Искушение признаться подруге во всем удивило Николь. Ей отчаянно хотелось поговорить о Мэтте, словно ей будет легче оттого, что она произнесет его имя. Неужели боль, терзающая ее душу, исчезнет при одном звуке его имени? Она почувствовала легкую тошноту, поняв, как быстро скользит по невероятно опасной дорожке. Ей захотелось уехать, побыть одной, и найти какой-нибудь способ справиться с тем, что происходит с ее душой и телом.

Голос Люсинды отличался характерным металлическим призвуком, отчего казался еще более пронзительным. Сейчас этот голос все настойчивее вмешивался в мысли Николь, и она подняла голову. Люсинда стояла рядом с Мэттом, положив руку на его плечо и улыбаясь ему ярко накрашенными губами. Ее тело почти прислонилось к его телу, и мягкое колыхание ее груди в декольте стало особенно отчетливым. Стоя рядом с ней, Мэтт, очевидно, не мог не вдыхать ее аромат, не мог оставаться безразличным к ее близости.

Николь почувствовала себя совершенно беспомощной, и ей стало так плохо, что она сама удивилась. Казалось, внутри нарастает страшная боль, и она в ужасе поняла, что ее буквально трясет. Но не просто от ревности, а от отвращения к самой себе за эту ревность к постороннему человеку.

Когда она услышала, как Фрэнк Бэрретт объявляет, что им с Люсиндой пора уходить, поскольку надо еще довезти до дому няньку, которая осталась с их ребенком, Николь охватило облегчение — не только потому, что скоро Люсинда окажется далеко от Мэтта, но и потому, что сама она может теперь ехать домой.

Пришлось прождать десять бесконечно долгих минут после ухода Бэрреттов, а затем она сказала, что и ей тоже пора уходить. Крис попробовала, было убедить ее остаться, с беспокойством предложив полушепотом:

— Если тебе хочется поговорить… Ну, ты понимаешь, о чем…

Николь покачала головой, смущенно соврав:

— Нет, все в порядке. Я просто немного устала.

Майк, услышав эти слова, дружески приобнял ее за плечи и поддразнил:

— Надеюсь, не потому, что твой новый шеф слишком загружает тебя работой, а?

Николь оставалось только надеяться, что для их ушей такой ответ прозвучал куда более естественно, чем показалось ей самой. И она заставила себя улыбнуться и даже весело рассмеяться.

— Значит, сегодня Гордон не сумел выбраться к нам? — как ни в чем не бывало, поинтересовался Майк, явно не имея ни малейшего представления о том, что случилось.

Краешком глаза Николь заметила, как Кристина состроила мужу отчаянную тоие [2],предостерегающе качая головой.

— Его матери нездоровится, — коротко ответила Николь. Сейчас, когда рядом с ней стоял Мэтт, она просто не могла объяснить Майку, в чем дело.

Вечер оказался для нее настоящим испытанием. И особенно после всего, что произошло, за последние несколько недель, она чувствовала, что вся ее жизнь неожиданно выскользнула из-под ее контроля. Отпирая дверцу своей машины и забираясь внутрь, Николь горестно размышляла о том, что же ей теперь делать.

Домой надо было ехать на другой конец городка, но она проехала меньше половины всей дороги, когда внезапно поняла, что дрожит и едва справляется с машиной.

Она немедленно свернула с шоссе в ближайший переулок и выключила мотор.

Все вокруг нее вдруг стало размытым, контуры предметов расплылись и смазались, но она сообразила, что плачет, лишь, когда подняла руку к лицу и нащупала слезы.

Грудь ее сжималась от невыносимой боли, дрожь никак не унималась. Она наклонилась вперед, закрыла глаза и положила, голову на руль, измученная и обессиленная.

Неожиданно кто-то открыл дверцу ее машины. Николь резко вздрогнула и вернулась к действительности, поняв, что ее машина припаркована на совершенно пустой и темной улице, время уже за полночь, она абсолютно одна и беспомощна…

Однако не успели подобные мысли пронестись в ее голове, как она поняла, что это не кто иной, как Мэтт.

— Я увидел, что ты остановилась, и подумал, не случилось ли чего с твоей машиной, — коротко объяснил он.

Было уже слишком поздно пытаться скрыть от него залитое слезами лицо. Быстрый, внимательный взгляд, которым он окинул ее при ярком свете, автоматически включившемся, когда Мэтт открыл дверцу, должно быть, позволил ему прекрасно рассмотреть ее.

— С машиной все в порядке, спасибо, — проговорила она, наконец.

— Это все он, да? Твой друг? — почти грубо спросил Мэтт. — Я слышал, как ты говорила Кристине, что между вами все кончено.

Он выпрямился и закрыл дверцу с ее стороны раньше, чем она успела ответить.

На несколько секунд, ей показалось, что он ушел, но потом она догадалась, что он просто обошел вокруг машины и сейчас открывает дверцу с левой стороны, чтобы сесть рядом с ней.

Разрываемая мучительной радостью оттого, что он рядом, и страхом перед такой близостью, она услышала, как он хрипло произнес:

— Я знаю, что ты уже слышала подобные слова, но он не стоит тебя. Мужчина должен быть полным идиотом, чтобы не сознавать, что…

Он тоже подумал, что причина ее слез — Гордон.Совершенно, инстинктивно Николь повернулась к нему, чтобы возразить, но ее машина была слишком маленькой, и он сидел слишком близко от нее. Когда она повернула голову, он поднял руку, и его теплые, чуть шероховатые пальцы скользнули по ее лицу. Большой палец руки смахнул капли влаги с ее щеки.

— Он не стоит твоих слез, — тихо произнес Мэтт.

Ее снова начала сотрясать дрожь, затем вдруг стало жарко, словно кожа загоралась ярким пламенем везде, где он прикасался к ней. Ее охватило непреодолимое желание прикоснуться губами к доброй руке, что ласкала ее лицо.

— Николь, послушай…

Она даже не заметила, что оба слегка изменили положение, но, должно быть, это произошло, так, как вдруг они оказались совсем близко друг от друга. Одной рукой Мэтт прижимал ее к себе, а другая рука легко прикасалась к ее волосам, и его пальцы просто обжигали ее. Движения были почти нежными, с удивлением поняла Николь.

Она взглянула ему в лицо, молча, пытаясь найти в глазах ответ на мучивший ее вопрос и до сих пор не понимая, что могло стать причиной этой внезапной ласки.

Было темно, и его лицо оставалось в тени. Все, что она могла различить, — это темный блеск глаз и контур красиво очерченного рта.

Сердце болезненно забилось в ее груди. Взглянув на его губы, она уже была не в силах ни отвести глаза, ни думать о чем-либо ином. В горле пересохло, казалось, не хватает воздуха. Губы слегка приоткрылись, и она ощутила, как миллионы тончайших наэлектризованных игл пронзают ее насквозь.

— Ники…

От звука его голоса она вздрогнула так, словно он прикоснулся к ее телу.

Когда его губы первый раз скользнули по ее губам, это был лишь намек на наслаждение, мягкое прикосновение нежной плоти, но оно настолько потрясло Николь, что заставило содрогнуться.

В то же мгновение с губ Мэтта сорвался тихий успокаивающий звук. Его язык легко пробежал по ее губам, и Николь почувствовала инстинктивное желание еще крепче прижаться к нему. Ее руки обвились вокруг него, хотя она даже не поняла, как это произошло.

Медленное прикосновение его языка к ее губам было неизъяснимо сладостным, невероятно чувственным, и все ее тело напряглось, страстно желая большего. Да и сердцем она стремилась к тому же — слиться с ним, насладиться этой столь давно желанной близостью.

Мэтт оставил пиджак в своей машине, и она чувствовала, как под тонкой тканью его рубашки перекатываются на плечах тугие мускулы.

Ошеломленная происходящим, Николь, тем не менее, продолжала гладить его плечи, спину и снова плечи, безрассудно позволяя своим чувствам одержать над ней верх.

Должно быть, она делала нечто подобное и раньше, иначе, почему ее руки, губы, все тело, так страстно желают соединиться с ним?

Когда губы Мэтта скользнули вниз, к ее шее, лаская нежную кожу, Николь издала тихий стон, и ее вдруг начала сотрясать дрожь нетерпения, словно вырывалось наружу желание, свернувшееся в глубинах ее существа тугой пружиной.