Диона даже улыбнуться не смогла. Она очнулась от оцепенения и со всей возможной скоростью, тем не менее стараясь не бежать, выскочила из комнаты.

Ее все еще тревожила странная сухость во рту, когда она переодевалась в старую одежду, а не в обтягивающие обновки, которые носила в последнее время. Теперь нет причины обольстительно одеваться. Эту специфическую проблему Блейк преодолел, и Диона не собиралась играть с огнем.

Хотя вскоре она обнаружила, что Блейк словно и не заметил ее возвращения к прежним нарядам и целомудренным ночным сорочкам. Он ничего не говорил, но Диона всегда чувствовала на себе синий огонь его глаз, когда они находились вместе. В ходе лечения ей постоянно приходилось его трогать, и постепенно она привыкала к тому, что его пальцы часто прикасались к ее ноге во время массажа, а тела терлись друг об друга, когда они плавали.

Блейк смог стоять самостоятельно, не опираясь на руки, намного быстрее ее ожиданий. В первый раз он покачнулся, но ноги удержали его, и Блейк восстановил равновесие. Он трудился упорнее, чем любой пациент, который у нее был раньше, стремясь избавиться от зависимости инвалидного кресла. Каждую ночь Блейк расплачивался мучительными судорогами. Но и не думал сбавлять убийственного темпа, который установил для себя. Диона больше не подталкивала его, он сам это делал. Ей оставалось только стараться не позволять ему навредить себе и расслаблять его мышцы в конце очередной тренировки растиранием и сеансами в бассейне.

Иногда у Дионы комок в горле вставал, когда она видела, как Блейк, сжимая зубы, доводит себя до предела. Скоро он зашагает, а она уедет к следующему пациенту. Сейчас Блейк совершенно не походил на человека, которого она встретила пять месяцев назад. Он значительно окреп, покрылся красновато-коричневым загаром и нарастил мускулы. Вернул свой вес и даже набрал немного больше, однако все это пошло в мышечную массу, и был столь же здоров, как какой-нибудь профессиональный спортсмен. Диона не могла проанализировать эмоции, пронизывающие ее, когда она смотрела на него. Конечно, присутствовала гордость, даже некоторое собственничество, но также что-то еще - вызывающее томление и жар в теле, отчего она ощущала себя более живой, чем когда-либо. Она изучала Блейка, позволяла ему трогать себя и никогда не думала, что сможет почувствовать такую близость с мужчиной. Диона знала его, знала о его ярко выраженном упрямстве, о сорвиголове внутри него, смеющемся опасности в лицо и с радостью принимающем любой вызов. Знала, что у него быстрый, острый ум, взрывной характер и что одновременно он невероятно нежный. Дионе был знаком его вкус, твердость его рта, мягкость его волос и кожи под ее трепещущими пальцами.

Блейк становился очень важным для нее, и, когда она позволяла себе размышлять об этом, ею овладевал страх. Диона не могла позволить такому случиться. Блейк все меньше и меньше нуждался в ней, и однажды - в ближайшем будущем - он вернется к свои делам, а она уедет. Впервые мысль о расставании с пациентом причиняла боль. Диона полюбила огромную прохладную гасиенду, гладкую плитку под ногами, безмятежное пространство белых стен. Долгие летние дни, которые они провели вместе в бассейне, разделенный друг с другом смех, часы работы, даже пот и слезы создали такую сильную связь между ними, что для Дионы она была почти невыносима.

Оказалось нелегко принять, что она полюбила Блейка, но, наконец, Диона перестала скрывать это от себя. Слишком часто в прошлом она практиковала самообман. Озарение, что к ней наконец пришла любовь было сладостно-горьким - Диона не ждала, что из этого что-нибудь получится. Одно дело любить Блейка и совсем другое - позволить ему заниматься с ней любовью. Диона наблюдала за ним с тоской в глазах, но решительно настроилась накапливать воспоминания о времени, проведенном вместе, и не допускать, чтобы какие-либо тени омрачили этот период. Она дорожила, как крупицами золота, его глубоким смехом, горячими проклятиями, вырывавшимися у Блейка всякий раз, когда его ноги не подчинялись ему, и ямочкой на щеке, когда он, ликуя, смотрел на нее.

Блейк был таким жизнелюбивым и настолько мужественным, что заслужил женщины в полном смысле этого слова. Диона любила его, но знала, что не сможет удовлетворить его так, как ему необходимо. Блейк очень чувственный мужчина, это часть его характера становилась все более очевидной с каждым проходящим днем, пока он возвращал власть над своим телом. Диона не станет обременять его путаницей мрачных воспоминаний, похороненных под внешней невозмутимостью, которую она являла миру. Ей не хотелось, чтобы он ощущал вину за ее чувства к нему. Даже если это убьет ее и разорвет внутри на части, она сохранит их отношения ровными, проведет с Блейком оставшиеся недели терапии, отпразднует, когда он наконец сделает первые шаги, а потом спокойно уедет. Она проделывала подобное годы и годы - Диона каждый раз всю себя посвящала очередному пациенту… Нет, исправила неумолимо честная сторона натуры. Никогда прежде она никому не посвящала всю себя, только Блейку. И он никогда не узнает. Она с улыбкой попрощается и уйдет, а он вернется к собственной жизни. Возможно, иногда будет вспоминать о своем физиотерапевте, а возможно, и нет.

Ее глаза, подобно фотоаппарату, неутомимо фиксировали образы Блейка, навсегда отпечатывая их в памяти, мечтах и в сердце. Однажды утром Диона вошла в его комнату и обнаружила, что Блейк лежит на спине, сосредоточенно уставившись на ноги.

- Смотрите, - попросил он, и Диона проследила за его глазами. Лицо Блейка покрылось потом, кулаки сжались… и он шевельнул пальцем ноги. Блейк откинул голову на подушку и одарил Диону ослепительной улыбкой триумфатора; встроенный объектив щелкнул, сберегая воспоминание. Так же как и хмурый взгляд, которым Блейк смерил ее как-то вечером, когда она обыграла его в долгой шахматной партии, а он оскорбился, словно снова пережив момент разоблачения врача, поднимающего гантели. Смеющийся или нахмуренный, Блейк был самым красивым мужчиной в ее жизни, и Диона постоянно наблюдала за ним.

Просто несправедливо, что появился человек, щедро одаренный мужественностью, соблазняющий ее своими силой и смехом, и он для нее под запретом.

В глубинах золотистых глаз Дионы затаилась вселенская печаль, и, хотя она спокойно держалась, когда думала, что кто-то наблюдает за ней, иногда ее черты искажала грусть. Диона была настолько поглощена открытием своей любви и сожалениями, что не замечала проницательного синего взгляда, постоянно преследующего ее, видящего ее боль и исполненного решимости отыскать причину ее терзаний.

Когда в начале ноябре температура в Фениксе снизилась до комфортных двадцати градусов, наконец случилось то, чего Диона так боялась и ради чего так целеустремленно трудилась. Блейк все утро провел на брусьях, буквально заставляя ноги работать, и так вспотел, что его темно-синие шорты намокли и плотно облепили бедра. Диона, изрядно вымотавшаяся от того, что все это время приседала перед ним, перемещая ступни в правильных положениях, уселась на пол.

- Давайте минутку отдохнем, - предложила она устало.

Ноздри Блейка раздулись, и он почти зарычал. Сжав руки вокруг перекладин, решительно стиснув зубы, он напряг мышцы, и его правая нога неуклюже двинулась вперед. Из груди вырвался дикий вопль, и упрямец повис на брусьях, свесив голову. Испуганная, Диона вскочила и потянулась к нему, но прежде чем успела что-либо предпринять, Блейк расправил плечи и приготовился шагнуть другой ногой. Откинувшись, он жадно глотал воздух, каждый мускул в его теле дрожал от отчаянных усилий, но вот передвинулась и левая нога, еще более неловко, чем правая, но передвинулась! Диона, застыв, стояла рядом, ее щеки стали мокрыми от невольных слез.

- Черт побери, - подбадривал себя Блейк, сотрясаясь от попыток еще раз шагнуть. - Сделай это снова!

Диона больше не смогла этого выносить и с приглушенным криком бросилась к нему, обнимая за стройную талию, пряча лицо на потном плече. Блейк покачнулся, но сохранил равновесие, крепкие руки обвились вокруг нее, так сильно стискивая, что Диона застонала от резкой боли.