– Терпеть не могу грубиянов, – заявил он, взводя курок.

Мальчишка, скорчившись, громко рыдал, умоляя сохранить ему жизнь. Обернувшись к британцу, я начала:

– Не можете же вы…

А он посмотрел мне прямо в глаза и вдруг подмигнул. Потом, снова обернувшись к юному солдату, произнес:

– Слышал, что говорит моя подруга? Она не хочет, чтобы я тебя застрелил.

Мальчишка не ответил, только свернулся в комочек и плакал, как напуганный до смерти ребенок – да он таким и был.

– Мне кажется, ты должен попросить у нее прощения, а? – сказал англичанин. Я видела, что винтовка у него в руках подрагивает.

– Простите, простите, – пробормотал мальчишка, захлебываясь плачем. Англичанин посмотрел на меня.

– Вы прощаете его? – спросил он. Я кивнула.

Англичанин кивнул в ответ и повернулся к мальчишке:

– Как рука?

– Болит.

– За это извини. Теперь можешь идти.

Мальчишка, все еще дрожа, поднялся на ноги. Лицо его было полосатым от слез и грязи, а на штанах я увидела мокрое пятно – он обмочился со страху. Он смотрел на нас с ужасом, все еще уверенный, что сейчас его пристрелят. Надо отдать должное британцу: он подошел и ободряюще потрепал мальчишку по плечу.

– Все в порядке, – сказал он спокойно. – Мы ничего тебе не сделаем. Просто пообещай, что никому не скажешь, что видел нас. Обещаешь?

Солдат посмотрел на винтовку в его руках и часто закивал.

– Хорошо. Последний вопрос. Много здесь по реке патрулей?

– Нет. Нашу базу смыло. Я отбился от остальных.

– А как насчет деревни вниз по реке?

– От нее и следа не осталось.

– Всех людей смыло?

– Кое-кто успел добраться до холма.

– А где холм?

Солдат махнул рукой в сторону заросшей тропы.

– Сколько времени туда идти? – продолжал англичанин.

– Полчаса.

Посмотрев на меня, англичанин сказал:

– Там что-нибудь и узнаем.

– Понятно, – откликнулась я.

– А теперь беги отсюда, – обратился англичанин к солдату.

– А ружье…

– Извини, его я оставлю себе.

– Мне попадет, если вернусь без оружия.

– Скажешь, что его унесло водой. И запомни: ты должен держать слово. Ты нас не видел. Понял?

Мальчишка перевел взгляд на винтовку и опять на англичанина:

– Обещаю.

– Молодец. Теперь ступай.

Солдат закивал и побежал туда, где стоял вертолет. Когда он скрылся из виду, англичанин прикрыл глаза, глубоко вздохнул и пробормотал:

– Вот ведь чертово дерьмо.

– Согласна.

Открыв глаза, он посмотрел на меня:

– С вами все в порядке?

– Да… но чувствую себя полной идиоткой.

Он ухмыльнулся:

– Вы и вели себя как полная идиотка – но это бывает. Особенно если на тебя вдруг выскочит сопляк со стволом. На этой радостной ноте…

И он жестом показал, что пора продолжить путь. Что мы и сделали – бегом преодолевая открытые места, отыскивая заросли погуще и пробираясь по самому краю залитых водой полей. Так мы двигались без остановки минут пятнадцать, не обменявшись ни словом. Англичанин шел впереди, я за ним на расстоянии нескольких шагов. У меня была возможность разглядеть своего спутника, пока мы топали по хлюпающей под ногами земле. Он полностью сосредоточился на выполнении нашей главной задачи – убраться как можно дальше от солдат. При этом он чутко реагировал на любой необычный звук. Дважды, когда ему казалось, что он что-то слышит, он останавливался и оглядывался на меня, приложив палец к губам. Мы снова трогались с места, только когда он убеждался, что никто не висит у нас на хвосте. Меня заинтересовало то, как он держал отобранную у солдата винтовку: не повесил на плечо, а так и нес, сжимая в правой руке, на отлете, дулом вниз. И я поняла, что он никогда бы не убил этого мальчишку. Именно по тому, как неумело он держал эту винтовку.

Минут через пятнадцать он указал мне на груду больших камней у реки. Мы уселись, но не промолвили ни слова, продолжая прислушиваться, нет ли погони. Спустя минуту англичанин заговорил:

– Мне так кажется, если бы мальчишка нас выдал, его товарищи сейчас уже были бы здесь.

– Вы его изрядно напугали – он и вправду решил, что вы его убьете.

– Пришлось припугнуть, иначе он без сожаления пристрелил бы вас.

– Понимаю. Спасибо вам.

– К вашим услугам. – Тут он протянул мне руку и представился: – Тони Хоббс. Вы для кого пишете?

– Для «Бостон пост».

На губах у него мелькнула удивленная улыбка.

– Да что вы, правда?

– Да, – сказала я. – Правда. У нас есть зарубежные корреспонденты, знаете ли.

– Правда? – повторил он, подражая моему акценту. – Так вы – зарубежный корреспондент?

– Правда, – ответила я, постаравшись сымитировать его акцент.

Надо отдать ему должное, он расхохотался. И сказал:

– Поделом мне.

– Да уж. Поделом.

– И откуда же вы корреспондируете? – спросил он.

– Из Каира. А теперь попробую догадаться. Вы работаете в «Сан»?

– На самом деле, в «Кроникл».

Я попыталась скрыть, что ответ произвел на меня впечатление.

– На самом деле, в «на самом деле в „Кроникл"»?

– А вы за словом в карман не лезете.

– Приходится, особенно если работаешь в маленькой провинциальной газетке. Иначе нам не справиться с большими самоуверенными дядьками.

– Ого, а вы уже решили, что я самоуверен?

– Мне хватило двух минут, чтобы понять это, еще в вертолете. У вас офис в Лондоне?

– На самом деле, в Каире.

– Постойте, я же знаю, кто там представляет «Кроникл» – Генри…

– Бартлетт. Заболел. Язва, кажется. Поэтому меня перевели сюда из Токио дней десять назад.

– Я работала в Токио. Четыре года назад.

– Хм… похоже, я гоняюсь за вами по пятам.

Внезапно мы услышали неподалеку шаги и насторожились. Тони схватил винтовку, которую прислонил было к камню. Шаги приближались. Мы вскочили и увидели молодую сомалийку, бредущую по тропе с ребенком на руках. Ей было не больше двадцати лет, а младенцу не больше двух месяцев. Мать казалась изможденной, ребенок не шевелился, и это было страшно. Увидев нас, женщина стала что-то кричать на диалекте, которого мы не понимали, и отчаянно жестикулировать, показывая на винтовку у Тони в руке. Тони сразу все понял. Размахнувшись, он бросил винтовку прямо в бурлящую реку, в самую гущу мусора и грязи, плывших по течению. Этот поступок, казалось, удивил женщину. Она повернулась ко мне и снова начала кричать, умолять о чем-то, но тут у нее подкосились ноги. Мы с Тони подхватили ее, чтобы не дать упасть. Не выпуская ее из рук, я покосилась на безжизненное дитя. Потом посмотрела на англичанина. Он мотнул головой в сторону вертолета Красного Креста. Обхватив истощенную женщину с двух сторон за талию, мы медленно потащились в обратный путь, к прогалине, где сел наш вертолет.

Добравшись туда, я с облегчением увидела, что сомалийские машины отъехали подальше, и солдаты спокойно стоят в стороне, а не роются в привезенном грузе. Передав женщину солдатам, мы направились к вертолету.

Двое ребят, что летели с нами, все еще занимались разгрузкой.

– Кто здесь врач? – спросила я. Один из парней поднял голову, увидел женщину с ребенком и тут же побежал у ним, а его коллега не очень вежливо предложил нам проваливать:

– Здесь вам больше делать нечего.

К тому же выяснилось, что у нас нет надежды добраться до затопленной деревни: дорогу к ней уже перекрыла сомалийская армия. Отыскав главного врача миссии Красного Креста, я сообщила ему про жителей деревни, спасшихся на холме в двух километрах от деревни, на что он ответил (с твердым швейцарским акцентом):

– Мы об этом знаем. Как только их военные дадут добро, мы направим туда вертолет.

– Можно с вами? – спросила я.

– Нет. Военные разрешили лететь с ними только троим из нас…

– Так скажите, что мы из вашей команды, – вмешался Тони.

– Нам нужно отправить туда медиков.

– Пошлите двух медиков, – сказал Тони, – и одного из нас.