Сегодня же ему явно хотелось напиться, причем не просто, но нажраться. В хлам и вдрызг. Я не отставал, имея столь же уважительную причину. Но если мне жаловаться было не на кого – разве что на судьбу, а это глупо и потому оставалось помалкивать, то у Висковатого виновник имелся, и дьяк подробно пересказывал мне то, что произошло за последние дни в палатах у Иоанна Грозного. Так что через полчаса-час я мог составить для себя хотя бы приблизительную картину событий.
Началось все с торжественной встречи датского принца Магнуса, которого царь по рекомендации Висковатого еще год назад выбрал в правители буферного Ливонского королевства. Хотя нет, если быть точным, то чуть позже, с праздничного пира по случаю его приезда.
В отличие от своего главного советника, царь выпить не дурак. И крепок, зараза. На одной из стадий алкоголизма человек может выпить очень много и при этом не опьянеть. Кое-кто этим даже похваляется, не зная, что скоро грядет следующая, когда ему хватит и ста граммов. Но даже на стадии относительной нечувствительности к спиртному есть грань, которую преступать чревато, потому что человек начнет нести пьяный вздор, ну а потом, как водится… Есть у нас на Руси такая национальная традиция, когда будущую подушку подают на блюде в виде салата. Если кто думает, что в шестнадцатом веке было несколько иначе, то он ошибается. Разве что вместо нынешнего оливье тогдашние пьяницы использовали квашеную капусту, вот и все.
Иоанн Васильевич до сладкого сна в салате с капустой не докатился, но нес такую галиматью, что у тех, кто был немного потрезвее, вяли уши. Деваться сановникам было некуда, так что они хоть и кривились, но натужные улыбки из себя выдавливали. Оно и понятно – жить-то хочется.
Висковатый, будучи одним из самых трезвых, молчал долго. Но когда царь в пьяном угаре треснул кулаком по столу и заявил Магнусу, как о деле решенном: «Ваша светлость, когда меня не станет, будет моим наследником и господарем моей страны, кою я ему пожалую», а потом в очередной раз в избытке чувств облобызал слюнявыми губами датского принца, который – и то хорошо – был еще пьянее Иоанна, дьяк не выдержал и сделал Грозному замечание.
Нет, произнес он все очень тихо, весьма вежливо и так, чтобы не услышала ни одна живая душа, не говоря уж об иностранных дипломатах, но царю хватило и этого.
– Вот едва он на меня глянул, как я тут же твои словеса и вспомнил,- медленно продолжал рассказывать Висковатый, то и дело прикладываясь к четвертому кубку (я считаю только те, что он выпил в моем присутствии).- Зрак дикой, а в середке адское пламя бушует. Говорит, забыл ты, дьяк, кто ты есть. Я тебя в советники брал, а не в указчики. Посему знай свое место, пес безродный, и впредь чтоб не смел меня учить.
Иван Михайлович добился своего. За счет бешеной ярости, которая обуяла царя, тот почти сразу протрезвел и больше подобной ахинеи не нес, но обиду свою не простил. Третьяка Михайловича взяли почти сразу, прямо поутру. Явилось с десяток опричников, переполошили все его подворье и повезли младшего из трех Висковатых в Александрову слободу на Пыточный двор.
Но больше всего я поразился тому, что дьяк даже сейчас не понял всей серьезности происходящего. Конечно, четвертый кубок – это солидно, а если сосчитать еще и выпитое до меня – тем более. Тут тебе и кровь кипит, и пьяная отвага в жилах бушует, и вообще море по колено, но Иван Михайлович и наутро не отказался от бредовой мысли пойти к царю. Пойти не для того, чтобы упасть в ноги и попросить пощады, а чтобы потребовать от него…
Дальше можно не продолжать.
Наш первый и последний утренний разговор состоялся на следующий день после неудачного сватовства. Выглядел Иван Михайлович внешне спокойным и невозмутимым. Разве что пальцы подрагивали, да и то скорее от волнения, чем с похмелья, хотя бодун у него, наверное, был тот еще.
– О нашей вчерашней говоре с тобой – молчок,- произнес он,- Это хорошо, что ты уезжаешь. Самое время. Токмо послушай доброго совета,- заторопился он,- Туда покамест не езди. Пропустить тебя пропустят, а потом что? Пока по одной дорожке прокатишься, пока по другой – так ведь и иную невесту сыскать недолго, с косой в руках. Правда, тоже без веснушек,- грустно пошутил он,- А еще хуже, коли нужное поместье сыщешь, да прямо к ним железу и привезешь. Она ведь порой не сразу видна. А уезжать, спору нет, тебе надо. Ныне для тебя весь мой дом – железа, а я – особливо. И не мешкай.
«Спаси Акелу от смерти!- крикнула Багира Маугли.- Он всегда был тебе другом».
Вот только что я мог сделать? Или могу? Разве попробовать. А вдруг?..
– Ты ошибся, Иван Михайлович. Я не еду,- тихо произнес я.
– Во Псков,- уточнил он.
– Никуда,- уточнил я.
Он пристально посмотрел на меня и как-то по-детски беззащитно и ласково улыбнулся.
– Боишься, будто я худое о тебе помыслю? А ты не бойся,- ободрил он.- Я ж помню – когда ты про отъезд говорил, о том, что с моим братцем стряслось, еще не ведал. Просто так уж вышло. Нал ожил ось одно на другое, вот и… Так что езжай с богом.
– Нет. Я передумал. Кое-какие делишки остались. Вот управлюсь с ними, тогда уж,- сказал я как можно небрежнее.
– Ты, милый, не шути. Довольно уж и одного шутника, кой до седины в браде своей дожил, а так и не понял, с кем можно шутить, а с кем лучше бы и помолчать.
– Лучше скажи, что сам надумал,- попросил я.- Или тайна?
– Какие уж тут тайны, – горько усмехнулся он,- К государю поеду. Буду о Третьяке говорю вести. Авось что и выйдет.
– Надо ли? – осторожно усомнился я,- Он ведь ждет, что ты ему в ноги кинешься…
– А вот тому не бывать! – вспыхнул дьяк.
– Тогда еще хуже выйдет,- пожал я плечами.
– Куда уж хуже? – осведомился Висковатый,- Вроде бы хужее некуда.
– Всегда есть куда,- поправил я.- Третьяк – это только предупреждение. Тебе,- уточнил я на всякий случай,- Сам же говоришь, будто слышал о себе царские словеса. Если он увидит, что ты не покорился, разойдется пуще прежнего. Вот тогда-то и начнется настоящее наказание.
– Накаркал уже однова – мало тебе? – скривился дьяк,- Не посмеет.
– Ты и тогда так же говорил,- напомнил я.
– То Третьяк, а то я,- наставительно заметил Висковатый и укоризненно постучал пальцем себе по лбу – мол, думай, парень, о чем говоришь и кого с кем равняешь. Пущай он и брат мой, а все одно – мне не чета.
– Ты еще про титлу свою вспомни,- язвительно посоветовал я.
Дьяк насупился, но не ответил. Хорошо хоть это дошло.
– Тогда семью увези – не себя, так их убережешь,- выдал я очередную рекомендацию.
А что мне оставалось сказать? Он ведь ждал от меня совета, но при этом хотел, чтобы мои слова совпали с уже принятым им решением, которое ошибочно.
– Мыслишь, и их тоже?
– Тоже, – кивнул я.-Я так понимаю, что он на всякий случай семьями режет, чтоб молодняк, когда подрастет, обид не припомнил да за отцов не отомстил. А так нет человека – нет опаски,- на ходу перефразировал я известное выражение маньяка с аналогичными, как у Грозного, инициалами.
– Не хотелось бы,- поморщился Висковатый.- Вот Ваньку Меньшого упредить бы надо.
– А он как, нравом не буен? – осведомился я.
– Тихоня…- протянул дьяк, и было непонятно, он то ли осуждает брата, то ли завидует его характеру.
– Тогда не надо,- посоветовал я,- И без того не тронет.
– Пошто так мыслишь?
– Для примера другим,- пояснил я.- Вот, мол, из одной семьи, а ежели покорство проявил, то и я карать не стану. Ну а коль голову задрал – берегись. Тогда никакие заслуги не помогут. Он на тебе остальных учить станет, чтоб всем понятно было.
– Ишь ты,- подивился Висковатый,- Я вот до седых волос дожил, и то иное невдомек, а ты вона как лихо судишь. И дивно, что всякий раз не в бровь, а в глаз попадаешь. Отколь в тебе эдакое?
Я пожал плечами. А что тут говорить? Про четырехсотлетний опыт, который можно прочитать в сжатом варианте, или про особенности психопатии, ведь и параноики тоже действуют согласно логике. Пускай болезненно-искривленной, неправильной, но она присутствует, и если ты ее уловил, то в половине случаев можно предсказать, как психопат поступит здесь, а как туг. Но дьяк ждал ответа.
