Похоже, опять это началось. Он провел рукой по лицу. Почти три года он не видел этот сон. Этот поганый сон, из-за которого его тело вечно болело от тоски по Дженне, тогда как, собственно, он проклинал ее.

Успокойся, Те Ароа, сказал он себе. Ее не будет здесь через пару недель. Не будет ни в твоей жизни, ни в твоих снах. Навсегда.

Он снова взглянул на часы. Без двадцати семи минут восемь. Но, может быть, он освободится на самом деле, если пройдет по плану этот день. Ему вдруг показалось, что это вполне возможно, особенно, если вечером Лина Мантерс внесет свою лепту. Она всегда просит, чтобы он остался до утра. Он пока никогда не делал так, но почему бы сегодня вечером ему не принять ее предложение? Это внесет некое разнообразие и поможет мыслям перестроиться.

С Линой Тайрен иногда проводил вечера, когда приезжал в Оушен-Хилл. Прелестная вдовушка никогда не настаивала на каких-либо обязательствах и не предъявляла претензий. К черту, правила для того и есть, чтобы их нарушать. Прежде всего, если того требуют чрезвычайные обстоятельства.

А то, что Дженна Фарсон снова в Оушен-Хилл, – обстоятельство чрезвычайное.

На мгновение он прикрыл глаза и тут же опять увидел ее перед собой: она стояла – почти голая, если не считать пары полосочек розового шелка, – над ним, и ее изумрудные глаза говорили, что она его хочет.

– Проклятье! – Он открыл глаза, отшвырнул подальше и так уже печально скукожившееся одеяло и выскочил из кровати. После сегодняшнего дня Дженна будет всего лишь воспоминанием, которое поблекнет со временем. Он это жестко приказал себе.

– Думаю, морковка – то, что надо. – Дженна взяла за руку свою дочку; они выходили из супермаркета. – Если бы ты была лошадкой, чтобы ты больше всего любила кушать?

– Жвачку с мороженым, – мгновенно выпалила Синди, как будто выстрелила из пистолета.

До чего же она у меня непосредственная, с улыбкой подумала Дженна. Ей нравилось раскованное поведение дочки, нравилось болтать с ней. В своем детстве Дженна редко отваживалась высказываться так свободно и легко, не говоря уже о поступках. Единственный раз, когда она все же решилась действовать по велению чувств, обернулся катастрофой… хотя сначала все казалось чудесным. А с Синди она словно наверстывала упущенное. С дочкой ей даже удавалось порой отрешиться от собственной серьезности, почувствовать себя чуть-чуть беззаботнее. А уж сегодня-то ей точно предстоит прыгать выше головы ради этой самой беззаботности. Общение с Тайреном потребует огромных усилий.

Через полчаса они договорились встретиться у Тайрена, посмотреть его лошадей. Понятно, это интересно только Синди. Дженне же очень не хотелось идти туда, в предчувствии серьезного разговора, но ведь все-таки любопытно увидеть дом Тайрена и чего он там еще добился в своей жизни. И она все равно рада видеть его, даже если это и означает, что ей придется рассказать правду.

– Не отпускай мою руку, солнышко, – сказала она дочке; они переходили улицу.

– Мамочка, а почему здесь все ходят медленно-премедленно?

Дженна повеселела.

– Думаю, потому что людям здесь некуда особенно торопиться. По сравнению с Оклендом, правда же, тут очень спокойно?

Синди кивнула.

– Мне тут нравится.

Дженна остановилась возле своей машины и задумчиво посмотрела на дочь.

– Да? Правда, мое солнышко?

Синди энергично закивала, а в ее глазах можно было прочесть тысячу желаний одновременно. Ей нравилось все. Она каждое утро просыпалась с улыбкой, умывалась, завтракала и бежала играть. Для Синди мир еще был приятнейшим местом, а редкие обиды и неудачи, хотя и сопровождались по малолетству бурными слезами, быстро забывались. Со взрослыми все не так; взрослые помнят дольше… Синди сверкнула серебристым взглядом и начала подпрыгивать еще энергичнее.

Наверное, действительно глаза – зеркало души, – подумала Дженна. А вот если бы кто-то заглянул в ее глаза – если бы, конечно, у кого-то нашлось на это время, – этот кто-то определенно бы в них увидел, что в Окленде ей не особенно уютно, да никогда и не будет. Окленд никогда не был ее домом; так неуютно носить одежду, сшитую на заказ для кого-то другого. Вроде и подходит тебе по комплекции и размеру, вроде и скроено ладно, а все равно что-то не то…

Дженна открыла дверцу машины. Через пару недель все равно придется уехать отсюда, хотят ли они с Синди того или нет. Здесь для них обеих есть нечто такое, отчего они чувствуют себя дома, но ведь в Окленде она зарабатывает им на жизнь. Боже, у нее фантастическая работа и куча клиентов. Она больше не принадлежит Оушен-Хилл. Это все в прошлом.

– Смотри, мамочка! Вон, старый дяденька на нас смотрит!

Дженна оглянулась. На противоположной стороне улицы стоял пожилой мужчина. Она не видела его всего четыре года, но такое ощущение, что гораздо дольше. Он изменился не очень сильно, только морщины у глаз и рта стали глубже. Дженна почувствовала раздражение. С чего, спрашивается, ему выглядеть таким несчастным? Хотя, даже тратить на него мысли – слишком жирно после всего, что он ей сделал.

– Мамочка, что?

Дженна крепко схватила Синди за руку.

– Ничего, Синди. Пойдем.

Пойдем, прежде чем я его вдруг окликну, или он меня…

– Дженна?

Слишком поздно.

– Здравствуй, папа.

И вдруг на его лице она увидела выражение, какого у отца она не видела никогда прежде, но тысячи раз – в зеркале. Сомнение и неуверенность. Она не могла этому поверить. У Рэндальфа просто не может быть такого выражения лица, природа не наделила.

Он улыбнулся нерешительно.

– Ты снова дома.

Дженна молча кивнула. Как будто в горло залили свинец, и она не могла протолкнуть через него ни слова. Отец никогда раньше не говорил с нею так. Это звучало неестественно, будто он плохо выучил роль и сейчас пытается ее сыграть, но у него выходит неважно.

– Так приятно тебя видеть. – Он перевел взгляд на девочку. – Это Синди?

Дженна опять кивнула и еще сильнее сжала дочкину ручку.

– Да.

Пожалуйста, не наговори ей сейчас каких-нибудь пошлостей, мысленно взмолилась она, когда отец присел возле Синди на корточки. Было заметно, что это далось ему с трудом. Он вообще стал гораздо медленнее двигаться.

– Привет, – сказал он.

– Привет. – Синди прижалась к матери. – Ты кто?

Дженна затаила дыхание.

– Я твой дедушка.

Синди улыбнулась.

– Ну, хорошо, – и пожала плечами.

Дженна испытала облегчение, но всего лишь на миг. Она не доверяла отцу.

– У меня скоро день-рождение. – Синди подняла шесть пальчиков вверх. – Вот через сколько месяцев.

Он улыбнулся.

– Я знаю.

Синди хихикнула.

– Правда?

Естественно, он это знал. День рождения Синди всегда будет днем позора Рэндальфа Фарсона. Дженна потянула Синди за руку.

– Нам пора идти, папа. У нас встреча.

– Мне можно смотреть лошадок Тайрена! – объявила Синди. – Ты знаешь Тайрена?

Рэндальф Фарсон выпрямился. Выражение его лица стало жестким. Вот так уже гораздо привычнее.

– Да.

Ну и нисколько он не изменился. Каким был, такой и есть – бездушный старый ханжа. Зачем, вообще, она стоит здесь и с ним разговаривает? Дженна торопливо распахнула заднюю дверцу машины.

– Залезай, Синди.

Синди колебалась.

– До свидания, дедушка, – пропела она.

– До свидания, Синди. – Он улыбнулся вновь. А потом обогнул машину и подошел к Дженне.

– Может быть, ты как-нибудь заглянешь ко мне? – Его тон снова стал неестественно кротким. Но Дженна больше не желала обманываться.

– У нас не очень много времени. – Она смотрела мимо.

– Может быть, сообразим маленький ужин? Ты, Марта и Синди.

Дженна попыталась проглотить комок в горле. Почему он это делает? Почему он такой приветливый? Что ему нужно? Рэндальф никогда и ничего не делает просто так.

– В четверг?

Их глаза встретились.

– Часиков в шесть? – Он смотрел на нее с такой надеждой.