А Алексей решил сам заняться поиском этого террориста. В конце концов, не глупее же он этого горе-следователя!

Вечером заявился Рудик. Таиться от него дальше было бессмысленно.

— Помнишь, как-то ты приходил ко мне, а от меня выходил… Дмитрий. Ты его еще как-то назвал, кликухой.

— Дон, что ли? — саркастически прищурился Рудик. — Значит, от тебя он выходил? А ты, брательник, налим. Я-то мараковал, что между нами нет секретов, а ты гнедым заходом, вальсом прочесал… Не канает так, Леха! Жить надо дружно. — Голос был елейным, рука отечески благосклонно постукивала по колену Лекса, а от этих примет благожелательности тянуло холодом.

— Все не так, Рудик, — выворачивался Алексей, — никаких тайн от тебя не было. Просто в тот день он приходил на разведку. Туда-сюда, поболтал беспредметно, вынюхивал что-то. Поэтому я и не обратил внимания.

— И опять восьмерки, опять горбатого лепишь, — ласково возразил Рудик, приблизив свое лицо к Алексею. — Ты, браток, хотел мимо Рудика бабки пронести? Не надо, Леха… Так не делай. Я в твои руки деньги Буры вложил. А это — святые деньги… Был у меня дружбан… Тоже хотел антилопой проскочить. Бабки хотел мимо Рудика…

— И что? — мрачно спросил Алексей, чтобы как-то заполнить тишину.

— «Что, что»? Я же говорю — был. А теперь уже нет.

— В дружбанах нет?

— Вообще нет его… Ну ладно, проехали. Давай полный расклад по этому делу. Что там Фауст замыслил?

— Какой Фауст? Дон, что ли?

— Да что там Дон? Дон — так, казачок у Фауста. Бесогон… Он — не считается. А Фауст — это такая рыба! — Дикий сделал зигзагообразное движение, вроде кисть разминал. — Фауст в плечах широкий. И очень богатый. У него лимонов пятьсот — шестьсот. Целый лимонарий!

Так вошло это имя в жизнь Бравина. Не знал он еще, что это мягкое, как выдох, слово «Фауст» грубо проскрежещет по его судьбе.

— Он что, немец?

— Почему немец? — Дикий недоуменно посмотрел на Алексея. — А! Это ты из-за… Нет, Фауст — это кликуха его. А фамилия у него Паустовский.

— Паустовский? Это не тот Паустовский, который на обложке последнего «Коммерсанта»? Довольно симпатичная у него афиша.

— Да, витрина у него файная. Но это только упаковка. А занырни глубже — никаких симпатий. Гнедой, он падла… Помнишь, Серого?

— Серого?… А, это… который Буру заказал.

— Во-во! Который Буру заказал, а значит — сам себя! Так вот: этот Серый как раз у Фауста секьюритами рулил. «Глава службы безопасности», — усмехнувшись, продекламировал Рудик. — Так что серьезный у тебя противник. Рындами обставился. И оттуда, из тишины хочет тебя закуконить… Ладно, мы тоже не лыком шиты. Как-нибудь разведем этот рамс… А ты пока расклад дай по делу.

Когда Алексей рассказал о нефти, Рудик недоуменно вскинул ладони:

— А ты что, надеялся на этой нефти навариться? Это, братуха, сухой мандеж! Кто тебе позволит отсосать ее из земли. Недра — это ипархия государства. Крайняк — кинут тебе дольку — процентов шесть-семь. Не больше. Короче, считай ты уже сгавченный. Если только там чернозолотые залежи. Так что мой тебе совет: притырь пока этот секрет. До поры до времени. Раскрути там поганку с каким-нибудь заводиком. Пока. А потом, может, Россия по нормальным понятиям заживет, — вот и занырнешь в свое море… В наше море, — добавил он, со значением подняв палец. — А рамс с Фаустом я разведу. Сила солому ломит.

Неистощим был Рудик на фольклор.

Через два дня Алексей — так в кино только бывает — за ужином в полглаза смотрел телевизор. Как обычно — смотрел, но не видел. Свои думки думал. И вдруг прекратил жевать: на экране какие-то циркачи катались на велосипедах. Ловко так: наезжали друг на друга, делали сальто, прыжки… Алексей нахмурился и кинулся к телефону:

— Марина Павловна, мне срочно нужен телефон нашей уборщицы… Да, именно сейчас. Ее домашний телефон. Или адрес. Хорошо, я подожду.

Через двадцать минут он получил адрес Проничевой Александры Евгеньевны, а спустя час уже беседовал с ее внуком Валерием.

— Ты, говоришь, велик у него был классный. А какой? Гоночный?

— Нет, не гончий! У него велик был не большой, а средний — вот такой. А шины — толстые и волосистые. Как… как… гусеница.

— А ты сам видел, что он что-то подбросил под машину?

Мальчик покраснел и замешкался с ответом. Затем поднял виноватый взгляд:

— Нет, что подбросил — не видел. Но упал он специально. Так классно ехал на кривых местах, а на ровном месте упал! И велик чуть не сломал. А велик — классный. Я такие только в цирке видел.

Алексей посмотрел на часы: чуть больше семи.

— Александра Евгеньевна, вы когда укладываете внука спать?

— А когда скажете! — откликнулась тетя Шура, готовая на все, чтобы загладить свою неизгладимую вину.

— А что, если мы с Валерой в цирк пойдем? Сейчас.

— Как… в цирк? Вы… вы его в цирк хотите… После того…

— Значит, вы не возражаете? Вот и отлично! Давай, Валерчик, собирайся.

…Два вечера Алексей с Валерой провели в цирках. Были номера с велосипедами: и по канату, и жонглеры, и клоунада. Но того паренька среди них Валерка не опознал. Разуверившись в своей версии, Алексей отбросил эту мысль, а Валерке купил велик: не такой, который был у того паренька, но тоже классный. Валерке очень понравился.

А через два дня совсем случайно увидел афишу: «Цирк на сцене». На одной из фотографий несколько велосипедистов, обнявшись, задрали передние колеса своих машин. Снова потребовался Валерка. И вот здесь, после того как конферансье объявил: велоэквилибристы Спасские, — на сцену с трех сторон, суетливо, передвигаясь словно челноки, выехали Спасские. И сразу Валеркина рука сжала ладонь Алексея.

— Вон он! — зашептал Валера, побледнев. — Который на велике! — Ориентир конечно же был весьма сомнительным — на сцене все участники были на велосипедах, но Алексей уже понял: самый младший — паренек лет двенадцати! Остальные участники номера были вполне зрелыми. Хорошо, что их номер был заключительным. Алексею уже не терпелось, не сиделось в удобных креслах театра. Отправив Валерку в машину, к Жене, временно занявшего место водителя Юры, Алексей прошел за кулисы. Подростка, уже переодевшегося и беседующего с усатым пожарником, он узнал сразу.

— Поди-ка сюда, приятель.

Велоэквилибрист сразу насторожился и зашел за спину пожарника.

— А че такое? — срывающимся голосом спросил Алексея. Глазки его встревоженно бегали, голова суетливо вертелась.

— А что это ты напугался? Я у тебя автограф хотел взять.

Все еще с недоверием паренек отпустил куртку пожарника и стал отступать.

— Нет у меня автографа… Не даю я автографы… — Он хотел покинуть коридор, но Алексей успел схватить неожиданно крепкую руку.

— Пустите! Я говорю, пустите!

— Ты подожди, — рассвирепел и Алексей. Подозрительное поведение парня уже выглядело уликой. — Ну-ка, скажи мне, вертушок, кто тебе приказал под мою машину нырнуть? Говори, поганец!

— Никакой машины я не знаю! Отпустите, больно!

Открылись двери гримерных. В коридор выбегали люди — мужчины, женщины, старики, молодые…

— Сколько тебе заплатили, щенок?!

— Ничего они мне не платили, ой-ой!

— Кто — они? — уже яростно дернул парня Алексей, поняв, что «пробил» пацана. — Кто — они? Говори!

— Ничего я не знаю. Я под вашу машину случайно упал. Юзом залетел. Не знаю ничего!

Какие-то, более сильные, чем у Алексея, руки впились в его запястья, кто-то повис на его плечах… и вот парня оттеснили и увели.

— В чем дело? — гневно раздувая ноздри, спросил великан, от которого попахивало спиртным. — Ты чего это разгулялся? Может, тебя успокоить? А? Я могу.

Алексей дернулся, но циркачи-силачи держали крепко. В это время в кучу врезался, все еще одетый во фрак, конферансье. И от него тоже попахивало винищем. Но он, видимо, был самым культурным и благовоспитанным.

— В чем дело, господа? Вы к кому… пришли?