– Не забыл. Но…

– Тебя отпустят. Я поговорю с тренером. Заедешь в два места, одно – на рю Кадет, другое – в Нейи, на бульваре Бино.

Вот на этот бульвар Максим сейчас и шел с полиэтиленовым пакетом в руке. В пакете были посылка и, кажется, солнечные очки. А ну-ка… Нет, очки Макс успел уже где-то посеять. Как непременно сказал бы отец – ворона!

На бульваре Бино располагалась штаб-квартира Великой национальной ложи Франции, судя по всему – конкурентов Великого Востока. Что там было между ними общего, а что различного, Макс не интересовался, хотя отец о масонах рассказывал много. Ну какие, к черту, масоны, когда на улице ярко светит солнце, когда тренировки одна за другой, соревнования да еще занятия на курсах французского языка. В школе Максим учил английский, а на изучении французского настоял отец. Даже прикрикнул и чуть не закашлялся, хотя редко позволял повышать себе голос на кого бы то ни было. Потом улыбнулся, подошел к окну – и сразу стало видно, насколько он сдал за последнее время: бледное, словно припорошенное сероватым пеплом лицо, поредевшие волосы, обтянутые кожей скулы.

– Я ведь позволил тебе заниматься боксом. – Отойдя от окна, отец тяжело опустился в кресло, и Максим поспешно накрыл его пледом. – Хотя, видит Бог, поначалу был против. Ну что это за увлечение, прости господи? Бить друг другу физиономии! Впрочем, твоя мать была бы довольна, она вообще любила все экстремальное… Что ее в конце концов и сгубило.

Отец уронил голову и закрыл лицо руками. Максим тоже почувствовал, что вот-вот заплачет. Сдержался – отец не любил открытого проявления чувств. Вот и сейчас, быстро справившись с собой, поднял голову, усмехнулся:

– Эрувиль – это ведь в Нормандии, не так ли? Доедешь поездом до вокзала Сен-Лазар. Очень удобно – рю Кадет оттуда недалеко. Ну а до Нейи доберешься на метро, возьмешь схему.

– Не сомневайся, я все сделаю, папа. Вот только тренер…

– Я же сказал, что поговорю с ним.

Максим посмотрел за спину отца, на фотографию матери в простой деревянной рамке. Пожалуй, она одна и осталась, мама почему-то не очень любила фотографироваться. Мама… Черноволосая красавица, куда моложе отца. Огромные сверкающие глаза, чуть вытянутые к вискам, небольшая родинка над верхней губой. Максим, кстати, пошел в мать – такой же смуглявый, черноволосый, только вот глаза отцовские – петербургские, серо-голубые.

Вообще-то говоря, Макс помнил мать смутно – когда она погибла (отец всегда говорил – ушла), ему не было еще и трех лет. Уехала с подругами на Вуоксу – пройтись на байдарках. Прошлась…

Отец ведь не хотел ее отпускать – уговорила. Такая уж была – любого уговорит. Рванула – не первый раз уже – и больше не вернулась. Попала в порог, закрутило… Даже тела так и не нашли, потому отец и говорил: ушла. Так и не женился больше, с головой ушел в работу – а был ученым-археологом – и в воспитание сына. Воспитывал, надо сказать, жестко, даже, можно сказать, старомодно – хотел видеть в Максиме настоящего петербургского интеллигента, продолжателя своего дела. Жили они вдвоем, занимая две небольшие комнаты в старой коммунальной квартире на Васильевском. Кругом камень, узкий петроградский двор-колодец, в котором кто-то из соседей посадил пару сосенок. Максиму нравилось. Он даже за сосенками ухаживал.

Ага! Вот, кажется, то, что надо, – дом номер 66 по бульвару Бино. Однако тут и вывеска имеется: «Великая национальная ложа Франции». Оно самое!

Повеселев, юноша на всякий случай огляделся в поисках старика – нет, того все ж таки не было. Значит, и вправду отстал – наверняка потерялся на «Ля Дефанс».

Максим позвонил в дверь. Надо же – та сразу открылась. Ах, ну понятно, – камера. Просторный прохладный вестибюль, стены, украшенные календарями с видами Нью-Йорка, и – никого. Стойка ресепшен оказалась пустой. Интересно, а где же служители?

Максим уселся в мягкое кресло – целый ряд таких тянулся вдоль левой стены, – посидел минут пять, потом, так никого и не дождавшись, подошел к стойке, позвал:

– Ау! Есть здесь кто-нибудь?

Никакого эффекта! Лишь под потолком гулко отозвалось эхо. Пожав плечами, юноша обошел стойку и поднялся по ступенькам в длинный коридор, ведущий в глубину дома. Мозаичный, в шахматную черно-белую клетку пол, на стенах – масонские символы в красивых резных рамках: циркуль, угольник, молоток и всевидяще око – глаз в треугольнике. Отец, когда рассказывал, называл его «лучезарная дельта». Вдоль стен тускло, через одну, горели лампы.

– Вы кого-то ищете, месье?

Вздрогнув, Максим обернулся и увидел выходящего со стороны ресепшен невысокого человека в строгом черном костюме при белой рубашке с галстуком. Ну наконец-то, хоть кто-то!

– Я ищу ложу… Великую национальную ложу.

– Вы ее уже нашли. Месье иностранец?

– Да, я русский.

– Русский? – Незнакомец неожиданно улыбнулся. – Посланец из ложи «Александр Сергеевич Пушкин»? Проходите же скорей, брат!

– Боюсь вас огорчить, – замялся Макс. – Видите ли, я профан…

– Жаль. Но все равно – проходите. Думаю, вы явились к нам с каким-нибудь делом? Да даже и без дела, пусть из любопытства – прошу же, прошу!

– Мне нужно передать… одну вещь. Господину Пьеру Озири. Вы такого знаете?

– Пьер Озири?! – Служитель улыбнулся еще шире. – О, конечно же, это наш брат. И не простой брат. Проходите же, не стойте, сейчас выпьем кофе.

– Кофе неплохо было бы, – кивнул юноша. – А когда я могу встретиться с господином Озири?

Служитель остановился и неожиданно тяжко вздохнул:

– Знаете ли, брат Пьер болен. Ой, кстати, это не вы только что спрашивали его по телефону?

– Нет.

– Тогда понятно. – Масон скорбно поджал губы. – Брат Пьер находится сейчас на излечении в госпитале Сен-Венсан де Поль. Ничего страшного, но…

– Я ему хотел кое-что передать, вот… – Максим полез в пакет.

– Ага…

Максиму вдруг показалось, что взгляд масона вильнул… словно бы служитель быстро взглянул на фотографии, выложенные на стойке ресепшен. И сразу же улыбнулся:

– Ага… так это вы и есть. Давайте сюда посылку и немного подождите – я спрошу, что с ней делать.

Масон куда-то вышел, на какое-то время оставив гостя одного, в компании с чашечкой кофе. Впрочем, вернулся он быстро. Улыбнулся:

– К сожалению, мы не можем оставить это у себя. – Он протянул коробку юноше. – Брат Пьер хотел бы сам получить посылку из ваших рук. Вас не затруднит, месье, съездить к нему в госпиталь? Это не так далеко – на «Данфер Рошро».

– Хорошо. – Максим кивнул, и масон снова улыбнулся:

– Я предупрежу брата Пьера по телефону. Еще кофе?

– Спасибо, месье, но у меня не очень-то много времени.

Вежливо раскланявшись со служителем, Макс вышел на улицу и направился обратно к метро. Залитые солнцем тополя и липы светились зеленой листвою, в бирюзовом небе медленно проплывали узенькие полоски облаков. Пахло дымом – то ли где-то жарили каштаны, то ли что-то горело, молодой человек не обращал на это никакого внимания. Уселся на лавочке, проверил коробку – сокол на месте, – развернул карту, разыскивая нужную станцию.

Ага, вот она – «Данфер Рошро». А вот и одноименная площадь, и улица. Ну ничего себе – «недалеко»! Через полгорода тащиться! Хотя на метро, наверное, быстро.

Усаживаясь в полупустой вагон, юноша взглянул на часы мобильника. Час дня. По местному одиннадцать. А с тренером и ребятами они встретятся у вокзала Сен-Лазар, у памятника в виде часов. Вечером, в двадцать три ноль-ноль. Самолет утром. А до двадцати трех еще времени-то! У-у-у-у! Значит, так, сейчас в госпиталь, быстренько передать посылку «брату Пьеру», а потом, потом… Это ведь Париж, господи! Поехать в центр, на Ситэ, к Нотр-Дам и Дворцу правосудия… Или нет, лучше добраться до Лувра. Потом по Риволи – в сад Тюильри, погода-то! И дальше – как два года назад гуляли с отцом, тогда еще не больным, а вполне даже здоровым, – через сад Тюильри на площадь Согласия, потом по Елисейским Полям к Триумфальной арке. А может быть, свернуть к башне?