— Это вы поторопились признать предстоящую помолвку со шведской дворянкой достойной вас, — криво усмехнулся соперник. — Подумайте, разве она вам пара? Я от рождения наделен титулом барона, а вы всего лишь русский казак.

— Странно, разве без титулов я похож на ничтожество? Вы глубоко заблуждаетесь, бывший друг детства моей невесты. Я твердо уверен, что достоин руки госпожи Ингрид Свендгрен, с которой у нас сегодня вечером обязательно состоится помолвка, — с вызовом вскинул подбородок Захар. — И если потребуется, я постараюсь доказать это вам любыми способами.

— Вот как!

Карлсон скорчил неприятную мину и неторопливо осмотрел комнату, словно впервые вошел в нее. Остановив свой взгляд на ковре, увешанном оружием, он подергал правой щекой и растянул рот в ухмылке, показав ряд мелких зубов, затем прошел на середину комнаты, небрежно бросил перчатки на постель, на которой спал Захар, и развернулся на каблуках тупоносых ботинок.

— Итак, вы согласны доказать свою правоту любыми способами? — с той же оскорбительной усмешкой обратился он к своему противнику, облаченному в новенький фрак. — Я вас правильно понял, господин русский казак?

— Именно так, милостивый государь, — принимая вызывающую позу, отозвался тот.

— На этом ковре висит оружие, принадлежащее семейству Свендгренов, — не оборачиваясь, соперник указал рукой на стену позади себя. — Я предлагаю вам поединок на любом виде клинков или даже на пистолетах, на ваш выбор. Пусть нас рассудит это оружие и провидение.

— Согласен, — понимая, что дуэли вряд ли удастся избежать и что такое решение назревшего вопроса будет в какой-то степени справедливым, кивнул Захар. — За кем вы оставляете выбор клинков?

— Вы решили драться на саблях или на палашах? — вместо ответа удивленно причмокнул губами швед. — А почему не на дуэльных пистолетах? Вот же они, в полной боевой готовности. С ними наш с вами вопрос разрешится гораздо быстрее.

— Мне спешить некуда, — сбрасывая с себя фрак и оставаясь в одной рубашке, отрывисто сказал Захар. Он быстрыми шагами подошел к ковру и снял с него русскую саблю, имевшую плавный изгиб. — Прошу, господин хороший, теперь ваша очередь взять клинок в руки.

Холодно кивнув головой с широким пробором в светлых волосах, соперник почти не глядя сорвал с креплений точно такую же саблю, со звоном выхватил клинок из ножен и отбросил их поверх лежащих на кровати перчаток.

— Господин казак, я к вашим услугам, — принимая мушкетерскую стойку, с пафосом провозгласил он. — И давайте не будем терять времени.

Захар мигом сообразил, что кавалерийский офицер вряд ли когда-нибудь дрался пешим, а тем более сходился с противниками в поединках на армейских саблях. Ему больше подошла бы дворянская шпага, нежели обыкновенный увесистый клинок, хотя роста он был немалого. Оставалось не попасть под размашистый удар и постараться самому ловким казачьим приемом опередить соперника. Захар занес оружие над головой и привычно рассек перед собой воздух по косой линии, примечая, какой выпад последует от стоящего перед ним претендента на руку его невесты. Швед отреагировал моментально, он бросил туловище вперед, стараясь попасть саблей по середине клинка противника, чтобы детским способом выбить его из рук Захара, то есть, скользнув лезвием по лезвию, обкрутить свое оружие вокруг ручки чужого клинка и дернуть его на себя. Казак как бы поддался силе, он расслабил руку и тут же вышел из закрученного соперником жесткого сверла сильным рывком сабли на себя.

Виленс Карлсон отскочил назад, он пока не догадался, что ему противостоит опытный воин, за спиной которого не одна битва с горцами, не уступающими в ловкости любому европейцу, искусному в ближних боях. Швед снова приготовился к атаке, сделав ложный выпад, он с замаха пустил лезвие под подбородок жениха Ингрид. Конец клинка прошел в половине вершка от расстегнутого ворота рубашки Захара. Но казак не отскочил назад, сберегая лишние четверть сажени, он лишь откинул голову, чтобы в следующее мгновение самому совершить змеиный бросок. Острие его сабли вспороло толстую волчью шкуру, в которую был укутан противник, обнажив на уровне ключицы белое тело, из неглубокой раны показалась неровная строчка крови. Эта расползающаяся по коже кровь возбуждала, словно обладала древними заклятиями, призывающими насладиться ею вволю и подпасть под ее власть.

В груди у Захара стал образовываться прохладный пузырек жестокости, знакомой до зубовного скрежета, принуждавший его драться как бы без души, но с полным контролем над своими действиями. Движения его стали экономными и целенаправленными, во всей сухопарой фигуре начали чувствоваться звериные повадки, заставляющие противника ошибаться из-за своей непредсказуемости. Швед вдруг осознал, что вызвал на поединок не вымуштрованного европейца, действия которого были бы предельно ясны, а как бы саму природу, ощетинившуюся от посягательств на нее тысячами невидимых ядовитых стрел, каждая из которых имела право сразить его наповал всего одним незаметным уколом. Но было уже поздно, в глазах его соперника появился дикий блеск, загасить который смогла бы теперь лишь одна смерть. И швед, не желая признавать своего поражения, бросился напролом, как ходили когда-то его предки немецкие псы рыцари-тупорылой свиньей… Короткая схватка привела к тому, что сабля офицера сделала в воздухе сальто-мортале и воткнулась острием в ковер, увешанный оружием от верха до низа. Она будто твердо решила занять свое законное место. Кавалерист, облаченный в костюм матерого волка, беспомощно развел руки в стороны, не зная, на чем остановить свой взгляд. У него даже мысли не возникло броситься к ковру и сорвать с него другой клинок. А может, он понимал, что добежать до стены все равно не удастся, слишком быстрый попался ему соперник, по лицу которого было видно, что он мало думает о пощаде.

Между тем Захар воздел саблю и вознамерился пустить ее под воротник шутовского костюма противника, телом его двигало лишь одно желание — довести начатое дело до конца. Тем более что ссору затеял не он, а этот хлыщ, решивший претендовать на руку и сердце его будущей супруги. Этого допустить было нельзя, такой поворот событий означал бы поражение. Захар швырнул клинок вперед, ощущая всем своим существом, как он лихо рассекает воздух и как несет неминуемую гибель обидчику.

И в это время по двери кто-то сильно ударил, она распахнулась и в комнату вбежала бледная Ингрид, облаченная в незатейливое широкое платье, больше похожее на домашний халат. За спиной девушки остановился широкоплечий слуга, принесший перед этим одежду. Было ясно, что это он предупредил о поединке свою госпожу и открыл для нее двери.

— Захар! — коротко выстрелила Ингрид именем своего возлюбленного и тут же потребовала: — Захар, опомнись!..

Казак лишь в последний миг успел развернуть саблю плашмя, припечатал ее ко лбу противника, почувствовал, как сочно вмялся клинок в кожу, увидел, как из-под него выдавилась кровь. Ударив по инерции соперника плечом в грудь, он заставил его отлететь к стене и стукнуться затылком о штукатурку. Швед обмяк и медленно сполз на паркетный пол.

— Захар! — как заклинание повторила Ингрид и прижала руки к груди. — Зачем ты это сделал?

Ее жених выпрямился, затем перевел дыхание и, осмотревшись, прошел в угол комнаты, где лежали ножны, отброшенные туда перед поединком. Вложив в них саблю, он повесил оружие на прежнее место, передвинулся к раскиданным на диване своим вещам и, не обращая внимания на присутствие невесты, молча стал переодеваться в свой серый костюм в крупную коричневую клетку.