– Ты чего полыхаешь? Жарко?
Анастасия замотала головой:
– Нет, нет…
Не удержавшись, снова скосила глаза в сторону князя. Никита поглядел следом и закусил губу. Ему совсем не понравился интерес Ивана к сестре. Князь молод, да ретив, не ровен час опозорит девку, что тогда делать?
Но по окончании службы Иван попросту ушел и больше ни Анастасии, ни Никите в церкви не попадался. Брат никому не сказал об увиденном, ни к чему пугать мать и Данилу, но за сестрой пригляд усилил. И зря, Настя себя блюла, никуда без матери не выходила и, уж конечно, с Иваном не встречалась. Постепенно все успокоилось, Никита даже решил, что сестра случайно попалась на глаза Ивану и тот попросту забыл о девушке.
Но потом объявили смотрины невест, и Захарьины долго спорили, вести ли туда Настю. Помня о происшествии в церкви, Никита сомневался больше других. А уж когда Иван сам поинтересовался, где его сестра, Захарьин понял, что это тот самый случай. Однако снова ничего никому говорить не стал, только объявил дома, что не подчиниться приказу царя невозможно, Настя должна немедля идти во дворец, как и все другие!
Сама Анастасия была ни жива ни мертва, когда их выстроили посреди большой горницы, разодетыми и наряженными для царского смотра. Стояла на подкашивающихся ногах, думая только о том, как бы не встретиться с теми самыми глазами, не выдать свои давние девичьи думы! Только краем глаза заметила, как шагнул в горницу царь. Горло перехватило, ни вздохнуть, ни проглотить, а он уже рядом, стоит и почему-то не идет дальше. Время остановилось, она медленно подняла глаза и снова встретилась с этим зовущим в неведомые дали взглядом.
Иван смотрел, не отрываясь, казалось, прошла вечность, пока он протянул руку в сторону, а потом к ней – поднося перстень и нательный крест. Сколько им твердили, что надо поклониться и в ответ подать такой же подарок, даже при себе каждая имела на всякий случай! Но она все забыла, его дар приняла и все смотрела, не отрываясь. Девушка справа, кажется, это была Анна Юрьева, чуть толкнула в бок, мол, что же ты? Анастасия опомнилась, протянула и свой дар. Но и Иван взгляда не отрывал.
Как он ушел, что при этом говорилось, Анастасия попросту не помнила. Ее поздравляли, глядели заискивающе и завистливо одновременно, старались, чтоб заметила, запомнила. Выручил все тот же Никита, живо увел подальше от чужих, не всегда добрых глаз. И пошло – царская невеста! Вокруг ходили, берегли-стерегли, готовили к свадьбе, наставленьями замучили, рассказывали, как должно вести себя на венчании и после с мужем, чего бояться и как не опростоволоситься…
Все оказалось так и не так. Когда исповедовалась, сильно насмешила митрополита, сознавшись, о чем думала тогда в церкви, увидев Ивана впервые. Много добрых слов услышала от Макария, обещала постараться смягчить буйный нрав молодого царя. Но буйства у мужа даже не заметила, Иван был ласков и очень счастлив. Они оба светились от внутренней радости, было хорошо друг с дружкой, покойно и мирно. Однажды, уже в Троице-Сергиевом монастыре Иван вдруг признался, что впервые ему расхотелось вести разгульную жизнь, когда встретил ее. Анастасия почувствовала такой прилив нежности и теплоты после этого признания, что сама прижалась щекой к мужнину плечу.
Господь не сразу благословил этот брак, словно испытывал молодых, царица понесла лишь через год. Радости Ивана, хорошо помнившего о двадцатилетнем ожидании своего отца, не было предела, царь готов носить свою царицу на руках, что иногда и делал, когда оставались наедине. Он, уже познавший многих женщин, с первой минуты очень бережно относился к жене, почувствовав ее неиспорченность, поверив в ее любовь и верность. Иван не ошибся, ласковей и верней Анастасии ему не найти.
Но не так-то просто вдруг измениться во всем. Когда большие серые глаза молодой царицы смотрели на мужа, тот вел себя лучше некуда, был добр и справедлив, даже благостен, только не всегда же Анастасия оказывалась рядом, а привычки ломать трудно. Даже портить девок не перестал, стоило оказаться подальше от жены и дворца, как требовал привести себе нескольких покрасивей, раздевал донага и куражился вволю. Частенько творил это с беспутными приятелями, с которыми и до женитьбы предавался пьянству и гульбе. Задирали девкам рубахи до головы, ставили раком и использовали по назначению по очереди, заставляя потом гадать, кто это был. Если бедолаги не угадывали, то лупили нещадно розгами по голым задам и снова насиловали. Девок после раздавал всем желающим на потеху, причем, отдавая, сначала требовал, чтобы и облагодетельствованные мужики также попробовали при нем женского тела.
Но использовать девок по назначению дело привычное, на то они и девки, а вот когда молодой царь стал и молодых мальчиков также ставить раком, начали говорить недоброе. Иван узнал, кто недоволен, позвал боярина к себе. Бедолага уже понял, что добра ему не видать, крестился, плакал, умоляя, чтоб не губили, не позорили, но пьяная компания желала веселья. Семена раздели также донага, поставили, как и девок, здоровенный пьяный дьяк применил свою мужскую стать, потом беднягу выпороли. А потом и вовсе вставили в зад большую свечу и подожгли. И хоровод водили, пока у боярина кожа не запалилась. Он после неделю ни сидеть не мог, ни даже лежать на спине, так зад обгорел. Но и после Иван его в покое не оставил, велел снова позвать к себе, ласково расспрашивал, зажили ли раны, просил показать, чтобы удостовериться, что все в порядке. Тот ужом вертелся, чуя, что все начнется сначала, да только как с царем поспоришь? Снова оголили, снова надругались, только что палить свечу не стали. На следующее утро Семена нашли в петле, не вынес издевательств.
Макарий выговорил Ивану за непотребство, но не слишком, рискованно было идти супротив молодого государя, горяч слишком, несдержан. И корил митрополит тем, что при такой жене, как Анастасия, стыдно непотребством заниматься. Это, пожалуй, единственное, что удерживало повзрослевшего Ивана от полного разгула.
Весна в том году выдалась ранняя, снег сошел уже в начале марта, без дождей земля подсохла за несколько дней, на деревьях набухли и раскрылись почки. Молодая зелень так и звала подальше от шумной, суетной Москвы. Тем более что в Москве начались пожары. На Пасху погорели многие лавки в Китай-городе. У Москвы-реки непонятно с чего в арсенале вспыхнуло пушечное зелье. Взрыв был страшный, разорвало саму стрельницу, и камни разметало по берегу. Потом горели гончары и кожевники. В воздухе сильно пахло гарью, по городу стоял плач, к царю люди толпами несли челобитные с просьбами о помощи.
Иван, которому совсем не хотелось пока заниматься делами, морщился, всячески увиливал и в конце концов объявил, что едет за город. Решили отправиться погостить в Островок. Туда приехали большой толпой, Анастасия вместе с боярынями принялась распоряжаться будущим обедом и другими хозяйственными делами, а Иван с товарищами уехал на охоту. Настроение было не просто весеннее, а приподнятое, почти возвышенное, казалось, теперь жизнь состоит из одних праздничных минут. Дома красивая разумная жена, которая хоть и молода, но прекрасно ведет хозяйство огромного двора, она уже тяжела, значит, будет наследник, сам царь молод и полон сил, его любят и славят на каждом шагу. На душе было покойно и радостно.
Охота не очень задалась, но это мало кого расстроило, ведь не за добычей ехали, так, развлечься. Уже возвращались, когда вдруг на дороге показалась какая-то толпа. Иван слегка побледнел, так хорошо начавшийся день грозил испортиться. Вперед немедленно выехали Данила Захарьин с кем-то из приближенных. Царь горячил коня, одновременно придерживая его. Досада душила Ивана, снова эти челобитчики! Он злился все сильнее. Когда Данила вернулся с сообщением, что псковитяне жалуются на своего наместника Пронского-Турунтая, царь уже буквально кипел! Пошли прахом все наставления Макария и увещевания молодой царицы, у Ивана взыграло ретивое. Ему посмели мешать во время отдыха! Взять их! Раздеть донага, и… и… царь даже не сразу придумал, чтобы такое сделать с негодными!
