Вот так: сидел-сидел в своем кресле, а когда стрелки стали приближаться к четырем и у всех присутствующих от предвкушения сердце забилось чуть быстрее обычного… Именно в этот момент, когда у самого Бэллота внутри застучала барабанная дробь, как в цирке перед смертельным номером, этот маленький негодник взял и исчез!

Как теперь он, главный из главных шоуменов города, да что там — всей Калифорнии! — предъявит публике пустой стул вместо сына?

Он еще раз осмотрелся по сторонам. Мобильный Джи не отвечал, что было вполне понятно: в таком шуме трудно что-либо услышать. Ну что ж… Тогда придется нарушить традицию. Он сделал знак, чтобы убрали их кресла, которые Джи окрестил «тронами», и сказал Людвигу, что сегодня пойдет на сцену один. Кажется, тот обиделся. Но что поделать…

Музыка стихла, и в торжественной звенящей тишине Бэллот вышел на середину огромного сверкающего помоста, под перекрестный свет софитов. И в эту самую секунду решил, что, как только произнесет положенную речь, сразу же уйдет из зала — искать юного негодника, а когда найдет, отшлепает при всех! Пусть знает!

— Дамы и господа, я счастлив объявить вам…

Синди продолжала стоять в дверях дамской комнаты:

— Ну и какой небылицей ты решил развлечь меня на этот раз?

— Синди, я пришел сказать, что я…

— Негодяй, лжец, двуличный трус, который запутался в собственных словах.

— Нет!

— И который боится признаться, что заврался!

— Синди, все не так. Сейчас я тебе объясню. Все очень просто.

— Ну-ну. Я вся внимание.

— Синди. Одним словом… Да, я сын Бэллота.

Джи поднял на нее свои ореховые глаза, и в этот миг Синди, вне всякой логики, поняла, что простит ему все. Не сразу, конечно, со временем, но простит.

— Но что это меняет, Синди, а?

Она молчала.

Рядом стояла Тина, в восторге прижав руки к груди, и с откровенным обожанием разглядывала его.

— Что это меняет? Есть ты, и есть я. Мне все равно, кто твои родители. А тебе, по-моему, до сегодняшнего дня было все равно, кто мои. Так?

— Ну так.

— Мы с тобой решили, что будем вместе. И я хочу этого. И мне казалось, что ты тоже хочешь этого. Тогда почему, когда ты наконец все узнала, почему ты называешь меня негодяем?

Брови Синди возмущенно взлетели. Она словно очнулась:

— Что? Почему я называю тебя негодяем? Да хотя бы потому, что ты мне врал! А это низко! Это нехорошо, Джи, обманывать! Тебя разве в детстве гувернантки не учили, что обманывать нехорошо?!

— Синди!

— Да, нам обоим было все равно, кто наши родители, и я вряд ли повезла бы тебя знакомиться с моими, но я не скрывала от тебя, кто они и чем занимаются. А ты… Ты все это время выслушивал меня и молчал! О-о-о! Теперь мне понятно, почему ты так разозлился, когда узнал, что я поступаю не на театральный факультет, а в школу твоего отца! Так вот почему ты подумал, что я использую тебя в корыстных целях! Ну что теперь сделаешь, Джи?! Я всегда любила танцевать! И природа наделила меня способностями к этому! И я не собираюсь из-за какой-то там личной жизни расставаться со своей мечтой!

— Из-за какой-то там личной жизни?

— Да!

— Она для тебя ничего не значит?

— Теперь нет!

Джи вдруг шагнул к ней, взял ее руки в свои и заглянул в глаза:

— Синди, это ты говоришь?

— Да!

— Разве это ты говоришь? Разве это говорит человек, которого я искренне и нежно люблю и который, я просто уверен, не способен никому сделать больно?.. Неужели это говорит человек, который мне ближе и дороже всего на свете? — Он покачал головой. — Нет, Синди, я тебе не верю.

Она молчала, но не отнимала своих рук. Тина, про которую они оба успешно забыли, шумно вздохнула, стоя рядом. Вокруг собрались любопытные: во-первых, вход в дамскую комнату оказался заблокирован, а во-вторых, он был заблокирован самим Джузеппе Бэллотом! Около двух десятков дам внимали этой сцене, затаив дыхание. Зрелище стоило того, чтобы прийти на бал!

— А про Ангела ты почему сразу не сказал? — тихо спросила Синди.

— Про Ангела… Про Ангела я и сам ничего не понял. Сначала он пришел ко мне, когда ты попала под машину. Потом, когда ты забыла его в мотеле… А потом я вспомнил, что в детстве у меня был точно такой, но много лет назад куда-то исчез.

— У тебя был точно такой же?

— Да, Синди. И вполне возможно, это мой Ангел.

— Что-о?

— Я понимаю, что таких статуэток не счесть, но этот — особенный. Вынь его, я покажу. Я же знаю, что он с тобой.

Синди ничего не понимала. Жизнь, в последние дни становившаяся все более сложной и чудовищной, вдруг окончательно перевернулась с ног на голову: Ангел — чужой?

Уж в этом-то вопросе для Синди всегда была ясность: Ангел — ее талисман. Ее талисман! И больше ничей.

— Нет, Синди, вполне возможно, он не твой. Я узнал его. Дай покажу.

— Ты с ума сошел?

— Нет, Синди. Ты просто не знаешь.

— Ты с ума сошел! — Гнев и обида вдруг взыграли в ней с неимоверной силой.

Маленькая девочка, маленькая Синди, у которой отнимают любимую игрушку, решила взбунтоваться. Она инстинктивно отдернула и спрятала за спину сумочку, где лежал Ангел.

— Задумал у меня его отнять?!

— Синди, но при чем тут… Я хочу тебе показать. Наша с тобой встреча неслучайна! Возможно, я искал тебя всю жизнь! Возможно, мой Ангел привел меня…

— Твой? — Глаза Синди сузились в две щелочки, лицо пылало гневом. — Думаешь, тебе все можно, да? Раз ты сын Бэллота?

— Да при чем здесь мой отец?!

Она и сама понимала, что отец ни при чем, но остановиться уже не могла:

— Думаете, вам всем все можно, да?

В дальнем конце коридора показался мистер Бэллот собственной персоной. Он увидел Джи и решительно направился к нему.

— Но, Синди…

— Ангел — мой! И всегда будет моим! Он сам ко мне пришел и сам от меня уйдет, когда сочтет нужным! А ты…

— Так именно это я и хотел тебе объяснить!

В эту секунду Синди увидела Бэллота. И в то же время это уже был не Бэллот. Сейчас для нее он олицетворяли мир богатых людей, вершителей человеческих судеб, властелинов, в чьих руках находится жизнь и счастье таких, как она. Сейчас он уведет Джи, сядет за стол и будет судить ее и сотни таких же девушек, мечтающих попасть в шоу. И они все зависят от Бэллота и его капризов…

И только Ангел мог защитить ее от таких людей, но теперь его решили отобрать!

Она резко выдохнула и, сверкая глазами, шагнула к Джи:

— Да пропади оно пропадом, ваше шоу!

Звонкая пощечина увенчала ее слова. Несколько случайных зрителей ахнули в один голос, после чего на коридор обрушилась тишина. Синди показалось, что мистер Бэллот засмеялся, но она уже этого не видела, решительно уходя прочь.

А мистер Бэллот действительно засмеялся. Он подошел к ошалевшему сыну и сказал:

— Однако!..

— Папа…

— Сынок, это прекрасно! — Он восхищенно посмотрел Синди вслед. — Это и есть твоя невеста?

— Папа!

— Слушай, но именно о такой невесте для тебя я и мечтал!

— Я не смогу сегодня судить. Извини, отец.

— Она так похожа на твою мать в молодости…

— Что?

— Да. Франческа, правда, не давала мне затрещин, но зато окатила водой из графина. Прямо перед моими коллегами! Это было великолепно!.. И в тот же вечер я уговорил ее стать моей женой.

Джи непроизвольно улыбнулся:

— А почему ты мне никогда не рассказывал об этом?

— Ну ты не спрашивал… Что смотришь? Иди догоняй ее.

— Но, папа…

— Что папа? Мне почему-то кажется, ты не будешь спрашивать у меня благословения.

Синди едва нашла в себе силы добежать до кабинета мадам Помпазини и закрыться там. Ей было все равно, есть кто-нибудь внутри или нет. Ей было все равно, выставят ее из Школы прямо сейчас или подождут до завтра, чтобы вручить документы и объявить, что она свободна.

— Синди? — робко сказал кто-то, как ей показалось, из-под стола.