Мика взял меня за руку и нежно ее поцеловал.

– Я думаю, что она не видит себя так, как видим мы.

Я попыталась отнять руку.

– Первое, что я с утра вижу – это себя. И можете мне поверить, когда я вылезаю из кровати, вид у меня тот еще.

Он удержал мою руку.

– Мы тебя не убедили, что у тебя по утрам совершенно потрясающий вид?

Я посмотрела на него мрачно, но руку отнимать перестала.

– Мне все мое детство говорили, что я некрасива, а любите вы меня, ребята, из-за моих вампирских сил. Не властны вы над этим.

Руки Натэниела обняли меня сзади, а спереди ко мне наклонился Мика в поцелуе.

– Ты красива, Анита. Клянусь тебе, это правда, – прошептал он. Я напряглась в их руках, едва не запаниковала – почему?

Вторая жена моего отца была голубоглазой блондинкой, высокой и нордической, как и дочь ее от первого брака, и сын, который родился у нее позже. Брата Джоша я всегда любила, но сама на семейных портретах выглядела мрачной семейной тайной, а Джудит очень быстро объясняла всем подругам, что я не ее дочь, а мать моя была испанских кровей. Недостаток у меня самооценки я всегда относила на этот счет, но теперь поняла, что не только в этом дело. Не то чтобы всплыло глубоко закопанное воспоминание – просто я в эту сторону не думала.

– Примерно год, когда отец был на работе, со мной сидела моя бабуля Блейк. Я только что потеряла мать, а бабуля мне рассказывала, что я уродина, что мне о замужестве нечего и думать, а нужно получить образование, найти работу и самой себя обеспечивать.

– Чего? – спросил Мика, а Натэниел обнял меня крепче.

– Не хочу повторять. Но так поступать с ребенком – свинство.

– Ты же знаешь, что это неправда, – сказал Мика, глядя мне в лицо.

Я кивнула – а потом мотнула головой.

– Нет, не совсем. То есть я вижу, как сейчас люди на меня реагируют, и потому знаю, что выгляжу ничего себе, но на самом деле я не могу понять, почему вы так на меня реагируете. Я знаю только, что бабушка, а потом и мачеха мне говорили, что у меня и рост не тот, и цвет не тот, и красоты нет.

В груди собрался ком, но страх слегка поблек при мысли, что любящая бабушка даже по-настоящему некрасивой девчонке никогда бы такого не сказала. Она бы могла меня подталкивать к усердной учебе и карьере, но не говорила бы, что я уродка и никто меня замуж не возьмет.

Натэниел поцеловал меня в щеку, а Мика – в губы. Я оставалась неподвижной в их объятиях, предаваясь воспоминаниям о давнем детстве.

– Почему я сейчас об этом вспомнила? – спросила я тихо.

– Ты была готова вспомнить, – прошептал Натэниел. – Мы боль вспоминаем кусочками, чтобы не видеть ее всю сразу.

Джейсон у него из-за спины тихо сказал:

– Во-первых, ты красива и желанна, и она сказала злую глупость. Во-вторых, на психотерапии я узнал, что самые болезненные вещи оживают именно тогда, когда ты чувствуешь себя на пике счастья и комфорта.

– Я помню, как психотерапевт Натэниела говорил это, когда у тебя начались плохие сны. Почему это так получается? – спросила я, покоясь в объятиях двух других.

– Ты чувствуешь себя в безопасности и подсознательно считаешь, что у тебя достаточно крепкая страховочная сеть, чтобы взглянуть на то, что было плохо. И поэтому, когда в жизни тебе лучше всего, ты и вытаскиваешь на поверхность худшее из пережитого страдания.

Я повернулась у них в руках, чтобы увидеть лицо Джейсона.

– Вот гадость.

– И еще какая, – ласково улыбнулся он, внимательно на меня глядя. – Ты не хочешь поплакать?

Я задумалась, проанализировала свои ощущения.

– Нет.

– Ничего в этом нет плохого, – сказал он.

Я покачала головой:

– Я знаю, просто плакать не хочу.

– Ты никогда не хочешь плакать, – сказал Натэниел.

С этим я не могла спорить, поэтому просто решила разомлеть у них в руках и сперва поцеловала Мику, потом повернулась, чтобы приложиться щекой к лицу Натэниела, и прошептала:

– Я потом буду плакать, дома.

– Заплачешь, когда до тебя наконец дойдет, – сказал он.

– Мне просто сейчас не хочется.

– А чего тебе хочется? – спросил он.

– Но ты же можешь прочесть мои ощущения?

– Ты меня научила хорошим экстрасенсорным манерам, которые такое запрещают, – сказал он.

– А я сразу пришел с таким манерами, – добавил Мика.

Я кивнула и попыталась сесть снова на скамейку. Они подвинулись, отпуская меня.

– У меня какая-то пустота внутри, о которой я раньше даже не догадывалась. И чувствую я себя уязвимой, чего терпеть не могу.

Джейсон потянулся мимо Натэниела, по-дружески похлопал меня по бедру.

– Все нормально, мы здесь.

Я кивнула. Вот в чем проблема, когда кого-то любишь: это тебя ослабляет. Любимые тебе становятся нужны. И когда их нет – кажется, что в мире нет ничего хуже. У меня в голове звучали слова Беннингтона: «Потерять любимое существо – это страшно». Я знала, что это правда, потому что матери меня лишила смерть, когда мне было восемь лет, а жениха в студенческие годы я лишилась по воле его матушки. Если подумать, то дело было в том, что для его семьи я была недостаточно белая и недостаточно блондинка. Не хотели они такого темного пятна на своем родословном древе. И удивительно ли, что у меня на этом месте комплекс? Странно было бы, если бы его не было.

Очень долго после этой первой любви я свое сердце защищала от всех претендентов. А сейчас я сижу в ресторане с двумя мужчинами, которых я люблю, и с третьим, принадлежащим к числу моих лучших друзей. И как же я подпустила такую уйму народа так чертовски близко?

Официант вернулся к столу. Он улыбался мне сверкающей улыбкой, и я видела, что смотрит он не на Натэниела, а на меня. Я стала было делать то, что уже много лет делала, когда мужчины на меня реагировали: набычилась и посмотрела на него Взглядом с большой буквы, – но тут поняла, что мне не хочется злиться. Я ему улыбнулась, показала, что я его вижу, понимаю, что он на меня тратит улыбки, и благодарна ему за это. Я позволила себе улыбнуться в ответ и сделать счастливое лицо. Улыбка не предназначалась только официанту, она была всем окружающим меня мужчинам, но официант от нее улыбнулся еще шире, и глаза у него засветились. И не было плохого в том, чтобы поделиться такой улыбкой. Это было очень хорошо, пусть и с совершенно незнакомым человеком.

Миз Натали Зелл сидела напротив меня, распустив рыжие локоны искусной путаницей прядей, едва достающих до плеч, но создавалось впечатление, что волосы у нее длинные. Это была хорошая иллюзия и дорогая, наверное, но в этой женщине все – от сшитого на заказ кремового платья до идеальной кожи под еще более идеальным гримом, таким незаметным на первый взгляд, что будто его и вовсе не было, – все в ней дышало деньгами. У меня достаточно бывало богатых клиентов, чтобы на взгляд узнавать людей, у которых деньги есть и всегда были. Почти сразу мне стало абсолютно ясно, что Натали Зелл – женщина, никогда ни в чем не нуждавшаяся, и она не видит причин, почему бы это должно было измениться. Она изогнула бледные губы, и свет на них отразился матово, без блесток. Старые деньги редко бывают кричащими – это для нуворишей.

– Я хочу, чтобы вы подняли из мертвых моего мужа, миз Блейк, – с улыбкой сказала она.

Я поискала у нее в лице признаки горя, но серовато-зеленые глаза смотрели незамутненно, прямо, и ничего в них не было, кроме легкой искорки хорошего настроения и тщательно контролируемой силы личности. Наверное, я слишком долго глядела ей в глаза, потому что она опустила ресницы, прерывая этот контакт.

– Зачем вам нужно, чтобы я подняла мистера Зелла из мертвых? – спросила я.

– Это действительно важно при тех ценах, которые взимает за ваши услуги ваш бизнес-менеджер?

– Это важно, – кивнула я.

Она положила ногу на ногу под светлым платьем – длинные ноги, изящные. Мне показалось, что она сверкнула ляжкой, но это может быть просто привычка, ничего личного.