— Печально, — сказала Донна, когда Нил выложил ей все это; она улыбнулась. — Ты подвел черту?

Нил обиделся. Конечно, Донна была права. Вполне возможно, Лулу стала бы оружием, которое разрушило бы оборонительные порядки Донны. Быть может, только сейчас наступила запоздалая реакция. И это приглашение в квартиру в мансарде якобы для того, чтобы наблюдать сверху за обменом документами, на самом деле преследовало и другие цели.

Поэтому Нил с легким сердцем вошел в здание, выяснил, что лифт отсутствует, и, преодолев, казалось, не меньше десяти тысяч ступенек, поднялся на мансардный этаж. Он предварительно позвонил снизу, и Донна ждала его у открытой двери. Подчеркнутая деловитость.

— Заходи.

Она провела Нила в комнату. Дверь на балкон была открыта. Нил направился было туда, но Донна его остановила.

— Нет, нет. Подожди. Не спугни их.

Нил отступил назад.

— По моим половина третьего, — сказала Донна. — А по твоим?

Он сдвинул манжету.

— То же самое.

И тут раздался звонок.

Донна посмотрела на него, он посмотрел на нее, затем оба взглянули на свои сотовые. Только после второй трели до них дошло, что звонят в дверь.

— Взгляни, кто там.

Нил посмотрел в глазок и обернулся.

— Это какой-то священник.

— Священник?

Донна прошла через комнату и открыла дверь. Высокому священнику ряса была коротка. Он прошел в квартиру, захлопнул дверь и сказал:

— Вы пойдете со мной.

В руке у него был пистолет.

V

Он провалился спиной вперед в податливую пустоту

Дортмунд, сидевший в плетеном кресле в сени деревьев виллы Стритч, отбросил «Разум и чувства» на металлический столик. Он только что приказал Трэгеру отменить встречу с Анатолием, а Трэгер отказался ему подчиниться.

— При всем уважении, ты мне больше не начальник.

— Я больше никому не начальник. Я думал, я твой друг.

Трэгер кивнул. Наступил деликатный момент, однако Трэгер решил во что бы то ни стало встретиться с Анатолием. Он объяснил Дортмунду, что, какой бы призрачной ни была надежда, возвращение третьей тайны Фатимы — единственный способ снять осаду с Ватикана.

— Винсент, из этой затеи ничего не получится.

— Есть другие предложения?

Дортмунд потянулся было за романом Джейн Остин, затем отдернул руки. Казалось, он ищет тазик с водой, чтобы их вымыть.

— О предстоящей встрече известно всем, — сказал он.

— Знаю.

— Винсент, вы с Анатолием станете мишенями для самых разных соперничающих сил.

Трэгер это понимал. Сначала ему казалось, что опасность угрожает в первую очередь Анатолию. Разочаровавшийся бывший сотрудник КГБ собирался рассказать о роли, которую играл в покушении на Иоанна Павла II Чековский. Когда Анатолий спросил Трэгера, имел ли нынешний посол России отношение к тому заговору, Трэгер посмотрел ему в глаза и ничего не сказал. Существует много способов ответить на вопрос. Анатолий видел в отмщении цель жизни, следуя логике, которую Трэгер не мог понять. Но он понимал чувства врага: окружающий мир прошел своим путем мимо него, к новой, еще более безумной фазе, и оказалось, что жизнь прожита впустую. Ради чего нужно было убивать, разрушать, выкрадывать, борясь за господство в черно-белом мире? Мир стал серым. Бесцветным. Улицы запружены обезумевшими толпами, теперь уже не послушным инструментом для достижения высших целей, а фанатиками, одержимыми религиозным рвением. Одно дело рисковать собой ради великой цели; но как сражаться с тем, кто по собственной воле взрывает себя в людном месте, кто направляет самолет в небоскреб, ослепленный надеждой попасть в рай, ему обещанный?

Анатолий смотрит на предстоящую встречу как на Götterdämmerung, ^[137]как на крушение всех своих прежних идолов. Для него это в каком-то смысле способ самому превратиться в живую бомбу. В его сценарии Трэгер лишь статист, которым можно без сожаления пожертвовать. Трэгер это прекрасно понимал.

Но понимал он и то, что Дортмунд сказал правду. Почему о предстоящей встрече известно буквально всем? Хизер знает о ней с самого начала. Пьячере знает, потому что ему обязательно должен был сказать Родригес. И в агентстве о ней тоже знают. К Дортмунду на виллу Стритч приезжали трое гладковыбритых мужчин с ледяными глазами, считавших, что Дортмунд похищен и удерживается в заложниках, став жертвой Трэгера.

— Им нужен ты, — сказал Дортмунд.

— Когда все это кончится, я сдамся сам. Обвинение против меня развалится.

— Но вот доживешь ли ты до суда?

Трэгера обвиняли в убийстве Брендана Кроу. Что гораздо болезненнее, его обвиняли в убийстве Беа!

Подобно Анатолию, он был предоставлен самому себе. Затем раздался звонок, и Трэгер отправился на встречу.

Лев сидел в маленькой стеклянной кабинке у входа. Трэгер бросил на него вопросительный взгляд и, получив молчаливый ответ, вошел в здание.

Двери часовни были открыты, оттуда доносились органные переливы. В коридор стали выходить семинаристы, по двое, в сутанах и стихарях, и звуки музыки создавали ощущение, будто они на параде. Трэгер прижался к стене, пропуская их. Казалось, молодых семинаристов были сотни. Наконец они рассеялись по классам. Трэгер прошел до конца коридора к лифту и вскоре уже поднимался наверх, к Анатолию.

Оказавшись на последнем этаже, Трэгер преодолел еще один пролет до закрытой двери. Он повернул ручку и потянул на себя. После полумрака помещения солнце на мгновение его ослепило. Огромный огненный шар уже клонился к западу. В дальнем конце крыши Трэгер увидел три фигуры, мужчину, женщину и священника. Что они здесь делают? Судя по всему, произошла какая-то осечка.

Трэгер развернулся, собираясь уходить, но тут священник окликнул его.

— Подожди!

Анатолий. И он держал пистолет.

— Иди познакомься с нашими свидетелями. Документ у тебя с собой?

— А у тебя?

Сунув руку за пуговицы сутаны, Анатолий достал пухлый конверт.

— Давай.

— Как вы здесь оказались? — подошел Трэгер к Донне Куандо.

— Нас притащили силой! — воскликнул мужчина. — Я представитель прессы. Все это просто возмутительно!

Анатолий бросил на него презрительный взгляд. Заложник представился как Нил Адмирари, римский корреспондент журнала «Тайм».

Полуденная месса в Североамериканском колледже служилась по новому обряду, для этой цели специально приглашали епископа. Трепанье затерялся в сутане и стихаре среди семинаристов и молодых священников, заполнивших скамьи в нефе, и теперь с трудом сдерживался, наблюдая, во что превратилось богослужение после Второго Ватиканского собора. Единственным утешением было то, что месса оставалась законной и допустимой. — Трепанье не разделял мнение тех, кто осуждал новый порядок как разрыв с традициями, такой же решительный, как и изменение церемонии рукоположения в англиканской церкви. Но наконец все завершилось, и Трепанье влился в ряды выходящих из часовни. При виде Трэгера, прижавшегося к стене, у него забилось сердце. Подумать только, он мог с ним разминуться!

Когда процессия свернула в трапезную, Трепанье остановился и, не обращая внимания на потоки священнослужителей, следил за коридором, откуда только что вышел. Он увидел, как Трэгер ринулся прочь, словно отпущенная пружина. Прокравшись обратно, Трепанье заглянул за угол и как раз увидел, как Трэгер заходит в лифт.

Глядя на загорающиеся одна за другой над дверью цифры, Трепанье мысленно благодарил небо за вдохновение, побудившее его поселиться здесь, в Североамериканском колледже. В то время решение перебраться в колледж из комнаты для гостей в братстве Пия IX было обусловлено близостью к Ватикану. Сейчас же Трепанье думал, что провидение направило его сюда засвидетельствовать возвращение третьей тайны Фатимы! У него появилась четкая цель.

Кабина остановилась на последнем этаже, на том самом, где располагалась комната Трепанье. Не дожидаясь, когда лифт спустится, Трепанье выскочил на лестницу. После первых же двух пролетов он пожалел о своем решении, однако возвращаться значило терять драгоценное время, поэтому он поднялся пешком.