И вот тут я окончательно поняла: брак для женщины – это не стайный образ жизни и не ущемленный социальный статус. Это почетный боевой орден. Или медаль?.. Предлагаю эту ношу так и называть: «ЗА МУЖЕСТВО!»

Я уткнулась мужу в спину и тихо шепнула, выдыхая в ткань смокинга:

– Не поддавайся ему. Ничего он мне не сделает. Все будет хорошо.

Бог немедленно отозвался:

– Да, а чтобы вы, голубчики, о чем-нибудь между собой не договорились – посидите-ка порознь!..

Илона

Хмырь щелкнул пальцем, и нас растащило в узкие, похожие на тюремные, помещения вдоль коридора, настолько крепко изолированные, что ни увидеть, ни услышать друг друга мы не могли. По дороге Кондрад кричал мне что-то похожее на: «Я все исправлю!» Кажется… но не уверена. Все заглушали жуткие потусторонние завывания. Это неприкаянные души тут бродят? И что ищут? Справедливости? Или пожрать? Я маленькая, костлявая и несъедобная. Да… а еще в глаз дать могу!

Как только очутилась в камере, я обвела глазами угрюмые стены, сопоставила некоторые вещи, знакомые интонации, кое-что в движениях и выпалила:

– Я согласна!

У двери тут же нарисовался местный божественный воитель. Вот, блин, двигатель прогресса! А таким стареньким и сочувствующим казался! Может, все же задвинуть ему по кастрюле? Чтоб звон в ушах послушал и от нас отстал! А что? У меня День спонтанного проявления доброты! Проявлю и не замечу, а другие пусть радуются!

Бог вкрадчиво мурлыкнул:

– А не передумаешь? Я все-таки бог войны, знаешь ли…

– Не имею такой привычки! – не утерпела. – Вашу личность знаю с чужих слов, а документы вы мне не предъявляли.

– «Усы, лапы, хвост – вот мои документы!»[1] – дурашливо пропел Рицесиус и поставил меня, мягко говоря, в тупик.

– Самое интересное заключается в хвосте… – злобно пробурчала я. И тут же пошла на попятный: – Нет-нет! Показывать не нужно! Верю на слово!

– Так не передумаешь? – повторил бог, прерывая мои натужные размышления, куда можно в этом обмундировании запихать хвост, или если это «хвост», то как он там поместился…

– С чего бы? – подняв бровь, спросила я. И подтвердила: – Не передумаю. Могу поспорить, Кондрад пойдет на все, чтобы отвечать самому. Не процокает и пяти минут, как этот ненормальный вызовется в покойники, лишь бы взять ответственность на себя.

Бог картинно достал секундомер и молча следил за бегом стрелок. Вскоре щелкнул, останавливая отсчет:

– Две с половиной! Ты его недооценила, – щелкнул пальцами, рисуясь, и я услышала…

В коридорах стоял рев Кондрада:

– Рицесиус!!!

– А он недооценил меня! И ты тоже! – отрезала. – Ну так я была права?

– Права! – вздохнула одна давно знакомая и хорошо маскирующаяся коварная личность.

Рицесиус сложил руки у рта лодочкой и прокричал:

– Она согласна, ты свободен! – спиралеобразным движением пальца проделав что-то такое, отчего мы увидели, как бледного Кондрада утащило вниз, во дворец.

Ну, маг-кудесник… чтоб тебя три раза и один налево…

Следом мы с… Рицесиусом вознеслись в… нет, не в райские кущи. На какую-то изрядно облысевшую и довольно высокую гору.

Причем на верхушке этой Лысой горы кто-то особо одаренный в архитектуре среди облаков построил пантеон. Странный такой. Абсолютно без стен. Одни колонны. При взгляде на которые возникало чувство тоски и желание немедленно в них заблудиться и проникновенно поаукать. Или погыгыкать? Может, поорать? А-а-а! Нет! Точно, попеть какие-нибудь хвалебные псалмы! Долго, надрывно и гнусаво. Прямо сейчас и начну!

Бог почувствовал в моем предгрозовом молчании что-то неладное, сделал выводы и быстро спросил по всей форме:

– Соглашаешься ли ты, Илона, принять на себя клятву мужа своего Кондрада и выполнить мое желание?

– Как будто мне дали выбор! – Я уже злилась не по-детски и отчаянно трусила. – Я тут как Иван-царевич. Направо рванешь – по «тыкве» огребешь, налево пойдешь – по «репе» огребешь. А прямо двинешься – ваще без мозгов останешься! И где выход?

– Немного грубовато, – попенял бог, вытаскивая свою железяку и облокачиваясь на нее, – но, в общем, суть уловлена правильно и выводы соответствуют действительности.

Я фыркнула, невербально показывая, что обо всем этом безобразии думаю. И об одном лопухоиде-супруге, и о хитрожо… хитроумном божке «господин-любящий-чтобы-все-было-на-халяву-и-чужими-руками». Я призадумалась. И ведь в их мире второго уже такого встречаю. У них разразилась божественная эпидемия халявоведения, что ли?! Или эту хворь «болезненной шароманией» именовать? Гм… а звучит!

– Бумагу дай, пожалуйста, – попросила я, прищуриваясь. – И карандаш!

Рицесиус щелкнул пальцами, и у меня в руках появился блокнот с карандашиком, типа гламурного девичьего дневника. Розовый! С проволочкой!! В сердечко!!! Тьфу, гадость!

На мое «Спасибо!» металл-мужик кивнул и поинтересовался:

– Зачем?

– Лекцию буду конспектировать, чтобы почитать на досуге. – Я заозиралась в поисках, куда бы примоститься. Нашла и присела на креслице, которое стояло на возвышении посреди зала всех ветров.

– Какую? – не понял моего ответа бог.

– Вашу, – поерзала я в кресле, устраиваясь поудобнее. Потом вооружилась карандашом и преданно уставилась на металлоконструкцию времен Ледового побоища.

– Илона! – смешливо фыркнул похититель. – Будь серьезной! От этого зависит твоя жизнь.

– Пра-авда? – доверчиво захлопала я ресницами. – Не от уровня сахара в крови или холестерина? Не от уличных ДТП и местного бандитиз… травматизма? А от серьезности? Дык я серьезнее мумии фараона Тутанхамона!

– Илона!!! – прибавил твердости в голосе бог. – Это очень важно!

– Кстати! – У меня созрел весьма насущный вопрос. – А по времени эта клятва как-нибудь ограничена? Или вы теперь всю жизнь со своим корявым пальчиком будете мне семейную идиллию обламывать и «Должок!» кричать вместо «Горько!»? А то, может, и Форсет от меня услуг наперед по той же самой причине потребовал? И теперь я буду, как рабыня страсти, ой, прошу прощения – долга! – переходить из рук в руки, словно полковое знамя?

– А разве семейная жизнь не предполагает какие-то взаимные обязательства и долги? – удивился Рицесиус.

– Для того, чтобы были долги, – наставительно сказала я, – для начала было бы неплохо иметь эту семейную жизнь! Вы же меня ее лишили на неопределенное время. И сейчас мы будем разговаривать о компенсации. Моральной!

– А физической? – вкрадчиво полюбопытствовал бог.

– Предлагаете Кондраду вставить куда-нибудь батарейку? – задала вопрос, глядя на Рицесиуса широко раскрытыми наивными глазами. – Чтобы наверстал побыстрее? Так меня запах паленой резины слегка пугает, знаете ли!

– Не пошли! – погрозил мне Рицесиус пальцем, зависая над мечом.

– Куда пошли? – прикинулась я дурочкой. – Тут одна комната… и та… по принципу «заходи, кто хошь!». Швабру некуда поставить!

– Ты к мужу вернуться собираешься? – перебил мои излияния рогатый «кастрюль».

– Собираюсь! – закивала я головой.

– Тогда останешься вместо меня на месяц здесь! – нагло заявил бог.

Я поковыряла в ухе с задумчивым видом и переспросила:

– Останусь здесь вместо вас? – Кастрюля громыхнула, кивая. – Зачем?

– Будешь моей И. О.! – торжественно возвестил бог. – Временно исполняющей обязанности бога войны!

– Че-э-го? – Я думала – ослышалась. – ИА я твоей буду, понимаешь! Осликом таким – ИА! – взорвалась я тайфуном. – Огромным таким ослом отпущения с громадными ушами! У кого-то бывают козлы отпущения, а я стану ослом. Это если соглашусь!

– Тогда я убью Кондрада! – заявил беспринципный шантажист, плотоядно облизываясь. В руках замелькали ножи, топоры и прочий бутафорский хлам. Ну иллюзионист! Громовержец хренов!

– А я грохну тебя! – запрыгнув, встала я на кресле в полный рост и уперла руки в бока.

– Я – бессмертный! – похвастался Рицесиус, спрятал свои орудия труда и попытался показать мне язык. Именно что попытался. Язык прищемило упавшее забрало, потому как я прицельно метнула розовую жуть. Естественно, попала.