— Геник, я все-таки настаиваю: позвони и скажи. Или пусть он мне перезвонит, я сама ему скажу.

— Влада, он еще не восстановился после твоего отказа вылететь с ним, а ты хочешь добавить масла в огонь… Ты же разумная женщина!

— Пусть он позвонит, я сама скажу, — упрямо твердила Влада.

— Ладно, — проворчал Генрих. — Я позвоню, но ответ знаю уже сейчас.

Вечером Генрих давал отчет:

— Как я и предполагал, Лекс категорически против. Он вообще против твоих съемок. Так что… Влада, ну что ты так вскипела?! Вспомни, ведь он исполнял любую твою прихоть? Ты только подумаешь, а он уже исполнил. С его занятостью и, главное, с его жестким характером. Ты же управляешь им, как хочешь! Не перечь… Уж я это знаю! И если он не Бог, то из тебя — точно богиню сделал… Знаешь почему тебя так обидел его отказ? Потому что это впервые. Первый отказ за многие годы.

— Генрих, позвони ему еще раз, поговори с ним, — по-детски взмолилась Влада. — Он же прислушивается к тебе. Это же моя единственная мечта!

— «Единственная мечта»! Это твоя мечта, потому что все, о чем другие мечтают, ты имеешь… Как у тебя с продуктами? Нет проблем?

— Нет, — отрезала Влада. — У меня вообще нет проблем. Так и скажи Лексу: у меня больше нет проблем.

Проводив Дудина, Влада дала волю слезам. А назавтра, скрепя сердце, позвонила Бунимовичу:

— Геннадий Ильич, вы можете отложить съемки до… дней на десять?

— А что случилось?

— Мне надо решить этот вопрос с мужем. Он что-то… заупрямился.

— Как заупрям..? Что, ничего нельзя сделать?

— Пока, да. Он против. Сможете отложить? Хоть на неделю?

— Проблематично, Влада… А что, ничего нельзя сделать?

— Я очень прошу дать мне… паузу. Неделю. Я постараюсь это решить. Даже если он категорически запретит, я все равно буду сниматься…

— Как — запретит?! А как же… — В голосе режиссера явно слышалось обескураженность. — Дело не в неделе. Все намного сложнее. Тут проблема со спонсорами. Каждый день в копеечку влетает.

— Прошу вас, Геннадий Ильич, пожалуйста.

— Посмотрим, Влада. Хотя не обещаю. Главное, чтоб у вас в семье все было нормально, — уклончиво пробормотал режиссер. Он и не пытался скрыть разочарования. — Ты пойми: фильм фильмом, но семья есть семья. Тем более — твоя. Тут нужно все обдумать. И прежде всего тебе.

— Я все равно буду сниматься, Геннадий Ильич! Даже если муж будет против! — необоснованно пообещала она.

— Так ведь, если он будет..! В общем, не знаю, Влада. Я подумаю. Хотя даже не знаю. Очень сложно… Мне сейчас нужно решить с деньгами. Двести тысяч долларов. Это как минимум.

— Вот как раз пока вы будете решать вопрос с деньгами, я решу проблему с мужем.

Иронично скривив губы, режиссер неслышно матюгнулся. Неслышно, но искренне. А произнес уже машинально:

— Лады. Давай.

Мобильник Бунимовича отверг ее: она была занесена в черный список. Пришлось звонить в офис. Как она и ожидала, ответила Гелена:

— Геннадий Ильич очень занят, но… можете оставить информацию. Я непременно передам. — В голосе мегеры было столько триумфального торжества и меду, что Влада поняла: на ней поставлен жирный крест.

— Да, я хочу оставить информацию. Передайте Бунимовичу, что я от роли отказываюсь. И еще: даже если он передумает, я не изменю своего решения. Всего доброго! — высказавшись, она прерывисто вздохнула: трудно было слететь с пьедестала, на который вознесла ее наивная фантазия.

Смирившись с провалом хрустальной мечты, Влада уже собиралась в Женеву, когда на телефоне высветился номер Бунимовича:

— Влада! Душа моя, добрый день!

— Добрый, — нахмурилась она. «Что еще нужно этому старому лису?»

— Как дела, душа моя?

— Прекрасно.

— Так когда встречаемся?

— Зачем? — совершенно искренне удивилась Влада.

— Как это — зачем? — недоумевал и Буня. — Все готово к съемкам.

— Я чего-то не понимаю… Вы что, решили проблему с деньгами?

— Не я, душа моя, а ты! Ты решила и избавила меня от всех проблем! Я безумно благодарен!

— Благодарны? — Влада ничего не понимала. — Благодарны, потому что я отказалась?

— Ну не казни меня! Виноват я, душа моя, виноват. Прости, девочка. Я был с тобой немного груб, но в тот момент мне казалось, что небеса разверзлись, все прахом. Думал, что такая задумка, такой проект — и все это коту под хвост. Пойми же мое состояние! Ты же творческий человек. Когда мне сказали, что ты категорически отказалась, я — поверишь? — всю ночь плакал! Все думал: кто же сможет тебя заменить, и точно понял — никто! А теперь, когда решена главная проблема, да еще не двести, а триста тысяч! Душа моя, ты гений!

— Подождите, Геннадий Ильич. Вы что, деньги на фильм нашли?

— Что значит «нашел»? Деньги эти муж твой выделил. Как меценат.

— Там указана фамилия? Бравин?

— Нет, душа моя, анонимно. Но мы-то знаем, от кого деньги.

— Но я-то не знаю! — Влада была уверена, что Бунимович ошибся. И чтобы потом не выглядеть нелепо, умышленно язвила: — Я-то не знаю!

— Ах, он и тебе не сказал? Действительно мужчина. С огромной буквы!

— Это какая-то ошибка, Геннадий Ильич. Муж денег на фильм не выделял. Кто-то другой, наверное. Ко мне отношения не имеющий.

— Как это «не имеющий»? А в условиях этой спонсорской помощи прямо сказано, что в главной роли снимется Бравина Влада. Категорически!

— Ничего не понимаю… — изумилась Влада. Казалось, даже голос ее удивленно пожимал плечами.

Шама «Золотой» считался удачливым домушником. Впрочем, удачливый — не то слово. Осторожным и предусмотрительным. И очень хитрым.

— Не золотой ты, Шама, а гнедой, — смеялся Эльдар, доброжелательно глядя на огненно-рыжего вора. — Как тебе удалось ни разу не спалиться? Ты же хат десять — двенадцать на уши поставил. А нигде мокрых следов не оставил. Молодчик!.. Теперь, Шама, о деле. Нужно поставить одну хату, но технично. Она может быть запаленная. Там менты на калитке пломбочку оставили. На кукане может быть эта хата… Слам не бери. Цапанешь только плащ черный и кейс вот из этой комнаты, — короткий и толстый палец ткнул в план. И все! Это весь слам с хаты… За эти вещички я заплачу.

— Да ладно, Эльдар-абы! Какие бабки? Надо — значит надо.

— Ты, Шама, смотри, дыши тише. Это серьезное дело. Возьмешь — и с ходу ломись. Сваливай в туман. Там за дальняком аллея, оттуда и сливайся.

Ночная тишина в Лозовом — особая. Вкрадчивая и настороженная. Где-то тявкнет собака. Незлобиво и лениво. Пискнет и прошуршит мышь. И мрак…

Шама не нуждался в инструкциях. Он и без инструкций был предельно собран и осторожен. Еще с вечера, затаившись в полуразрушенном сарайчике, на чердаке, он «делал подвод», «поляну пробивал». Иными словами, проводил рекогносцировку. И всегда так: прежде, чем кинуть хату, Шама терпеливо осматривался, изучал привычки и график хозяев дома, выявлял пути экстренного «слива» — на непредвиденный случай. Короче, очень осторожный был вор, Шама Золотой.

Ментов на подсаде нет: точно нет. Зря предупреждал Эльдар. Зря беспокоился. Разглядывая в бинокль объект, он прикидывал, как будет входить. Окна — отпадают: форточек нет, замазка стекол изнутри… Отпадает… Через трубу — не выйдет: узкий дымоход… Петли двери тоже замками внутрь… Не прокатит. Придется снимать пломбочку. Шама самодовольно усмехнулся: этот вариант он предусмотрел. Дождавшись четырех часов ночи, Шама сноровисто экипировался: надел на ноги сапожки-диэлектрики, натянул удобные, сохраняющие чувствительность пальцев, перчатки, поводил плечами и бедрами. Убедившись, что ничего не скрипит, не бренчит, взял сумку и покрался к аллейке — пролазу в дощатом заборе прямо за туалетом. Приблизившись к двери, Шама вытащил из сумки и надел специальные очки, а на лоб натянул инфракрасный фонарик. Теперь прокурорская контролька — лист бумаги, наклеенный на замок — виделась как днем. Шама даже мог прочитать текст на маленькой печати. Вытащив из той же сумки флакон, Золотой пшикнул на бумажку и замер. Ждал. Бумажная лента ожила: слегка потрескивая, стала разгибаться и наконец услужливо отогнулась. Как бы гостеприимно приглашая отпирать замок. Шама ухмыльнулся и неспешно сунул отмычку. Замок уступил очень быстро. В доме вор не мешкал: нашел нужную комнату, забрал порученные предметы… На миг остановился. Протестовало тело и душа против того, чтобы уйти без слама. Без добычи… Но подавил Шама искушение. Раз сказал Эльдар — это закон.