Весь вечер Телепнев размышлял о том, как же он плохо знал Елену. Эта способна не просто венчать маленького сына на царство, но и взять власть в свои руки, отодвинув в сторону бояр, назначенных самим великим князем в завещании. А кто не пожелает подвинуться, тому и до плахи недалеко. Почему же Василий не разглядел такой нрав у своей молодой жены? Или разглядел, потому и оставил целых семь бояр опекунами, а ее саму в положении простой вдовы?

Телепнев старательно гнал от себя мысль, что бояре могут быть не просто отодвинуты, а даже уничтожены, и что ему самому придется принимать в этом участие, если не хочет оказаться в опале. Верно опасался, так и произошло.

Над суздальскими монастырями кружат обеспокоенные птицы. Звон разносится по округе, но звон тот не светлый, радостный, а поминальный…

В монастыре звонят колокола, потому что из Москвы принесли тяжелую весть – умер великий князь Василий Иванович. Монахини молятся за помин его души. Грешен покойник, ох, грешен. Его главный грех – старица Софья, а в миру Соломония – вместе со всеми стоит на коленях, истово кладет поклоны. Старицы тоже женщины, нет-нет да кто-нибудь бросит любопытный взгляд на Софью – не радуется ли, что обидчик помер? Князь Василий сильно обидел жену, сослал в монастырь, зная, что тяжела. Верно сделала старица Софья, что не отдала ему сыночка, каково было бы мальчику при мачехе, да еще такой, какова новая княгиня? Говорят, зла, ненавистна, властолюбива. Иноземка, одним словом, что ей на Руси?

Волей-неволей появлялась мысль, как будет теперь? Княжич совсем мал, кто править станет? Снова приглядывались к Софье старицы, не пора ли всему миру предъявить Георгия? Тому лет много больше. Настоятельница не выдержала, после вечери зашла к Софье в келью. Старица стояла на коленях перед образами, молилась. Перекрестившись, матушка присела на лавку, огляделась, хотя хорошо знала каждую мелочь в келье. Было тех мелочей совсем немного, хотя и дано на содержание Софьи и ее сына князем достаточно, но живет старица скромно, почти как все. Настоятельница вспомнила слухи, что ходили по Москве, мол, князь и Новодевичий монастырь для своей жены строил, да почему-то отправили ее сюда, в Суздаль, видно, и впрямь не своей волей шла.

Окончив молитву, Софья поднялась с колен, приветствовала игуменью. Та не знала, с чего начать осторожный разговор. Но на вопрос о мальчике Соломония сразу отрицательно покачала головой:

– Ни к чему ему Москва. Раньше хотела, чтобы стал великим князем, чтобы за меня, поруганную, отомстил, а теперь по-другому мыслю. Он еще мал, быстро изведут, там есть кому… А подрастет, сам решит, что делать. Войдет в силу, я ему расскажу, как доказать, что он княжий сын.

– Как? – не удержалась настоятельница.

Соломония чуть подумала, но все же усмехнулась:

– Знак есть на теле такой, как у покойного князя был.

Они еще долго разговаривали, никогда прежде старица Софья не беседовала о своей жизни, о поломанной судьбе, о сыне. Не утерпела настоятельница, задала еще один вопрос:

– Неужто ты не догадывалась, что князь задумал про тебя?

Соломония тяжело вздохнула:

– Господь ему судья! Видела я все, да верить не могла, что любимый муж вот так предать может. Ладно бы просто сказал, что другую взять хочет, я бы сама постриг приняла, думала об этом, чтоб его освободить. А тут… после стольких лет молений Господь наконец дитя дал, а он даже поинтересоваться не сподобился, все Шигоне поручил! Позорили всяко, мол, волхованием занималась. Брат мой тоже хорош, наговорил, чего и не было вовсе…

Сердце настоятельницы обливалось кровью, ради новой женитьбы князь отправил Соломонию в монастырь. Вот и живет маленький княжич простым дитем в женской обители. Тоже верно, пусть лучше без княжеской шапки, да живой, чем наследником, да травленный…

Снова помянули князя, помолились, прощая его грехи.

– Каково теперь будет? – горестно вздохнула настоятельница. – Кто на Москве править станет? Князь, слышно, при сынке своем малом бояр оставил.

Соломония вдруг резко ответила:

– Это не его сын!

– Откуда ты знаешь?! – ахнула настоятельница.

– Знаю. Не его.

– А чей, Телепнева думаешь? – осторожно поинтересовалась монахиня.

– Телепнева? Не-ет, куда ему! Захариха просто Еремея нашла.

– Кого?

– Да так, помнилось что-то. – Больше Соломония ничего рассказывать не стала. Пожалела и о том, что проговорилась.

Она не стала говорить матушке, что тот же человек, который сообщил о смерти великого князя, тайно привез с собой и троих москвичей. Соломонии показал грамотку от любимца княгининого Телепнева, в которой тот слезно просил укрыть всех троих от чужих глаз. Сначала не поверила, решила, что это ненавистная соперница старается, чтобы вызнать, где Георгия прячет, но только глянула на тех, кого привез, и все поняла. В Суздале никто великую княгиню Софью Фоминичну в глаза не видел, а Соломонии минуточки хватило, чтобы понять, кто перед ней, да и Василису, несмотря на пройденные годы, тоже узнала. Одно время жена княжеского конюха даже за цареградской царевной ходила, да потом исчезла куда-то. Говорили, мол, живет в Китай-городе, печет пироги и ими торгует. Неудивительно, если родишь сына от братца великой княгини, то добра на княжеском дворе не жди ни для него, ни для себя, особенно если сын вот так похож на саму Софью Палеолог, а муж-конюх вдруг исчез неведомо куда. У любимца Глинской не хватило духа уничтожить женщин и Еремея, потому и поспешил спрятать их в далеком Суздале.

Пока все трое живут на окраине Суздаля в доме одной из прислуживающих Соломонии женщин, но через несколько дней Еремей поселится в мужском монастыре, а женщины уйдут в вотчину Шуйских.

Соломония обещала никому ничего не рассказывать. Сердце старицы уже успокоилось, она не проклинала ни мужа, ни соперницу, пусть им, один уже в могиле, вторая вдова. Мальчику, ею рожденному, править не дадут, да и долго ли проживет?.. Для себя Соломония решила, что сбережет своего сыночка, чего бы это ни стоило.

Она не знала, что так и придется сделать. Елена не так глупа, чтобы, приказав уничтожить мамку и пирожницу с ее сыном, забыть о Соломонии и ее сыне.

Рано утром, до света, из ворот женской обители выехали два возка. Старались не шуметь, проснулся только старый сторож, что отпирал и запирал ворота, даже собаки не залаяли. Также тихо проехали улицами Суздаля и скрылись в предрассветном тумане. Кто поехал и куда? Это осталось загадкой. Только с той ночи опустели небольшие кельи старицы Софьи, видно, не вынесла бедная тяжести ударов судьбы, не смогла жить рядом с могилкой горячо любимого сыночка.

За день до того похоронили вдруг заболевшего маленького Георгия, которого Соломония родила уже в обители. С чего заболел, ведь был же крепеньким? Пошли слухи, что потравили те, кто из Москвы дурные вести принес. Может, и так, только мать слезы лить в обители не стала, схоронила бедолагу и отправилась подальше. Тоже верно, добрались до сыночка, доберутся и до нее. От нынешней ненавистной правительницы-разлучницы надо держаться подальше.

Так рассуждали монахини, а возок тем временем уносил сидевших в нем в далекий каргопольский скит, подальше от людских глаз, что злых, что добрых. Никто не должен знать, куда уехала старица Софья и кто с ней.

– Не высовывайся! Закрой полог! – строго скомандовала мать мальчику, любопытно высунувшему мордашку.

– Никого же нет, – раздосадованно протянул тот.

– Вот доедем до места, там и станешь глядеть вокруг, а пока сиди тихо!

Приказ матери раздосадовал маленького путника. И чего она боится? Вокруг почти темно, никого не видно, да и кто их может испугать? Чего боится такая смелая мать? Она то и дело заставляет возницу смотреть, нет ли за ними кого следом?

Вообще, вокруг творилось что-то непонятное. Его посадили под запор безо всякой на то вины, заставили говорить шепотом и никого не окликать. А в обители, где все так любили маленького мальчика, целый день стоял плач.