Радости женщины не было предела, хотя теперь ей предстояла нелегкая задача убедить Ле Нормана, что Жанна его дочь и это стало понятно только сейчас. Но это уж она сделать сумеет! А как быть с Пуассоном? Ничего, перетерпит, терпел же до сих пор всех любовников жены. И все же влияние отца на дочь нужно немедленно исключить. Пуассон мгновенно отошел на задний план, хотя он и так не был для супруги слишком важен. Решено, девочка больше не вернется в монастырь, но вовсе не потому, что там плохо, а потому, что воспитаннице обители урсулинок место в добродетельной супружеской спальне, но никак не в спальне женатого короля.

Теперь предстояло убедить Ле Нормана, что Жанна его дочь, и воспитать так, чтобы та могла блистать в свете. Мадам Пуассон, словно старая полковая лошадь, услышавшая звук трубы, была готова броситься в атаку, но сдерживала себя, понимая, что излишним рвением может испортить все дело. Интересно, что ни желания самой Жанны, ни даже короля в расчет не брались, мадам Пуассон всей душой поверила в гадание Лебон и принялась претворять его в жизнь.

Ле Норман как обычно засиделся за счетами. Генеральный откупщик был трудоголиком по натуре и не мыслил себе пустого времяпровождения. К тому же куда надежней все проверить самому, чтобы не попасться на чьей-то необязательности или простом злом умысле.

Слуга Николя уже третий раз снимал нагар со свеч, морщась. Хозяин собрался сидеть до утра? Нет, Николя совсем не тревожили бы поздние бдения господина Ле Нормана, если бы не приходилось и самому коротать ночь, сидя в кресле в ожидании вызова. И чего не лечь спать пораньше, пожилой ведь уже. Ле Норман давным-давно овдовел, но жениться снова явно не собирался, зато все якшался с этой красоткой Пуассон. Николя нравилась аппетитная дамочка, так умело наставлявшая рога своему мужу, но он не был против отсутствия в доме хозяйки, которая, несомненно, гоняла бы слуг куда сильнее, чем это делал неприхотливый откупщик.

Если подумать, то жизнь слуги была вполне сносной и без женитьбы хозяина, только вот долгие бдения досаждали. Ле Норман еще и рано вставал, потому Николя приходилось урывать время для сна посреди дня, а уж о личной жизни и говорить не стоило, тут дело вообще худо, не притащишь же красотку в кресло, в котором высиживаешь часами. Раньше откупщик много разъезжал, но он и Николя всюду таскал за собой, потому слуга мог наверняка сказать, что его детей по всей Франции разбросано множество. Ничего, пусть живут, главное, чтобы никому не пришло в голову разыскивать папашу.

Когда, наконец, господин Ле Норман соизволил закончить расчеты и улегся спать, уже забрезжил рассвет. Николя тоже смог устроиться поудобней, чтобы досмотреть сон. Но, как обычно, сон не продолжился, а ведь был весьма пикантный: дочь хозяина мясной лавки, где он периодически бывал, только-только приподняла свои юбки, чтобы показать Николя ножки куда выше колен… Разве теперь заманишь эту аппетитную задаваку в свой сон? Николя вздохнул и плотнее закутался в плащ, под которым спал, ее и наяву-то не заманишь, придется смотреть во сне всякую гадость.

Долго спать не пришлось, едва только на улицах началось привычное утреннее движение, господин Ле Норман поднялся, чтобы одеваться, завтракать и отправляться по делам. Бедный Николя, так и не сумевший еще раз увидеть во сне аппетитные ляжки Мари, поплелся на кухню приказывать, чтобы несли завтрак.

Но день определенно не задался, во всяком случае, для слуги. Ле Норман не успел никуда уйти, как в его дом явилась страшно взволнованная мадам Пуассон. Любовница никогда не приходила в этот дом по утрам, утром она отсюда чаще выходила, потому приход мадам взволновал и откупщика:

– Что случилось, дорогая?

Дорогая залилась слезами, очаровательно промокая их платочком и осторожно следя за реакцией любовника. Ле Норман, как любой нормальный мужчина, не переносил дамских слез, он знаком отослал слугу и повел даму к дивану:

– Ну-ну, успокойтесь, утрите слезы и расскажите, что случилось? Неужели что-то страшное?!

– Нет, нет… только…

– Дети?

Пуассон замахала ручкой, словно не имея сил сразу начать повествование. Потом еще раз звучно шмыгнула носиком и всхлипнула с непередаваемым отчаяньем:

– Нам придется уехать…

– Снова Пуассон?! – нахмурился откупщик, готовый добиться отсроченной смертной казни для своего соперника.

– Не совсем… он… он…

– Ну что он?

– Он заподозрил, вернее, он даже уверен, что я родила Жанну не от него…

Ле Норман просто вытаращил глаза на любовницу, хотелось спросить, есть ли вообще кто-то, кто в этом сомневается. Помнится, Пуассона вовсе не было в Париже, когда была зачата Жанна. Ох, и славно они тогда покувыркались… Луиза Мадлен, бывшая де Ла Мот, ставшая мадам Пуассон, всегда была умелой в альковных делах.

И тут Ле Нормана осенило:

– А… а от кого?!

Мадам еще раз громко шмыгнула носом и прошептала:

– Пуассон утверждает, что Жанна все больше становится похожей на вас. Глаза одинаковые…

У бездетного одинокого Ле Нормана даже сердце на мгновение остановилось.

– А вы сами?

– Я давно это подозревала, у девочки много ваших черт и характер тоже похож.

– Ну да? – откупщику все еще не верилось. В пожилом возрасте вдруг понять, что у тебя есть не только племянники, но собственная дочь – дорогого стоило.

– Да. Простите, что обременила вас таким знанием, это вас ни к чему не обязывает, просто мне хотелось, чтобы вы попрощались с дочерью.

– П-почему?!

Мадам Пуассон присела перед рухнувшим в большое кресло господином Ле Норманом, взяла его руку в свои:

– Ах, простите меня, умоляю, простите. Господин Пуассон настоял, чтобы я отдала девочку в монастырь урсулинок в Пуасси и жестко контролирует все ее воспитание и образование. Теперь, когда он твердо уверовал, что это не его, а ваша дочь, он вообще намерен заставить девочку стать монахиней.

– Ну уж нет, я этого не допущу!

– Я тоже, потому и хочу увезти ее куда-нибудь. Только куда… да и на что жить?

Мадам снова залилась слезами, на сей раз орошая ими руку своего благодетеля, словно забыв выпустить ее из своих цепких пальчиков. Это уже слишком, Ле Норман был готов как минимум убить господина Пуассона, если другого выхода нет.

Но все оказалось несколько легче, Жанну всего лишь требовалось не возвращать в обитель.

– Так в чем же дело? Не возвращайте.

– Не все так просто, – мадам Пуассон, поняв, что первый шаг сделан вполне результативно, принялась развивать наступление. – Супруг оплачивал обучение Жанны в обители и, если я не смогу дать девочке образование, может через суд добиться, чтобы дочь отдали ему.

– Неужели нельзя учить ее дома?

– Можно, только это стоит немалых денег, которых у меня нет, я не смогу оплачивать обучение своей дочери в Париже. – Она намеренно сделала акцент на слове «своей», получилось хорошо, в меру заметно, но ненавязчиво.

Ле Норман вытаращил глаза на любовницу:

– Но ведь Жанна и моя дочь!

– Ах, дорогой, я не хочу, чтобы вы думали, что я открыла вам тайну ради каких-то денег. Мне совестно, вы и так слишком добры ко мне.

Она позволила любовнику уговорить себя принять его участие в судьбе девочки.

– Дорогая, набросайте план обучения девочки и приведите ее ко мне вечером, я хочу поговорить с Жанной. Подумайте, чему можно и нужно учить хорошенькую девушку, только без вот этих монастырских штучек…

– О да, конечно!

Обучать монастырским премудростям свое чадо мадам, безусловно, не собиралась.

– А теперь мне пора по делам, встретимся вечером. И не вздумайте отдавать мою дочь на растерзание своему Пуассону.

Мадам Пуассон подарила любовнику мимолетный, но горячий поцелуй и выскользнула за дверь. Увидев едва успевшего отскочить от двери Николя, она неожиданно подмигнула слуге. Тот все мгновенно понял и заговорщически шепнул в ответ:

– Я скажу хозяину, что ваша дочь очень похожа на него.