Трое магистратов переглянулись. Похоже, поворот, какой принимало дело в устах Николя, удивил их.

— Мне выпала печальная честь оказаться среди тех, кто был рядом с Его Величеством, покойным королем, во время его болезни, — рассказывал тем временем комиссар. — Незадолго до смерти король доверил мне еще одну миссию. Я должен был доставить шкатулку с драгоценностями и письмо в аббатство Пон-о-Дам и передать их графине дю Барри. Эту шкатулку, господа, я оставил на хранение на улице Монмартр, в доме Ноблекура; когда же ее попытались украсть, я вспомнил, что во время моей поездки в Англию у меня украли ключи. С одной стороны, эта кража объясняла странное послание, заставившее нас шарить по дну Сены возле моста Руаяль, отыскивая там принадлежавший Жюли сундучок для хранения драгоценностей, а с другой стороны, кто-то чужой сумел проникнуть ко мне в квартиру на улице Монмартр. В первом случае некто хотел убедить всех в том, что я избавился от ключей от дома Жюли де Ластерье, а во втором — что попытался незаконно завладеть шкатулкой нашего умирающего повелителя.

— Ваш рассказ, сударь, начинает напоминать сказку, и чем дальше, тем больше, — подняв голову, произнес судья по уголовным делам.

— Полагаю, сударь, главные чудеса еще впереди, — бодро ответил Николя. — По дороге в Мо на меня вновь было совершено покушение, и я обязан жизнью только инспектору Бурдо: он предусмотрительно поехал за мной и пристрелил напавшего на меня негодяя. Им оказался Кадильяк, мошенник самого низкого пошиба и сообщник бывшего комиссара Камюзо: у него мы нашли бумажку с адресом комиссара. Не могу передать вам изумление графини дю Барри, когда она обнаружила в королевской шкатулке придорожную гальку и чистый листок бумаги. Но король, господа, наш новый король, рассказал мне, что его дед предусмотрительно отвел мне роль зайца, пущенного впереди собак. Письмо и камни остались у Его Величества.

— И чем же эта история закончилась? — осведомился Ленуар.

— Мы разыграли небольшой спектакль, желая заставить высокопоставленного вельможу, пожелавшего перехватить королевскую шкатулку, поверить в то, что его обманул его собственный клеврет, то есть Кадильяк. От имени Кадильяка мы стали шантажировать заказчика и организовали засаду в термах, позволившую нам арестовать трех подозрительных личностей: комиссара Камюзо, Фридриха фон Мальво и молодого человека, который до сих пор упорно отказывается назвать свое имя.

— Доказательства, сударь, доказательства! — воскликнул Сартин, подавшись к комиссару.

— Я постараюсь привести вам самые убедительные доказательства. Но прежде вам предстоит выслушать свидетелей, чьи показания подтвердят мои выводы, сделанные в процессе расследования. Затем я намерен допросить подозреваемых и с Божьей помощью убедить вас в их виновности, а самих подозреваемых — в неправедности их поступков, и привести веские доказательства совершенных ими преступлений.

В зал, один за другим, ввели и подвергли допросу: нотариуса Жюли де Ластерье — мэтра Тифена; декана Гильдии парижских нотариусов мэтра Бонтана и общественного писаря Родоле. Затем настала очередь свидетелей из Шатле: Бурдо, Рабуина, Сортирноса, и наконец, доктора Семакгюса. Допрос вели Николя и все три магистрата. Показания свидетелей полностью подтверждали рассказ и рассуждения комиссара. Мэтр Тифен рассыпался в извинениях, однако умолчал о причинах своей поездки в Голландию, равно как и своего второго, неудавшегося, путешествия. Мэтр Бонтан, облаченный, несмотря на жару, в манто из кошачьих шкурок, в нескольких едких словах обрисовал репутацию своего собрата. Господин Родоле столь подробно излагал свои соображения относительно представленных ему на рассмотрение документов, что чуть не усыпил почтенную комиссию. Бурдо коротко изложил результаты своего расследования. Рабуин и Сортирнос рассказали о слежке за подозреваемыми и о препятствиях, встретившихся на их тернистом пути. Наконец настал черед Юлии, подружки Казимира, низкорослой негритяночки, закутанной в пестрые шали. Подойдя к ней, Николя ласково произнес:

— Юлия, не могли бы вы повторить нам…

Тут вмешался Тестар дю Ли.

— Мне кажется неуместным допрашивать чернокожего раба в нашем присутствии. Сей поступок именуется навязыванием свидетеля, что является нарушением судебной процедуры, в чем лично я участвовать не намерен.

Стараясь не повышать голос, магистраты начали пререкаться, но вскоре господин Сартин принялся сопровождать каждый свой аргумент ударом кулака по столу, за которым сидели члены комиссии.

— Извольте продолжать, — наконец обратился он к Николя. — Большинство желает выслушать свидетеля.

— Юлия, — начал Николя, — мне хотелось бы, чтобы вы повторили все то, что месяц назад рассказали Аве.

Негритянка, в чьих устах французский язык звучал на удивление мелодично, начала нараспев:

— Казимир очень сердился на госпожу Жюли. Когда мы приехали во Францию, она не сдержала обещания и не дала нам свободу. Она больше не хотела отпускать нас на свободу. Казимир не знал, какому святому молиться. Он даже хотел пожаловаться господину Николя, потому что тот всегда был с нами очень добр. Гораздо добрее, чем госпожа: та часто отчитывала нас.

— И почему он не пожаловался? — поинтересовался Ленуар.

— Ну, он считал, что пока голубки воркуют на один лад, нечего и пытаться. А вот другому молодому человеку, который стал часто бывать в доме…

— Господину фон Мальво?

— Да, ему Казимир пожаловался. Слово за слово, и этот господин предложил ему сделку. Господин был влюблен в нашу госпожу и хотел, чтобы мы дали ей напиток, чтобы она… ну, вы понимаете. Он пообещал заплатить золотом, очень много золота, достаточно, чтобы мы могли бежать. Казимир долго не мог решиться, но потом подумал, что ничего плохого в этом нет. В ночь смерти госпожи он приготовил напиток из молока с желтками и подмешал туда порошок, который дал ему господин Мальво. Еще этот господин попросил тарелку с кусочком курицы, а затем, ничего не объясняя, потребовал от Казимира среди ночи отнести письмо на почту. Той же ночью в дом явился еще один человек и, пригрозив Казимиру, велел ему всем говорить, что в тот вечер он видел на кухне господина Ле Флока. Мы ничего не поняли. А когда увидели, что хозяйка мертва, то испугались, а Казимир заставил меня дать обещание молчать и сказал, что сам он никогда не скажет, что встретил господина Николя. Мне кажется, он и вправду никому ничего не сказал.

— Значит, в тот вечер в доме побывал еще один человек? — переспросил Николя. — Мужчина?

— Да, в широком плаще для защиты от дождя и в сапогах.

— Вы смогли бы его узнать?

— Нет, я его не видела, только слышала, но, судя по голосу, это немолодой мужчина.

— Господин Бальбастр?

— Нет, у него визгливый голос.

— Что еще вы можете добавить?

— Деньги, которые мы получили, спрятаны в нашей комнатушке под ковром.

— Довожу до сведения комиссии, — заявил Николя, — что найденные нами свертки луидоров заклеены контрольной полосой государственного казначейства.

По его знаку два пристава, выйдя из угла, подошли к столу и выложили перед членами комиссии четыре тяжелых свертка с золотыми монетами. Тестар дю Ли, чья мысль, по мнению Сартина, всегда следовала за словами, а не наоборот, воскликнул, глядя на эту кучку:

— Что, по-вашему, это означает? Луидоры завернуты в бумагу государственного казначейства и оклеены контрольной полосой!

Сартин уставился на Николя.

— Сударь, я расспросил кассиров вышеуказанного казначейства. Золотые монеты, завернутые в специальную бумагу и заклеенные контрольной полосой, обычно поступают в крупные правительственные департаменты.

— И какой вы из этого делаете вывод?

— Вывода я не делаю, я всего лишь констатирую факт. Деньги, переданные неизвестным Казимиру, происходят либо непосредственно из казначейства, либо из одного из правительственных департаментов, не более и не менее.