— Входите, мистер Лавкрафт, — сказал он. Его голос звучал очень необычно, как будто пыталось говорить существо, сделанное изо льда или стекла. — Я вас ждал.

Говард колебался. Оружие в его руке задрожало, он опустил было руку, но тут же снова поднял ее.

— Уберите свое оружие, Лавкрафт, — сказал мужчина. — Вы же знаете, что оно бессильно против меня.

Он вышел из-за стола и сделал отрывистый приглашающий жест рукой. Я увидел, что от его кожи отваливаются малюсенькие кусочки льда и беззвучно падают в бурлящий на полу туман. Неужели он — живой?

— Кто… кто вы такой? — спросил Говард, запинаясь.

— Кто я такой? — мужчина засмеялся, но его лицо осталось бесстрастным, словно это была маска. От звука его смеха у меня по спине побежали ледяные мурашки. — Тот, кого вы искали, Лавкрафт. Вы вместе с вашим глупым юным другом. Я — Тремейн. Вы ведь искали меня? Или же вы искали вот это?

Он сделал шаг в сторону и театральным жестом указал на стол.

Говард вздрогнул, как от удара, увидев книгу.

Она лежала на столе и была раскрыта — большущий том в твердом черном кожаном переплете. Зеленое сияние, наполнявшее комнату, над ее страницами становилось еще интенсивнее, и, несмотря на расстояние, разделявшее меня и книгу, мне показалось, что написанные на желтом пергаменте затейливые значки движутся.

Говард, ахнув, очнулся от оцепенения, сделал несколько быстрых шагов внутрь комнаты и остановился — путь ему преградил Тремейн.

— Я бы не советовал вам дотрагиваться до нее, — сказал Тремейн тихо. — Это означало бы вашу смерть, Лавкрафт.

Говард бросил на него взгляд, светящийся ненавистью.

— Что… что вы сделали, глупец? — спросил он.

— То, что я долженбыл сделать, — Тремейн тихо засмеялся. — Вы и сами знаете, что, Лавкрафт. Если бы вы этого не знали, вы бы сюда не пришли. Но теперь уже слишком поздно, — он повернулся и указал на нас с Рольфом — мы все еще стояли в коридоре. — Подойдите поближе, господа. Не бойтесь: с вами ничего не случится, если только вы будете вести себя благоразумно.

Внутренний голос подсказывал мне, что входить в эту комнату было полным безрассудством и что надо уносить отсюда ноги — как можно быстрее и как можно дальше. Но вместо этого я — почти не по своей воле — сделал шаг вперед и вошел в комнату. Холод окутал меня своим ледяным покрывалом, а по моим ногам, когда я вступил в туман, распространилось судорожное, необычайно неприятное ощущение. Мне показалось, что по моей коже поползли миллионы крошечных паучков.

— Вы — сумасшедший, Тремейн, — прошептал Говард. — Вы не представляете, что вы натворили.

— Да нет, еще как представляю, — возразил Тремейн. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Вы же умрете! — сказал Говард.

Тремейн невозмутимо кивнул.

— Возможно, — сказал он. — Но что стоит одна-единственная жизнь, к тому же жизнь человека? — последнее слово он произнес таким тоном, словно это было ругательство. — Вы пришли сюда слишком поздно, Лавкрафт. Все уже свершилось. Власть истинных хозяев этого мира будет восстановлена, и она окажется еще более мощной и всеобъемлющей, чем когда-то. И вы против этого ничего не сможете сделать.

Я не понимал, что он имеет в виду, но от его слов во мне что-то екнуло — то самое невидимое нечто, которое я уже ощущал в себе вчера вечером, когда «изгонял бесов» из той девушки. И, так же как и вчера, я вдруг почувствовал себя бессильным наблюдателем, бесправным гостем в своем теле, существом, воля которого загнана в самый дальний угол его сознания. Мои ноги словно сами по себе пришли в движение. Я видел, что мои руки поднялись и схватили Тремейна, видел, что его глаза наполнились гневом, услышал его какой-то невообразимый крик. Тремейн словно был схвачен невидимой рукой и с силой отброшен назад.

— Роберт! — ахнул Говард. — Это — смерть!

Я слышал его слова, но не мог ни адекватно отреагировать на них, ни хотя бы ответить Говарду. Я медленно подошел к столу, обогнул его и остановился перед книгой, вытянув к ней руки, словно в заклинающем жесте. Мое тело больше меня не слушалось. Я хотел закричать, но не смог. Мои руки, двигаясь словно сами по себе, приблизились к страницам раскрытой книги, замерли в полусантиметре от нее и — скользнули дальше…

— Нет! — завопил Тремейн. — Не делайте этого, вы, остолоп! Вы все уничтожите!

Моя правая рука коснулась книги.

Мне показалось, что я засунул руку в самый центр пылающего солнца. Но это была не боль. Не было ни ощущения жары, ни ощущения холода, ни вообще какого-либо физического ощущения.

Я почувствовал, что прикоснулся к всеохватывающей ненависти — ненависти ко всему живому и восприимчивому. Я уже сталкивался с таким ощущением. Зашатавшись, я закричал и попытался отдернуть руку от книги, но у меня ничего не получилось.

Мои пальцы словно приросли к черной коже переплета, а в руке запульсировала какая-то чуждая мне сила. Она, словно раскаленная лава, втекла в мое сознание, заставляя меня кричать, кричать, кричать… Словно в каком-то сне я увидел, что Говард и Тремейн одновременно бросились ко мне.

Тремейн подскочил ко мне на долю секунды раньше.

Удар его кулака отбросил Говарда назад, и почти одновременно второй рукой Тремейн схватил мою руку и попытался оторвать ее от книги.

И тут что-то произошло, причем мгновенно, и я толком не понял, что же случилось. Это было похоже на молниеносное проскакивание искры: когда наши руки соприкоснулись, таившаяся внутри меня энергия вдруг выплеснулась одним-единственным мощным разрядом. На долю секунды мне показалось, что я вижу свет — небольшое, но необычайно яркое свечение, вырвавшееся у меня из кончиков пальцев и перескочившее в тело Тремейна. После этого Тремейна еще раз отбросило назад, словно от удара невидимого кулака. Но на этот раз он не упал, а остался на ногах, в необычайно искривленной неестественной позе, словно поддерживаемый невидимой рукой.

Затем тело Тремейна начало светиться изнутри — сначала красным, затем желтым и, наконец, невыносимо ярким бело-голубым светом. Все это произошло буквально за одну секунду. По комнате пронеслась волна горячего воздуха, от которой лед на стенах растаял, тут же превращаясь в пар, а оконные стекла разлетелись на куски. И вдруг из пола поднялся клокочущий огненный столб, охватил тело Тремейна и поглотил его, не оставив от него и следа.

Я, словно во сне, смутно почувствовал, что давление воздуха повалило меня на пол. Упав, я перекатился по полу и, больно ударившись обо что-то, замер. Моя рука все еще держала книгу. Говард что-то прокричал, но я так и не понял, что. Затем по всей комнате стали прорываться языки пламени и дым. Там, где огненный столб коснулся крыши, в ней теперь зияло огромное зазубренное отверстие, по краям которого тоже плясали языки пламени. Гнилые балки горели, как сухой трут. Огонь распространялся с невероятной скоростью, намного быстрее, чем это казалось возможным. Я, закашлявшись, с трудом поднялся на четвереньки и поискал глазами Говарда и Рольфа. Их фигуры мерцающими темными контурами виднелись сквозь языки пламени, разделявшем комнату на две части. Жар от огня становился просто невыносимым.

— Роберт! — крикнул Говард. — Прыгай! Ради бога, да прыгай же! Сейчас загорится весь дом!

Я поднялся на ноги, сделал шаг к пламени и — отпрянул назад. Жар от огня был невыносимым. Моя одежда раскалилась, а лицо болело так, как будто оно уже попало в огонь. Но у меня не было другого выбора. Языки пламени быстро приближались ко мне. Я понимал, что через несколько секунд огонь охватит всю комнату и я сгорю.

Я глубоко вдохнул — так глубоко, как только мог — и рванулся вперед изо всех сил. Мой прыжок длился не более секунды, но он показался мне вечностью. Огонь окутал меня, превратив одежду в обгорелые черные лохмотья. Мое тело пронзила боль, а в легкие словно влилась раскаленная лава. Я упал на пол, ударившись лбом о твердый край обложки книги, и попытался приподняться на четвереньки. Тут меня подхватил подоспевший Рольф и, подняв на ноги, потащил к выходу. Огонь охватил уже и эту часть комнаты, и воздух стал таким горячим, что, сделав вдох, я взвыл от боли.