, впрочем, УГБ) и, в частности, в разведке НКВД тогда сложилась ситуация, которая была не лучшей, чем в разведке ГРУ Генерального штаба РККА. Ряд измен, прежде всего Никольского-Орлова-Фельдбинга, Вальтера Кривицкого, Генриха Люшкова привели к тому, что в 1938 году нельзя было быть уверенным почти ни в ком из внешних сотрудников советской разведки – почти все они могли быть расшифрованы предателями, оказаться под негласным контролем спецслужб противника. Кто-то мог быть под давлением перевербован.

В этих условиях переломить ситуацию и преодолеть кризис мог, пожалуй, действительно только Берия – с его умением разбираться в людях, энергией, напором и, что очень важно, – с его немалым опытом профессионального разведчика и ещё больше – опытом высокопрофессионального контрразведчика.

Если судить по первой записи в дневнике от 29 июля 1938 года, Сталин намеревался возложить на Берию прежде всего задачу разбора завалов во внешней разведке. Однако в то лето обстановка в НКВД менялась очень быстро, динамично и развивалась в неблагоприятную сторону. Репрессивные меры, сами по себе необходимые, почему-то приняли обвальный характер. Берия имел прямое отношение к репрессивной операции в пределах в основном Грузии, однако и общий масштаб явления он улавливал. Но не более чем улавливал! Пока Берия был занят руководством республикой, он не имел возможности глубоко анализировать общее положение дел с репрессиями в стране. С сентября 1938 года это стало одной из его прямых задач. Тут и пошло, и поехало…

Интересна хронология посещений сталинского кабинета Ежовым и Берией начиная с момента нового назначения Берии.

20 августа 1938 года – за день до назначения Л.П. Берии в НКВД СССР – Ежов был у Сталина вместе с Молотовым – с 19.40 до 23.30. Вне сомнений, Сталин объяснил тогда Ежову, что в НКВД нужна новая рука и этой рукой будет Берия. Но в тот момент Сталин ещё не ставит на Ежове крест как на наркоме НКВД! Это непреложно следует из того, что в сентябре и начале октября 1938 года Ежов появляется у Сталина часто, надолго и, как правило, без Берии.

4 сентября 1938 года приехавший в Москву Берия имел разговор наедине с Ежовым на Лубянке. А 5 сентября 1938 года Сталин принял у себя в Кремле только трёх, начав в 18.50 как раз с Ежова. Через час, в 19.55, к ним присоединился Молотов, а в 20.35 – Маленков. В 21.50 все трое вышли от Сталина вместе.

В ночь с 12 на 13 сентября Сталин совещался с 1.00 до 3.00 с Ежовым и Берией в присутствии Молотова и Жданова. Это была, скорее всего, «установочная» беседа через примерно полмесяца после начала работы Берии в центральном аппарате НКВД СССР.

Затем только Ежов – без Берии – принимает участие в совещаниях у Сталина вечером 13 сентября, 18, 20, 21, 22, 25, 28 сентября, 2, 5, 7, 8 октября 1938 года – одиннадцать раз за неполный месяц! Это мало похоже на «опалу», недоверие и подозрения.

Лишь 15 октября в кабинете Сталина появляется Берия – без Ежова. Причём разговор был явно конфиденциальный и важный. Проведя совещание с руководящими московскими советскими и партийными работниками, Сталин с 23.40 оставил у себя Молотова, Жданова, Ворошилова, Микояна и Хрущёва. Подошёл Каганович, и почти полчаса Сталин о чём-то информировал только членов Политбюро, а в 0.05 в кабинете появился Берия и докладывал почти полтора часа – до половины второго ночи 16 октября. Затем Берия ушёл, а члены Политбюро задержались ещё на 20 минут.

Весь день 16 октября Сталин у себя не принимал никого, а вечером в 22 часа к нему пришёл Берия – один. Через пять минут подошёл Маленков, и они втроём беседовали до половины двенадцатого ночи. Потом Маленков ушёл, а Берию Сталин задержал ещё на полчаса.

19 октября Ежов и Берия вместе приняли участие во вполне рядовом совещании у Сталина, а вот 21 октября надо считать переломным моментом!

21 октября 1938 года после девяти часов вечера у Сталина появляются Ворошилов, Молотов и Каганович, затем около десяти часов приходит Ежов, а через час – Маленков. Ровно в 23.00 в кабинет приглашён Берия. Через полтора часа, в 0.30, они с Маленковым уходят, а прежний ареопаг остаётся в кабинете, как остаётся там и Ежов. Только в 1.45 ночи Ежов уходит – вместе со всеми, но это ещё не занавес, а лишь антракт! В ту бурную ночь сталинский кабинет напоминает проходной двор: входят и выходят Молотов, Каганович, Микоян, Маленков. Ещё в час ночи – при Ежове – Сталин вызывает Льва Бельского (Абрама Левина) (1889–1941), старого чекиста, до 1907 года члена Бунда, с июня 1917 года большевика, к тому времени первого заместителя наркома путей сообщения, а до 28 мая 1938 года – заместителя Ежова. В конце июня 1939 года, через два с половиной месяца после ареста Ежова, Бельского тоже арестуют и после долгого следствия расстреляют уже после начала войны – 5 июля 1941 года. Но тогда, в 1938 году, Сталин ему ещё доверял, хотя это доверие таяло, как таяло и доверие к Ежову.

Через день, 23 октября, Ежов снова у Сталина. К Сталину приехал из станицы Вёшенской с «Тихого Дона» писатель Михаил Шолохов, в том числе с жалобами на ведомство Ежова, и теперь Сталин устраивает им двоим что-то вроде очной ставки. В 19.20 Шолохов уходит, и Сталин и его «железный нарком» остаются наедине более часа.

Разговор был, конечно, обоюдно тяжёлым.

Но Сталин ещё не утратил веры в Ежова полностью. Тот появляется в кабинете вождя 25 октября (вместе с Берией, но последний уходит от Сталина намного раньше Ежова), затем – 26, 28 (без Берии) октября.

31 октября 1938 года Ежов – вновь у Сталина вместе с Шолоховым, секретарём Вёшенского райкома партии Луговым и руководителями Ростовского УНКВД.

К слову, в 1998 году в журнале «Новый мир» некий Виталий Шенталинский, со ссылкой на корреспондента «Литературной газеты» Вадима Соколова, поведал удивительные вещи! Якобы Соколов вскоре после смерти Сталина брал в Вёшенской у Шолохова интервью и лишь в 1994 году смог «обнародовать» рассказ писателя о его пребывании в кабинете Сталина в 1938 году.

Мол, якобы весной (!) 1938 года Шолохов, опасаясь ареста, уехал в Москву, написал Сталину, изнемог от ожидания и загулял (мол, напоследок) в ресторане гостиницы «Советской» с Александром Фадеевым. И прямо из-за стола был доставлен в Кремль, где вначале Поскребышев поставил Шолохова для протрезвления чуть ли не под кипяток, а потом, снабдив писателя «новой гимнастёркой», «впихнул» его в кабинет, который Шолохов «до этого только в кино видел». В скобках замечу, что в кино тогда сталинский кабинет не показывали, а Шолохов бывал в нём до 1938 года ни много ни мало, а девять раз!

За столом Шолохов (по словам Соколова-Шенталинского) узрел ряд «сплошь военных», абсолютно незнакомых ему «генералов», за исключением одного с «лисьей мордочкой» – Ежова. Напротив «генеральского ряда» спиной к Шолохову – два штатских, в которых Шолохов «признал по затылку» земляков. Во главе стола – «Политбюро в полном составе».

Сам «усатый» якобы «вышагивал» за спиной «несчастного». А генералы по картам и «раскрашенным картонам» якобы докладывали о «контрреволюционном заговоре белоказаков на Дону». Мол, те готовили переворот и рассчитывали сделать «будущим президентом самостоятельной казачьей республики» «тов. Шолохова»…

Весь этот «живописный», но, увы, насквозь лживый рассказ разбивается об увесистый книжный «кирпич» ныне изданного Журнала посещений кремлёвского кабинета Сталина. Из него следует, что не весной, а осенью 1938 года Шолохов первый раз появился у Сталина 23 октября вначале один – в 18.30, и лишь в 19.00 к ним присоединился Ежов. После общего двадцатиминутного разговора втроём Шолохов покинул кабинет, а Ежов оставался в нём ещё семьдесят минут наедине со Сталиным.