– Вам следует быть добрее с ней, – сказала Грейс, когда он провожал ее с танцевальной площадки.

– Это она отказала мне, – напомнил он.

Но Грейс лишь пожала плечами и повторила:

– Вам следует быть добрее с ней. – Затем присела в реверансе и двинулась прочь, оставив Томаса одного, – не слишком приятная перспектива на подобных сборищах.

Он был помолвлен, более того, это был сельский бал, где его нареченную хорошо знали. По идее это должно было означать, что ему не грозят посягательства тех, кто мечтал бы видеть свою дочь – сестру, племянницу – герцогиней. Но увы, леди Амелия не обеспечивала ему окончательной защиты от других соседей. Как бы ее ни любили – а, насколько ему было известно, она пользовалась всеобщей симпатией, – ни одна уважающая себя мамаша не могла не питать надежды, что с помолвкой что-нибудь не заладится, что герцог окажется свободным и ему понадобится невеста.

Так ему, во всяком случае, говорили. Томас не был восприимчив к подобным слухам, за что не уставал благодарить Создателя.

И хотя среди жителей Линкольншира были такие, кто не имел дочерей, сестер и племянниц, среди них всегда находился кто-то желающий заслужить его благодарность. Это было чертовски утомительно. Томас отдал бы свою руку – ну, возможно, кончик пальца – за один день, когда ему не расскажут ничего такого, что, по их мнению, он желал бы услышать.

Конечно, положение герцога имело немало преимуществ, но честность окружающих не относилась к их числу.

Вот почему, когда Грейс оставила его на краю танцевальной площадки, Томас сразу же направился к двери, к любой двери, если быть точным, не важно к какой. Он просто хотел выйти наружу.

Через полминуты Томас вдыхал бодрящий вечерний воздух, размышляя о том, как провести остаток вечера. После бала он собирался отправиться домой. Собственно, он вообще предвкушал тихий вечер дома перед тем, как бабушка заставила его изменить планы.

Но теперь он подумывал о том, что визит в Стэмфорд более соответствует его настроению. Здесь жила Селеста, его личная вдовушка, – довольно неглупая и весьма осмотрительная особа. Их отношения идеально устраивали их обоих. Он делал ей подарки – очаровательные вещицы, служившие дополнением к аккуратному домику и скромному доходу, которые оставил ей муж. А она дарила ему свое общество, не требуя верности.

Помедлив мгновение, чтобы взять свои вещи, Томас вышел наружу. При виде деревьев и небольшого фонтана он нахмурился. Определенно он воспользовался не той дверью, какая вела на улицу. Ах да, сад. Он оглянулся через плечо, неуверенный, что отсюда можно выбраться на улицу, не возвращаясь в бальный зал. Но тут, он мог поклясться, чей-то пронзительный голос произнес его имя и слово «дочь», и он решил попытаться уйти поскорее.

Он обошел фонтан, намереваясь обогнуть здание, но когда проходил мимо розового куста, ему показалось, что он заметил какое-то движение краем глаза.

Томас не собирался смотреть. Видит Бог, он даже не хотел смотреть. Это привело бы только к неловкости. Нет ничего более неловкого, чем застать кого-нибудь в месте, где ему, а чаще ей, не полагалось находиться. Но разумеется, он бросил взгляд в ту сторону.

Он посмотрел и тут же пожалел об этом.

– Ваша светлость.

Это была леди Амелия, находившаяся явно не в том месте, где ей полагалось находиться.

Томас грозно уставился на нее, размышляя о том, как ему себя вести.

– Внутри было душно, – сказала она вставая. Она сидела на каменной скамье, а ее платье… честно говоря, он не мог вспомнить, какого оно цвета, и тем более не мог определить этого при лунном свете. Но казалось, оно сливается с окружающим пространством. Видимо, по этой причине он не заметил ее с самого начала.

Впрочем, все это не имело значения в отличие от того факта, что она находится снаружи, одна, без сопровождения.

И он несет за нее ответственность.

Право, это никуда не годится.

Ее уход выглядел бы более эффектно, имей Амелия возможность покинуть не только бальный зал, но и само здание. Однако существовала помеха в лице ее сестры Элизабет и другой сестры, а также их матери и отца, хотя она не сомневалась, что отец был бы счастлив последовать за ней, если бы не остальные Уиллоуби, прекрасно проводившие время.

Поэтому Амелия вышла в сад, чтобы подождать, сидя на скамейке, пока ее родные устанут от празднества. Она выбрала укромный уголок, куда никто не заглядывал. Он находился в стороне от входа, и, поскольку вечера устраивались, чтобы показать себя и посмотреть на людей, старая каменная скамья едва ли могла служить этой цели.

Было довольно тепло, и на небе высыпали звезды, так что по крайней мере ей было на что смотреть, хотя, учитывая ее слабые познания в созвездиях, этого занятия хватило бы ненадолго.

Впрочем, ей удалось отыскать Большую Медведицу, а затем Малую – воистину тот, кто придумывал названия, обладал абстрактным мышлением – и еще какое-то созвездие, похожее, она могла поклясться, на колокольню.

Не то чтобы она знала такое созвездие, но тем не менее.

Она изменила позу, чтобы лучше разглядеть сверкающую россыпь звезд на севере, напоминавшую, при некотором воображении, ночной горшок довольно причудливой формы, но, прежде чем успела прищурить глаза, послышался звук шагов. Кто-то шел по саду в ее сторону.

Вот досада! Ее уединение нарушено. Она не имела его дома, и, похоже, здесь ей тоже не удастся побыть одной.

Амелия замерла, ожидая, пока нарушитель ее спокойствия уйдет, и тут…

Не может быть.

Конечно, это был он.

Ее благородный жених во всем его великолепии.

Что он здесь делает? Когда она покинула бальный зал, он был вполне доволен, танцуя с Грейс. Даже если танец закончился, разве он не должен проводить свою партнершу к остальной публике и уделить несколько минут ничего не значащему разговору? Еще несколько минут потребовалось бы, чтобы отразить атаку представителей линкольнширского общества, не оставлявших надежды, что их помолвка разладится. Разумеется, никто не желал зла будущей новобрачной, но Амелия не раз слышала, как некоторые дамы обсуждали возможность того, что она влюбится в кого-нибудь другого и сбежит в Гретну.

Как будто кто-то мог бы сбежать незамеченным из ее дома.

Но похоже, его светлости удалось оторваться от своих преследователей с рекордной скоростью, и теперь он крался через сад за домом.

О, ладно, он шел, прямой, высокий и горделивый, как всегда. Тем не менее он явно пытался ускользнуть потихоньку – факт, который Амелия удостоила приподнятой брови. Предполагалось, что у герцога достаточно присутствия духа, чтобы уходить через парадную дверь.

Она была вполне довольна, прокручивая в голове нелестные байки о нем, но он выбрал этот момент – ибо она была самой невезучей девушкой во всем Линкольншире, – чтобы повернуть голову в ее сторону.

– Ваша светлость, – сказала Амелия, не видя смысла притворяться, будто она не знает, что он ее заметил.

Он не ответил на приветствие, что Амелия нашла довольно грубым, но она была не в том положении, чтобы пренебрегать хорошими манерами. Поэтому она встала и, пояснив:

– Внутри так душно, – вышла.

Собственно, так и было. Даже если не это явилось причиной для ее ухода.

Герцог по-прежнему молчал, глядя на нее со своим обычным надменным видом. Трудно было не дрогнуть под этим суровым взглядом, на что, как Амелия полагала, и делался расчет. Она умирала от желания переступить ногами, или сжать кулаки, или стиснуть зубы. Но она отказывалась доставить ему это удовольствие, если он вообще заметил ее терзания, и стояла совершенно неподвижно, с безмятежной улыбкой на лице, позволив себе только склонить набок голову.

– Вы одна, – заявил он.

– Да.

– Снаружи.

Амелия не представляла, как подтвердить это наблюдение, чтобы по крайней мере один из них не выглядел глупо. Поэтому она просто моргнула, ожидая его следующего утверждения.