– О нет, – шептала она, – нет! – Эмма слепо бросилась к двери, которая вела на лестницу, пронеслась по ступеням вверх и по крошечной лестничной площадке.

Дверь спальни была открыта. Она позвала:

– Отец!

Томас Чандлер отозвался. Он лежал на кровати одетый, только без ботинок. Выглядел совершенно здоровым. Эмма облегченно вздохнула.

Корби спросил:

– Что это чуть не пробило потолок?

Она не осознавала, что Корби был рядом с нею. Он вошел в комнату, оставив ее, ослабевшую, у дверного косяка.

Томас Чандлер сказал:

– Я уронил книгу. – Книга лежала на полу около кровати. Старый огромный том, переплетенный кожей, уголки в металлической оправе. – Я брал ее со стола, – объяснил отец, – и уронил.

Корби поднял книгу и положил на стол, Эмма вслух прочитала название:

– «Духовный рост паломника», – и потрясенно добавила: – Ты должен отдыхать, а не читать.

– Комбинация из этих двух дел очень успокаивает, – сказал отец.

– Хорошо, – согласилась Эмма, чувствуя себя обессиленной. Она спустилась вниз и выпила немного чаю, который оставался в заварном чайнике. Руки все еще дрожали.

Корби также сошел вниз. Он стоял у камина, и она сочувственно улыбнулась ему, потому что они только что пережили ужасный момент. Он сказал спокойно:

– Вы любите его, не так ли?

– Конечно. – То, что кто-то может подвергнуть сомнению это, оскорбило ее. Возможно, она жила далеко, но сомневаться в ее любви к отцу! Она добавила: – Ни у кого не было отца лучше.

– Он очень гордится вами, – сказал Корби.

Она представила, как эти два человека сидят перед камином вечерами, за стаканчиком виски или вина, и как ее отец говорит, а Корби слушает. Из месяца в месяц проводилось время в разговорах об Эмме.

– Я – обычный человек. Я не могу понять, почему он должен гордиться мной, – сказала она.

– Какой человек не гордится красивой дочерью? – объяснил Корби, не делая комплимент, а констатируя факт.

Обычно она легко принимала комплименты, но на сей раз только и смогла выдавить:

– Спасибо. – И добавила: – Вы также побежали.

– Я тоже люблю его.

– Я верю вам.

Не было никакой другой причины, по которой он ходил бы в этот дом. Вот и Кит попросил, чтобы он был шафером сегодня. Хотя Кит всегда имел кучу друзей, очевидно, Корби был теперь самый близкий.

Корби словно прочитал ее мысли:

– Я люблю бывать здесь, играть в шахматы, разговаривать. Вы можете положить конец этому.

А вот это действительно была ерунда. Она не могла прогонять всех, приходящих сюда, если ее отец хотел, чтобы они приходили. Но он сказал так, как если бы ожидал, что она прогонит его.

В то время как она искала подходящие слова, он продолжал:

– Как насчет перемирия? Вы могли бы примириться с моим проживанием на мельнице?

– Я должна, не так ли? Но это уже ваша мельница. – Она все еще говорила грубо, но он улыбнулся, и она почувствовала, что сейчас засмеется, и засмеялась прежде, чем он.

– Приходите навестить. Посмотрите сами, все ли сделано с должной любовью, – сказал он.

Она не была на мельнице с тех пор, как ее продали. И раньше бы отказалась. Внешне он сделал все очень хорошо. И конечно, ей было интересно, как теперь внутри.

– Не предполагала, что вы уважаете людей или предметы, – сказала она с хитрецой.

– Это зависит от того, как я отношусь к ним.

– Как вы относитесь к мельнице?

– Ах это! Я захотел ее сразу, как увидел.

– Поэтому, конечно, вы получили ее. – Как сказал Кит, человек, который получает то, что хочет. Темные глаза на загорелом лице, натуральный хищник. – Мельницу, – добавила она, будто было необходимо уточнить, что они обсуждали.

– Так вы придете навестить мельницу?

– Да, конечно. Я не должна оставлять отца какое-то время, но позже, или завтра, да, я хотела бы.

После этого он ушел. Эмма вымыла чашки и блюдца, поднялась наверх, переоделась в слаксы и свитер. И встала перед окном спальни, взирая через поля на серый дом, где жил Марк.

Один взгляд на «Хардич-Хаус» ускорил ее пульс. Первая их встреча за три года. В течение трех лет Эмма приучала себя принимать женитьбу Марка, жить собственной жизнью. Но сегодня около церкви он спросил, намерена ли она вернуться, и, казалось, ему было жаль, когда она сказала, что это маловероятно.

Она возвращается из-за отца и теперь знает, что ее чувство к Марку Хардичу не изменилось. Марк был самым главным в ее жизни.

В то время как она смотрела на дом, мельница волей-неволей оказалась в поле ее зрения. И Эмма стала думать, что же Корби сделал с внутренней частью мельницы. Ему удалось завоевать всю деревню за каких-то двенадцать месяцев. К тому же он был богат, и почти каждый принимал его. На приеме он знал всех и, казалось, был в хороших отношениях со всем миром.

Но некоторые все же сомневались в нем. Крисси, например. Вчера вечером Эмма спросила о шафере, и Криси откомментировала выбор Кита: «В тихом омуте черти водятся». Кит зашелся в смехе и сжал ее в объятиях. Очевидно, Крисси все еще считала, что Корби присвоил землю, которая должна была стать частью конного завода Хардичей. Возможно, это так, но ничего нельзя было поделать с этим теперь, и вот Эмма пошла вниз, слыша громкий стук в дверь.

Четыре леди средних лет в шляпах с цветами, утомившиеся шумным празднованием, решили перевести дух в доме Эммы.

Эмма, разливая чай, решила им все рассказать – эти четыре сплетницы никогда не простили бы ей, если бы кто-то другой сообщил им новость о том, что она остается дома.

Как только она сказала им, они обменялись многозначительными кивками друг с другом. Они, вероятно, также полагали, что она возвращалась из-за Марка, хотя Алиса Благгс и проговорила:

– Это будет хорошо для вашего отца. Он теряет Кита.

Томас Чандлер спустился вниз после часа отдыха посвежевшим, дом заполнился новыми гостями, опустел и заполнился снова, так до глубокого вечера, когда Эмма посмотрела вокруг и поняла, что остались только доктор Бисли и человек, на чью инженерную фирму работал Кит. Генри Тернер, или, как его все называли, сухой старый кол.

Эмма сказала отцу:

– Я выскочу на несколько минут, хорошо? Только схожу к мельнице, чтобы увидеть, что Корби сделал с ней. Он приглашал меня.

Моросил мелкий дождь, который придал ее коже прохлады, а грубый торф луга сделал упругим. Не было ни луны, ни звезд, но были огни па мельнице, и она смогла бы дойти даже с завязанными глазами.

Она постучала в дверь. Эта дверь, еле держащаяся на одной петле в последний раз, когда она была здесь, теперь сидела крепко.

Открыл ей Корби. Освещенный светом сзади, он выглядел более высоким и более тонким, чем когда-либо, бросая длинную темную тень. Эмма словно глядела сквозь него:

– Привет.

Он отступил в сторону.

Первый этаж стал кухней. Место, где он, очевидно, работал над своими коммерческими заказами. Виднелась закрытая дверь какой-то комнаты.

– Ванная, – сказал Корби.

Изменения были не очень радикальны. Однако бывшие руины превратились в довольно роскошный дом. Кое-что осталось: центральный столб стоял, где должно, и железная лестница, изгибаясь, ползла по стене. Хотя теперь лестница была снабжена перилами и достигала верхнего этажа.

– Там был участок весьма опасный. – Эмма помнила его с детства. Площадка наверху, где был пролом. Верхний этаж был совсем без ограждения, но Эмма ребенком часами играла там. – Это похоже на подъем в гору на подъемнике – обман. Там хочется прыгнуть через бездну, – сказала Эмма.

– Идите вперед и прыгайте, – сказал он. – Закройте глаза и включите ваше воображение.

– Я могу только попробовать это. – Она засмеялась.

– Кит сказал мне, что вы обычно оставляли его здесь, напуганного до смерти.

– Он? Я?

Она помнила, что Кит тащился за ней, пока железная лестница не начинала дрожать, а затем он угрожал ей чем-нибудь вроде сломанной шеи или что позовет отца. Но она никогда не боялась отца.