А может, надо бы ему все рассказать? Так, мол, и так, сынок, приключилось со мной горе такое...
Вздохнула, и встал в горле слезный комок. Представилось на секунду Антошкино лицо... А какое оно было бы, сыновнее лицо? Виновато-испуганное? Испуганное – за нее или за самого себя? Вон, как он издевательски глубокомысленно пробурчал – с тобой же невозможно, мам...
Нет. Правильно, что ничего ему не сказала. Слов бы не нашла. Для самой себя-то пока ни слов не находится, ни мыслей определенных... Прячутся мысли, жмутся испуганно, скрываются за спасительным – потом, потом... Две недели впереди, можно досыта с самой собой и наговориться, и надуматься. А пока... Вон, пока обыденными делами заняться нужно. Посуду помыть...
Встала к мойке, автоматически натянула на руки резиновые перчатки. Открутила краны, подставила тарелку под напор воды и... Дернулось что-то внутри, подкатило к горлу безысходностью. Господи, да при чем здесь полная мойка грязной посуды... Да провались оно все куда-нибудь вместе с грязной посудой, с бытовой привычной обыденностью! И с этим сыновним обидным «С тобой же невозможно, мам...»
И поплыло горячо перед глазами, и вырвалось из груди тяжким всхлипом – за что? За то, что она ему... Что для него же... Все и всегда, что могла...
Стянула перчатки, подошла к окну, сплела руки по-бабьи под грудью, горестно сжала плечи. Ну почему, почему не получилось с детьми душевных отношений, почему – все только для них, в одну сторону... И Лерка, вон, из дому ушла. И ладно бы хорошо ушла, а то ведь так, в бессмысленное гражданское проживание. Что оно ей даст, это проживание? А главное – с кем... С полным ничтожеством... И где она этого Геру откопала, интересно? Ни профессии, ни квартиры своей. А самое главное – себя за художника подает, богема голозадая. Чего бы ни делать, лишь бы не работать. Это же надо было еще постараться, чтоб себе мужика найти с таким именем – Герасим! Чего от него можно вообще ждать, какой нормальной жизни? Разве можно с таким Герасимом гнездо семейное свить? Да с таким выпрыгнешь за борт, как бедная Муму, и не заметишь...
И Антон туда же. Как у него сейчас выскочило – я бы ушел... Вот тебе, мать, на этом и вся благодарность. Ты, мать, уже и слова своего не имеешь. Не ори, мать, а то уйду.
Нет, интересно, а какая мать никогда не орет на ребенка? Та и не орет, которой все равно. Та, которая птицей в ночных ожиданиях с ветки на ветку не скачет и на сыновнюю учебу не откладывает копеечку к копеечке...
Да, что-то заложено природой в родительское старании – обидно безысходное. Строишь ему с самого рождения мостик в будущее, выкладываешься по полной программе, а повзрослевший ребенок потом – раз! – и сожжет этот мосток за ненадобностью. И вот уже – пропасть в отношениях, которую перешагнуть невозможно, как ни старайся.
Нет, разве она им плохой матерью была? С рождения – все для них, что только возможно, что мало-мальски доступно... Одежда – не дай бог, чтобы не хуже, чем у других. Кружки, спортивные секции – пожалуйста. Лишний раз в парикмахерскую, помнится, не забежишь, везешь через весь город то Лерку на танцы, то Антошку на каратэ... Каждое лето – поездка к морю...
Ну да, она была с ними строга. Все капризы-непослушания с раннего детства на корню пресекала. Бывало, смотришь в магазине, как чей-нибудь малец криком кричит, с матери игрушку требует, и хвалишь себя за эту строгость – нет, мол, у меня не такие... У меня по струночке ходят, у меня воспитанные. Мои на людях и пикнуть не смеют. И не на людях тоже...
Да и не рассчитывала она на вечное их послушание, она ж не идиотка какая-нибудь! Ей бы и понимания хватило... Чтобы мосток не сжигали. Хотя бы из чувства благодарности.
Вот тебе, мать, и благодарность. Зря старалась. Отец, значит, добрый и благородный, а ты... Тоже, нашел благородного! Каким он был-то, ваш отец, видели бы!
Да если вспомнить... Никто был ваш отец, и звать никак. Одно достоинство, что фигура внушительная. Так иногда бывает – вроде посмотришь на человека и взглядом поначалу за одну фигуру цепляешься. Можно сказать, даже любуешься на него – рослый, широкоплечий, черты лица правильные, значительные. А заговоришь, а поглубже копнешь – и никаких следов интеллекта не обнаружишь...
Вот и она, тогда еще пятикурсница финансового института, никаких следов интеллекта в новом знакомом не обнаружила. Хотя ухаживал Витя старательно – в кино приглашал, в кафе, цветы дарил. Как говорят – с серьезными намерениями ухаживал. И пройтись рядом с ним было ужасно приятно – фигуру-то никуда не денешь, немаловажный это фактор, можно сказать, искусительный. Вот и подумалось – а что, собственно, почему бы и нет? Все равно когда-то замуж выходить надо, тем более возраст подоспел... И диплом впереди светит, и прописка студенческая через год закончится. А у Вити – однушка на окраине города. Правда, с ним еще мама живет... Да это ничего, она на совместное с мамой проживание и не претендует, и вообще она не из тех – не из щучек-лимитчиц. Она основательно свою семью будет строить, от мамы отдельную. А прописать жену к мужу все равно должны – надо же будет после института на работу устраиваться...
Тем более у Вити в природном загашнике, кроме фигуры, еще немаловажные для семейной жизни достоинства имелись – мягкость характера и доброта. Лепи из него, что хочешь. Или строгай из полена, как папа Карло – там добавим, тут лишнее уберем... И вообще, интеллект в семейной жизни – дело наживное. Можно для начала, например, Витю в институте приличном выучить – на заочном отделении. Днем пусть на своем заводе слесарит, а вечером – за парту. А еще, как выяснилось, на Витином заводе можно в кооператив вступить и лучше сразу претендовать на трехкомнатную...
Нет, а кто сказал, что хорошие браки только на страстной взаимной любви держатся? Да совсем наоборот – на любви и не держатся! После любви, бывает, такая ненависть остается, как похмелье после запоя... Вот хороший расчет на партнера – это вещь для брака существенная. Тем более если партнер тебе в рот смотрит и сам под нож папы Карло с удовольствием подставляется.
В общем, все тогда по ее запланированному сценарию семейного счастья и получилось. Расписались, свадьбу сыграли. А какой из Вити жених получился, в приличном-то костюмчике, – это ж пальчики оближешь, что за жених! И фактура проявилась, которую не сразу можно разглядеть под клетчатой линялой ковбойкой да плохо стриженной густой шевелюрой. Когда увидела его на свадьбе – даже загордилась самолюбиво – глядите, какой у меня муж, завидуйте...
С Витиной мамой тоже отношения быстро наладились. Нет, не душевно-интимные, конечно, – еще чего. Так, скорее, снисходительно-уважительные. Ну, позудит свекровь иногда над ухом, ляпнет чего-нибудь заковыристое... Так на то она и свекровь, простите, чтобы марку держать. Ей по штату ляпать положено. А ее, невесткино дело, слушать и улыбаться вежливо – спасибо, мол, что подсказали... Ага, без вашего совета никак бы не обошлись...
Поначалу они с Витей дешевую комнатку в коммуналке снимали – надо было на первый кооперативный взнос накопить. Во всем себе отказывали, даже в кино редко бегали – благо, к съемной комнатушке еще и допотопный телевизор прилагался. В общем, жили святой целью, блюли накопительную дисциплину – каждую копеечку прямиком в копилочку. Витя учился в заочном строительном, по выходным еще и подрабатывать успевал. И на заводе часто оставался на сверхурочные. Аккурат и успели к Леркиному рождению в новую квартиру въехать и даже немного мебелью пообжиться. Через пять лет Антон родился, семейный корабль дальше поплыл... Машину купили, потом о даче подумывать начали... Нормальная семья, спокойная, дисциплинированная, вполне с капитанского мостика управляемая...
Витя никогда и не пытался столкнуть ее с капитанского мостика. Казалось, всегда всем доволен был. Покладистый муж, беспрекословный. Да если б она знала, что у него внутри всякие обиды копились! А то ведь молчал всегда, подставлялся под случайно выброшенное раздражение, ни разу на ее ор не ответил. Опустит голову, уставится в пол, желваки по щекам погуляют – и все. А ей – что? Она выплеснет и тут же забудет. А Витя-то помнил, все внутри себя складывал, ссыпал порохом в бочку. Нет, да кто бы знал...
