Это была спальня, пусть даже кровать и стояла далеко от того места, где они разговаривали. Тем не менее многие осудили бы его за то, что он остался вдвоем с невинной девицей в спальне.

А Джемма невинна. Он готов был бы поставить на это своего лучшего жеребца.

Она дрожала, прижавшись к его спине, и сердце у нее отчаянно колотилось, хоть она и старалась справиться с собой, чтобы он этого не заметил. Опытная женщина так не смущалась бы. Его глаза радостно блеснули. Пусть она и опускала ресницы, стараясь казаться спокойной, но только невинные девицы бывают так изумлены, встретив мужчину, вызвавшего у них интерес.

Именно так смотрела на него Джемма, когда он появлялся у нее дома, чтобы поговорить с ее братом. Ее влекло к нему не менее сильно, чем его к ней, несмотря на то что она сохранила девственность. Ему следовало бы вернуть Улу, чтобы та оставалась свидетельницей того, что будет между ними происходить, но ему надоело наблюдать за Джеммой в окружении посторонних людей. Он вел себя по-рыцарски и наносил визиты ее брату, но это только позволяло Джемме от него прятаться.

И не в силах ничего с собой поделать, он зашагал обратно по коридору. Больше не считая ее избалованной обузой, он был настроен действовать решительно.

Джемма понюхала эль и наморщила нос. Этот напиток никогда не нравился, что считалось чуть ли не грехом, поскольку англичане пили эль за каждой трапезой. Ей нравилось любое зерно, но получившийся при брожении эль казался ей кислым. Ячмень и пшеницу она предпочитала употреблять в виде горячей каши.

– Если тебе не нравится эль, у нас есть сидр.

Джемма вздрогнула и пробормотала пару слов, которые ее брат совершенно не ожидал бы от нее услышать. Больше того, он пребывал в уверенности, будто она подобных слов не знает. Конечно, она научилась ругаться у его вассалов, но Керан, как и все мужчины, почему-то считал, что, когда мужчины сыплют непристойностями, женщины в доме должны быть глухи.

– Я жду только одного – чтобы солнце поскорее встало.

– Боюсь, долго придется ждать.

Гордон Дуайр прошел в ее комнату, держа в руке большую кружку. Джемма внезапно поняла, что кровать находится в той же самой комнате, всего в двадцати шагах. Башня Бэрраса была старомодной, без лишних перегородок. В более новых строениях приемную от собственно спальни отделяла бы стена. Почему-то ее очень взволновало присутствие постели и воспоминание о том, как ее тело реагировало на близость Гордона, когда она сидела в седле вплотную к нему.

– А мне казалось, что вы со мной распрощались. Что вам не по душе пришлась моя неосмотрительность.

Она поспешила отойти подальше от эля и кровати, перейдя в полумрак, куда почти не доставал свет свечей.

– Почему же ты оказалась вдали от дома?

Джемма почувствовала, что глаза ее изумленно округляются, и сделала еще шаг в темноту, чтобы спрятать от него свое лицо. Гордон поставил свою кружку на стол и наблюдал за ней исподлобья. У него были темные волосы, черные, как ночь, а вот глаза оказались ярко-синими.

– Не важно, что выгнало меня из дома. Важно, что я осознала, насколько это было глупо.

Одна темная бровь чуть выгнулась.

– Я слышал, что ты начала ездить верхом, когда умер твой отец. Думаешь, я не могу понять, что горе творит с человеком?

– Мне непонятно, почему вы решили, будто я могу поделиться с вами чем-то столь личным. Мы друг с другом практически незнакомы, сэр.

Он негромко рассмеялся и скрестил руки на груди, отчего его мышцы стали еще рельефнее бугриться под узкими рукавами камзола.

– Пусть так, но это не значит, что во власти горя я сам никогда не делал такого, о чем потом жалел.

– Такая откровенность делает вам честь, сэр. Выходит, все мы не безгрешны. – Она вдруг обнаружила, что уперла руки в бока, словно рассерженная жена, и поспешила их опустить, сцепив пальцы и постаравшись успокоиться. – Но почему-то я сомневаюсь, что езда верхом служит вам спасением, поскольку вы делаете это так часто.

Его лицо вдруг преобразилось, став преступно привлекательным: губы изогнулись в улыбке, блестящие глаза преисполнились чисто мужской радости.

– Ну, езда тоже бывает разная. Бывает такая, которая мужчине в удовольствие. Честно скажу, долгая и горячая езда мне нравится. И чем чаще, тем лучше.

Он намекает на постельные утехи! Его глаза при этом озорно горели, губы насмешливо улыбались.

У нее запылали щеки и рот открылся от изумления. Она закрыла его с такой поспешностью, что зубы щелкнули, однако ей пришлось бороться с желанием посмотреть в сторону кровати. У нее вдруг возникло острое желание узнать, как в ней будет выглядеть этот шотландец.

«Как будет ощущаться прикосновение его губ к моим»…

– Вы не имеете права судить мои поступки, сэр.

– Ты хочешь сказать, что мне не следует высказывать свое мнение, поскольку я и сам не безупречен?

Он пересек комнату, сократив разделявшее их расстояние, и его движения ее заворожили. Он с каждым шагом казался все более высоким и внушительным, но она застыла на месте, потеряв способность двигаться. Оказавшись так близко от нее, он вынужден был наклонять голову, чтобы по-прежнему смотреть ей в глаза.

– Милая, а ты разве сейчас не судишь мои пристрастия в езде?

К Джемме вернулась способность двигаться, и она судорожно сжала пальцами юбку.

– Не стала бы, если бы вы не были настолько неотесанны, что заговорили о подобном. Могу вас в этом уверить, сэр.

– Можешь меня уверить? Да неужели?

Он стремительно поймал ее руку. Его сильные пальцы обвились вокруг ее запястья, и он повернул ее кисть ладонью вверх, открыв нежную кожу.

– Отпустите меня и уходите. Нам не следует оставаться здесь одним.

– Еще не время. Мне сдается, что нам давно пора посмотреть друг на друга не издалека, а с более близкого расстояния.

У нее перехватило дыхание, а рот снова изумленно открылся.

– Вы… вы ведете себя возмутительно. Отпустите меня немедленно, слышите?

– Вот, милая, и это снова возвращает меня к тому, что я должен напомнить тебе, как неосмотрительно было выезжать из дома на закате. – Он чуть сжал пальцы у нее на запястье – только чтобы она на мгновение почувствовала боль. Стоило ее глазам расшириться от боли, он тут же ослабил хватку, хоть и не отпустил ее руки. То, как он читал по ее лицу ее чувства, странно сближало их. При этой мысли у нее на лице отразилось смятение. – Вот видишь, выйдя из-под покровительства и защиты брата, ты должна сама справляться с тем, что с тобой происходит. Правила этикета и воспитания часто рассыпаются, если ты первая о них забываешь.

– Значит, я сама буду виновата в том, что вы пожелаете со мной делать?

Она потянула руку, но это было напрасными усилиями: он продолжал надежно ее держать.

– Да, милая.

Голос у него был глубоким и красивым, так что сердце ее снова забилось быстрее. В его взгляде ощущался тот же огонь, который она пыталась погасить в себе. Он пылал там, дразня и притягивая ее. Однако было и еще нечто, что она заметила в нем – и отличало его от того рыцаря-англичанина. Англичанин совершенно не пытался соразмерять свои силы.

«Доверься мне», – вспомнились Джемме его слова, и она вдруг поняла, что действительно ему доверяет.

– Вы же не варвар!

Ее слова явно подействовали на него. Она заметила, как в его взгляде отразилась гордость, словно ему было приятно сознавать, что она действительно в него верит. Однако одновременно на его губах возникла чувственная улыбка, заставившая ее задрожать. В его взгляде вместе с тем таилось обещание, говорившее ей, что он не из тех людей, кому можно разговорами помешать добиться того, чего он желает. Он не причинит ей боли – но это не значит, что он не станет давать воли своим желаниям.

– Если бы я действительно был тем варваром, которым ты меня считаешь, милая, я бы не стал соразмерять мою хватку.

– Надеюсь.

Джемма подозрительно сощурилась. Этот человек ее дразнит! Ну что ж, не только он умеет досадить другим. Подняв ногу, она занесла ее над пальцами его ноги и изо всех сил опустила на них ступню.