— В жизни не видела такой чудесной ткани! — восхитилась Элен. — Счастлива будет та женщина, которая сошьет себе из подобного шелка летний наряд. У вас в мастерской работает очень талантливый художник.
— Мы такого же мнения.
После осмотра ткацкой мастерской Мишель Пиа пригласил Элен пройти в гостиную, где им подали кофе. Комната была обита бело-зеленой камкой с изысканным узором из листьев аканта, образовывавших ромбы и завитки. Этот рисунок перекликался, с узором обивки резных позолоченных кресел и создавал атмосферу уюта и покоя, царившую в гостиной. Мишель Пиа рассказал своей гостье, что Николя после своего возвращения в Лион нашел отцовский дом разгромленным неизвестными вандалами и занялся его ремонтом, используя для отделки первые образцы, выполненные на станках Жаккарда.
— На прошлой неделе я получил письмо от капитана Дево. Оно шло всего лишь месяц, что само по себе замечательно. Когда он писал его, французские войска находились еще на зимних квартирах. А теперь, как мы недавно слышали, военные действия возобновились и идут полным ходом, а маршал Масена, похоже, вновь попал в затруднительное положение и на этот раз никак не может остановить продвижение британцев, перешедших в наступление.
— Капитан Дево здоров? Что он пишет о себе? — поинтересовалась Элен.
Пиа замялся на секунду, не зная, что ответить ей. Любой другой женщине он, пожалуй, дал бы утвердительный ответ, чтобы не посвящать ее в ужасные обстоятельства, обычные на войне. Но Элен Рош была не похожа на других женщин. Кроме того, она являлась вдовой офицера, а это говорило о многом, и Пиа не вводили в заблуждение ее хрупкость, нежный, словно фарфоровый, цвет лица и шелковистые черные волосы. Он решил, что если соврет, то тем самым нанесет ей оскорбление, а этого месье Пиа ни в коем случае не хотел делать.
— Капитан Дево пишет обо всем откровенно, но, поверьте мне, в его оценках событий нет личной обиды или жалоб на судьбу. Он озабочен участью не только французских войск, но и испанских и португальских крестьян. Этой зимой здесь в Лионе мы видели, как люди умирали с голода. А он видел то же самое там, на Пиренейском полуострове. Вы знаете, мадам, что наша армия вынуждена доставать себе пропитание и фураж на месте, в то время как британцам доставляют съестные припасы из Англии. Теперь представьте себе, в каком отчаянном положении находятся наши воины, если учесть, что испанцы придерживаются тактики выжженной земли, забирая с собой или уничтожая все на своем пути. Солдаты умирают от голода и болезней. Голодающих людей нельзя призвать к дисциплине, и поэтому нередки случаи, когда наши солдаты подвергают испанских крестьян пыткам, стремясь узнать у них нахождение тайников с продуктами.
Лицо Элен окаменело, но она продолжала все так же прямо сидеть в своем кресле.
— Война — это мерзость и ничего более, месье Пиа. При нашей первой встрече я неожиданно для самой себя разоткровенничалась с вами. И вот опять я хочу доверить вам свои тайные мысли, о которых не догадываются даже самые близкие мне люди… Так вот — я никогда не видела в войне ничего славного, героического. Я хорошо понимала любовь моего дорогого мужа к армии, его глубокую душевную потребность служить, я целиком и полностью разделяла его самоотверженную любовь к Франции, но все эти знамена, барабаны, яркие великолепные мундиры всегда казались мне символами смерти. Каждый раз, когда я провожала его в полк, я не могла отделаться от мысли, что даже если мне и на этот раз повезет и мой муж останется в живых, то сотни других менее счастливых женщин навсегда потеряют своих родных и близких — и с той и с другой стороны воюющих сил, — а дети останутся без отцов. Я всегда молила Бога о мире, — Элен взглянула на свою пустую чашку, которую она вместе с блюдечком держала в руках. — Я, как всегда, слишком много говорю. Вы не возражаете, если я налью себе еще чашечку кофе?
Месье Пиа понял, что это была своеобразная просьба не делать никаких замечаний по поводу того, что она только что сказала. И на этот раз Элен произвела на него еще более сильное впечатление, чем при их первой встрече, когда она сама пришла к нему, чтобы предупредить о заболевании, поразившем посадки тутовых деревьев. В письме Дево было еще несколько фраз, которые Пиа хотел бы обсудить с Элен и услышать ее мнение на сей счет. Однако с этим нельзя было спешить, приходилось быть терпеливым и исподволь готовить ее и себя к этому щекотливому разговору. Месье Пиа стал расхваливать марку своего кофе, попросил Элен налить им обоим еще по чашечке, и после этого они вновь непринужденно заговорили на разные темы.
Спустя две недели он послал ей приглашение отобедать у него, объяснив, что к нему в гости в Лион приехала его сестра Полетта, со своим мужем Александром и что он хочет познакомить ее с ними. Элен приняла приглашение и провела чудесный вечер. Обед проходил в покоях Мишеля на верхнем этаже особняка Дево, обставленных простой, но удобной мебелью. Мишель был очень гостеприимным хозяином, его зять оказался остроумным приятным собеседником, а ЭлГен с Полеттой сразу же прониклись друг к другу искренней симпатией. Вскоре Элен вернула долг вежливости, пригласив Мишеля и его родственников на концерт, после чего все четверо поужинали в близлежащем ресторанчике. Прощаясь, Полетта и Элен обещали писать друг другу, Мишель был очень доволен таким развитием событий.
В первый же весенний погожий денек Элен, наконец, полностью распростилась с траурным платьем. Миниатюра, на которой особенно удачно был изображен Жюль, все еще висела над кроватью Элен, и она каждое утро первым делом бросала на нее взгляд, а вечером, прежде чем заснуть, касалась ее в темноте рукой. Ее душевная рана постепенно затягивалась, хотя боль, охватывающая ее временами, все еще была очень сильной, однако жизнь брала свое.
Элен заказала своему портному дюжину новых нарядов, причем три из них — из шелка Рошей. Хотя прозрачные ткани пастельных оттенков были все еще модны, в моду уже начали входить более яркие, насыщенного цвета, что соответствовало вкусам придворных императорского двора. Поэтому один из шелковых нарядов Элен был пурпурным, другой — ярко-золотым, а третий — изумрудно-зеленым. Она собиралась надеть золотистое платье на бал в честь дня рождения сына Наполеона. Император пожаловал сыну титул Римского Короля, но всеобщая радость и национальные торжества были омрачены сообщениями о том, что Масена, так и не сумевший разбить Веллингтона, под натиском противника отступил из Португалии, оставив за собой только Альмейду, единственный португальский город. Но все чувствовали, что это лишь временные неудачи, и вскоре французская армия вновь перейдет в наступление. И во всяком случае переживаемые французскими вооруженными силами трудности не могли испортить устраиваемого в Лионе бала, который сам по себе должен был явиться выражением верноподданнических чувств лионцев Императору.
Празднества должны были завершиться грандиозным фейерверком. Эмиль и Габриэль намеревались приехать в Лион специально на торжества, оставив своего девятимесячного сынишку на попечение его заботливой няни, на которую вполне можно было положиться. Мишель пригласил Элен вместе отпраздновать это событие, но она уже обещала отметить этот праздничный день в кругу своей семьи, однако она надеялась увидеть Мишеля на балу. У Габриэль было совсем не праздничное настроение, хотя ее радовал тот факт, что у Наполеона наконец-то родился наследник, однако она получила тревожное извещение о потерях, понесенных конноегерским полком в недавних боях.
У Анри были свои планы на вечер — он решил вместе с Ивон отправиться на бал, заехав предварительно за своими друзьями. Накануне празднеств он встретился с Брушье, в одном из кафе на окраине города, поскольку не хотел, чтобы его свидание со шпионом было хоть кем-нибудь замечено. Сидя за одним столиком с Брушье, он тихим голосом передал ему свои распоряжения, а затем подтолкнул по мраморной поверхности столешницы по направлению к нему кошелек, туго набитый золотом. Брушье тут же схватил его и спрятал в карман. После выполнения задания он должен был получить вдвое больше.
