Но пусть он сам сначала мне покажет.

Прошло много часов, прежде чем я придумал, как это сделать. Все это время я прикидывал и так и эдак. А он тем временем метался по комнатам, как загнанный зверь. Меня заботили две вещи: как не обнаружить себя и как увидеть то, что он не сможет утаить.

Я опасался, что он выключит свет, но если он что-то задумал, то ему придется ждать темноты, поэтому у меня еще было какое-то время. Может быть, он и не хотел бы что-то предпринимать, но обстоятельства вынудят его. Хотя он понимал, что любое действие более опасно, чем выжидание.

Я не обращал внимания на то, что происходит вокруг, все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы любым способом вынудить его открыть мне то самое потайное место, чтобы я, в свою очередь, мог сообщить о нем в полицию. А происходило вот что.

Именно в силу моей зацикленности на главном я как-то не придал должного значения тому, что происходило тоже у меня на глазах в тот вечер.

Хозяин дома или кто-то другой привел, по-видимому, потенциального квартиросъемщика в квартиру на шестом этаже, где ремонт был уже закончен. Эта квартира размещалась над Торвальдами, двумя этажами выше, а на пятом этаже все еще шли работы. И тогда моему взору предстало странное зрелище, совершенно случайно, конечно, возникшее. Хозяин дома или его агент и съемщик квартиры появились в окне гостиной шестого этажа как раз в тот момент, когда Торвальд стоял у окна своей квартиры на четвертом этаже. Потом все мужчины одновременно, словно по команде, вышли из гостиной и вскоре появились у кухонных окон. Это показалось мне очень странным, все трое действовали совершенно синхронно, словно марионетки на одном поводке. Такого, может быть, вы не увидите в ближайшие пятьдесят лет. После этого синхронность их действий разрушилась и больше не повторялась.

Но что-то во всем этом насторожило меня. Какая-то неясная тревога нарушала размеренный ход событий. Я все силился найти объяснение этому странному чувству, но никак не мог. Агент и квартирант ушли, и теперь я видел только Торвальда. Моя память была не в силах мне помочь. Если бы я увидел все это снова, то, может быть, понял бы, в чем дело, но ничего больше не происходило.

Это событие ушло в глубины моего подсознания, а я занялся решением первоочередной задачи, не терпевшей отлагательства.

И решение было найдено. Это произошло, когда уже совсем стемнело. Придуманная мною акция могла не сработать, потому что была довольно сложной, но ничего другого я придумать не мог. Все, что мне требовалось, — это чтобы он запаниковал и непроизвольно устремился в некоем определенном направлении. Для этого мне предстояло сделать два телефонных звонка и добиться того, чтобы в промежутке между ними он отсутствовал в квартире хотя бы полчаса.

Я листал при свете спички телефонный справочник, пока не нашел то, что искал.

«Торвальд Ларс. 525. Бндкт… SW 5–2114».

Я загасил спичку и нащупал в темноте телефонную трубку. Я набрал нужный мне телефон и словно на экране телевизора мог видеть все, что происходило в квартире абонента, просто глядя из окна в окно.

— Хэлло, — нехотя ответил он.

Я подумал, как это странно. Вот уже три дня, как я считаю его убийцей, а только сейчас впервые слышу его голос.

Я даже не счел нужным изменить свой голос. В конце концов, я его никогда не видел, так же, как и он меня.

— Вы получили мою записку? — спросил я.

Он осторожно поинтересовался:

— А кто это?

— Тот, кому удалось случайно узнать.

Он хитро спросил:

— Узнать что?

— Узнать то, что знаете вы. О чем знаем только мы с вами.

Он отлично владел собой и ничем не выдавал своих чувств. Но он не подозревал, что виден мне как на ладони. Я установил бинокль на нужной высоте на подоконнике, подложив под него две толстые книги. Я видел, как он рванул ворот рубашки, словно ему вдруг стало душно. Потом заслонил глаза тыльной стороной ладони, как вы делаете, когда яркий свет ударяет вам в лицо.

Но ответил он твердым голосом:

— Я не знаю, о чем это вы говорите.

— О деле, вот о чем я говорю. Мне кажется, я на нем могу заработать. Чтобы не дать ему хода.

Я не хотел, чтобы он догадался, что я наблюдаю за ним в окно. Мне надо было и дальше видеть его, и сейчас даже больше, чем когда-либо.

— Вы не очень тщательно закрыли дверь в ту ночь. Она немного приоткрылась от дуновения воздуха.

Это буквально пригвоздило его к месту. Я почти физически чувствовал, как у него свело живот.

— Вы ничего не видели. Да и видеть-то было нечего.

— Это вам так кажется. Так что, мне идти в полицию? — Я для виду покашлял. — Если мне не заплатят, я так и сделаю.

— О! — воскликнул он с некоторым облегчением. — Вы что, хотите видеть меня, так, что ли?

— Может быть, так будет лучше всего. Сколько вы можете принести с собой прямо сейчас?

— У меня при себе только около семидесяти долларов.

— Очень хорошо, об остальных мы договоримся при встрече. Вы знаете, где Лейксайд-парк? Это недалеко отсюда. Может быть, встретимся там? — Это займет около получаса, пятнадцать минут туда и столько же обратно. — Там есть небольшой павильон, сразу как войдете.

— А сколько вас там будет? — осторожно спросил он.

— Только я один. Работаю на себя. Мне не нравится с кем-то делиться.

Кажется, это ему тоже понравилось.

— Так я выхожу, — сказал он, — чтобы узнать, в чем все-таки дело.

Как только он положил трубку, я стал наблюдать за ним еще внимательнее, чем прежде. Он встал и прошел в дальнюю комнату, в спальню, где он прежде не появлялся. Подошел к стенному шкафу, на минуту задержался возле него и снова вышел. Он достал что-то из укромного места, потом сделал рукой движение, похожее на движение поршня, прежде чем этот предмет исчез в кармане куртки. Я понял, что это был револьвер.

Как хорошо, что я не пошел в Лейксайд-парк за семьюдесятью долларами.

В квартире стало темно, и он вышел.

Я позвал Сэма.

— Я хочу, чтобы вы проделали для меня одну немного рискованную вещь. А может, и очень рискованную. Вы можете сломать ногу, или вас могут подстрелить, а то и вовсе угодить в полицию. Мы с вами уже десять лет, и я никогда не просил вас сделать что-либо, что могу сделать сам. Но сейчас я лишен возможности действовать лично, а дело не терпит отлагательства.

И я все растолковал ему.

— Выйдите через черный ход, перелезьте через забор и посмотрите, сможете ли вы подняться по пожарной лестнице в ту квартиру на четвертом этаже. Он оставил одно окно немного приоткрытым сверху.

— И что же я должен делать дальше?

— Ничего.

Полиция уже побывала там, и после нее уже ничего не найдешь.

— В квартире три комнаты, — продолжал я. — Я хочу, чтобы вы устроили там беспорядок, чтобы сразу было ясно, что кто-то там побывал. Загните край каждого ковра, сдвиньте с места все стулья и столы, оставьте открытой дверь туалета. Не пропускайте ни одной вещи. И смотрите вот на это. — Я снял свои ручные часы и надел их ему на руку. — У вас двадцать пять минут, считая от этого момента. Если вы управитесь за эти двадцать пять минут, вам ничего не грозит. Когда увидите, что они на исходе, уходите, уходите очень быстро.

— И спускаться тоже по наружной лестнице?

— Нет.

Он в возбуждении не запомнил, оставил окна открытыми или нет. А мне нужно, чтобы он опасался угрозы не с тыльной стороны дома, а с фасада. Чтобы мои окна не вызывали у него подозрений.

— Закроете плотно окна, выйдете через дверь и покинете дом через парадный ход. Проделать все надо быстро, ради вашей собственной безопасности.

— Я слишком доверчивый человек, — уныло сказал Сэм, но все-таки пошел.

Он вышел через наш черный ход, что как раз под моим окном, и начал карабкаться через забор. Если бы кто-нибудь окликнул его из какого-нибудь окна, я готов был сказать, что сам послал его за чем-то. Но никто его не заметил. Он лез через забор вполне сносно для человека его возраста. А он был уже далеко не молод. Даже когда он обнаружил, что пожарная лестница не достигает земли, он догадался подставить что-то. Наконец он забрался в квартиру, зажег свет и оглянулся на меня. Я помахал ему рукой, мол, действуй и не расслабляйся.