– Слышу взрыв! Звуки разрушения прочного корпуса!
Торпеда УГСТ (универсальная глубоководная самонаводящаяся) на конечном участке пути до цели включает малошумный водометный двигатель, чтоб потенциальные утопленники не успели напугаться. Ты так и не понял, фриц, откуда пришла смерть, а может, даже в последние секунды радовался, что сумел оторваться. Дай Бог тебе быстрый и легкий конец. Быть раздавленным ворвавшейся внутрь водой лучше, чем если переборки выдержат, и ты будешь умирать долго и мучительно, заживо похороненным в лежащем на дне стальном гробу. Впрочем, глубины здесь километровые – так что тебе это не грозит.
Однако надо сказать слово экипажу.
– Товарищи моряки, говорит командир. Поздравляю вас с нашей общей победой. Только что нами была атакована и потоплена немецкая подводная лодка «тип семь» водоизмещением девятьсот пятнадцать тонн с экипажем сорок четыре человека. И эти фашисты никогда уже не совершат гнусных преступлений. Наподобие того, как в нашей истории, лодка У-209 этого же типа возле острова Матвеева в Карском море, утопив наш буксир с баржей, всплыла и расстреливала в воде советских людей – триста человек! Другая лодка, У-255, потопив наше судно «Академик Шокальский», также после всплыла, чтобы гитлеровские палачи расстреляли выживших из пулеметов и автоматов. И это лишь те преступления, о которых стало известно, – не мне вам говорить, как море умеет хранить тайны. Таков моральный облик нашего врага, фашистских головорезов, палачей и убийц, вообразивших себя «сверхчеловеками», господами над всеми, ну а мы, естественно, по их мнению, имеем право жить лишь как их рабы! Мы попали, пусть не по своей воле, на великую войну, когда речь идет прежде всего о выживании нашего народа. Сейчас враг силен – но мы знаем, что однажды мы уже победили его. Так сделаем это второй раз – и так, чтобы нашим дедам и отцам не было за нас стыдно!
Я оглядываюсь. Все присутствующие, включая матросов, впечатлены.
– Спасибо, командир! – говорит кто-то. – Правильные слова.
Вот зачем мы тратили торпеду. Споры, что дороже – стандартная немецкая «семерка», пусть даже с очень хорошим командиром, или ценный невосполнимый боеприпас, – неуместны. Потому что взвешивать надо иное.
Между экипажем, пусть даже прошедшим десятки, сотни учебных боев, и одержавшим хотя бы одну реальную победу над живым врагом – огромная разница. Самураи называли это когда-то путем воина, «буси-до». А в преддверии того, что нам предстоит в этом мире совершить, я могу рассчитывать только на такой экипаж!
– Саныч! Курс тридцать, глубина пятьдесят, ход крейсерский.
Вечером, как обещано, в столовой показывали кино. В этот раз был «Горячий снег».
От Советского Информбюро, 16 июля 1942 года
В течение ночи на 16 июля наши войска вели бои с противником в района Воронежа и юго-восточнее Миллерово. В районе Воронежа наши войска на ряде участков контратакуют противника и наносят ему большой урон. Наша часть, поддержанная танками, за сутки уничтожила 1200 немецких солдат и офицеров, 8 танков, 12 пулеметов, 7 минометов и 9 автомашин. На другом участке наши бойцы несколько потеснили противника и уничтожили 5 немецких танков и 350 гитлеровцев. Наше танковое подразделение разгромило штаб крупного немецкого соединения. Захвачены штабные документы, два танка и пленные.
После встречи с конвоем, закончившейся утоплением немецкой лодки, ничего не произошло. Прошли к северо-западу от Британских островов, техника работала исправно. Дважды обнаруживали подводные лодки – один раз это была уже знакомая по «портрету» «семерка», наверное, спешившая в Атлантику, второй раз что-то неизвестное. Саныч предположил, что это или пока не встреченная нами «девятка», или англичанин. Нас не обнаружили, мы тоже не атаковали. Еще несколько раз попадались надводные корабли – эти уже явно английские. По одной из целей, опознанной Санычем как крейсер типа «Саутгемптон», мы даже, объявив учебную тревогу, имитировали торпедную атаку, чтоб экипаж не расхолаживался. Нас не обнаружили – по меркам этой войны мы были невероятно далеко, вне рубежа охраны эсминцев сопровождения.
Сейчас идем на север вдоль норвежских берегов.
– Курорт! – сказал после Петрович. – Нас не трогай, мы не тронем. Между прочим, это тоже не есть гут, командир!
Петрович прав. Вам не приходило в голову, как считается срок автономности атомарин? Девяносто, сто суток? Дозаправляться не нужно – заряда реактора хватит намного дольше. Вода – из опреснителя. Провизия – при размерах лодки можно взять и на полгода. Капитальное – на берегу, ТО механизмов и докование – вполне нормально и через год.
Самым слабым местом, как ни странно, являются люди. Три месяца быть запертыми в ограниченном объеме, вдобавок почти не видя солнца, зато наблюдая вокруг одни и те же рожи… Чтоб вы поняли – ну представьте, что вас, мирного служащего, заперли бы со всеми коллегами в вашей конторе, замуровав выход. И заставили бы работать в режиме «четыре часа через восемь отдыха», причем из этих восьми еще четыре – общие работы, а бывают еще и «авралы», то есть готовность один, за которую никаких отгулов, и, естественно, без всяких выходных! Тогда поймете, отчего на лодках случается, что какой-нибудь матросик, живя третий месяц без дневного света, вдруг пытается в истерике открыть входной люк на стометровой глубине! Положим, это случается редко, хотя этот случай хорошо известен в военно-морской медицине как типовой. Но вот то, что через девяносто суток резко возрастает вероятность того, что какой-то член экипажа по команде повернет не тот клапан или включит не тот рубильник – это объективная реальность. Факт установлен опытным и весьма печальным путем, и мне совершенно неохота его проверять!
Когда-то давно, еще в СССР, я смотрел фильм «Ответный ход». Там есть эпизод на подлодке, где герой Бориса Галкина видит на переборке красную крышечку с надписью «открыть при пожаре». Естественно, он ее открывает – а под ней другая с надписью «Дурак! Не сейчас, а при пожаре». И не дай бог он попробовал бы и дальше, потому что это был пуск системы пожаротушения ЛОХ (лодочная объемная химическая), при срабатывании которой весь отсек почти мгновенно заполняется огнегасящим газом. И кто не успел включиться в дыхательный аппарат, то простите, мужики, в раю передайте привет тем двадцати с «Нерпы» во Владике, где какой-то придурок на эту кнопку нажал!
В отличие от дизельных лодок, нам не надо беспокоиться – кислород, полученный электролизом воды, поступает в отсеки, автоматически поддерживая его уровень в атмосфере на привычных двадцати процентах. Но атомная лодка «Комсомолец» в восемьдесят девятом погибла именно из-за того, что в кормовом отсеке кто-то отключил автоматику или сбил настройку. И вспомните школьный опыт из химии: железо горит в чистом кислороде. Отсек, где кислорода не двадцать, а сорок, пятьдесят, шестьдесят – никто не знает точно, сколько было на «Комсомольце», – это пороховой погреб и бензиновый склад в одном флаконе. И от любого «коротыша» или малейшей искры превратится в мартеновскую печь.
И таких мелочей много. Перечислять их все у меня нет ни времени, ни желания – учи матчасть, читай инструкцию, – просто прошу поверить на слово, что один дурак, ротозей или псих, нажав одну маленькую кнопочку или открыв не тот кран, может устроить нам всем как минимум громадную кучу проблем с ремонтом, а как максимум – коллективную встречу с апостолом Петром. Если будет кому за тебя просить, как в том восемьдесят девятом, когда к религии еще относились с опаской. Слышал это сам от нескольких человек – не знаю, байка или нет, но очень похоже на правду. Пришел тогда командующий Северным флотом к главному мурманскому попу, архиерею или митрополиту, не знаю их иерархии, и сказал: «Отслужи за ребят! Не знаю, есть тот свет или нету, но если есть – чтобы их всех в рай, по справедливости».
А наш случай и вовсе особый. Провалились черт-те куда, и что впереди – неясно, про дом и родных забудь навсегда, и вообще, война наверху – САМАЯ СТРАШНАЯ война в истории. Это без всякого пафоса, ну если только, не дай бог, Третьей с ядрен батонами не будет! И это серьезно бьет по психике – да тут что угодно могло случиться, вплоть до открытого неповиновения: «А ты ваще кто такой, командир?», «Нет больше такой страны, которой присягали». А уж сдвиги крыш по-тихому – вдруг уже начались у кого-то? Вот почему Петрович вместе с Григоричем стараются, отслеживая общее настроение, ведя душеспасительные, а то и в душу влезающие беседы. Командиры БЧ, проинструктированные надлежаще, также бдят. В общем, все как в песенке из старого фильма с Мишей Боярским: «Чихнет француз – известно кардиналу!»
