Кончита, Чимара, Марисоль с дочкой Чикитой, Каседас и Алисита с веселым смехом кинулись навстречу вошедшим. Каседас обняла Джона и залилась радостным смехом, когда он, ошеломленный и недоверчиво улыбающийся, легко приподнял ее и покружил вокруг себя.
– Джон, Морин, мы хотели сделать сюрприз, но не все успели! Вы посмотрите, мы же все малыши по сравнению с вами, а никого из ребят пока нет! Мы не можем только повесить звезду! Джон, пожалуйста!
Джон улыбнулся и наклонился к самому полу. Морин застыла в восторге. Чикита, крошечное коричневое создание с черными блестящими глазенками и роскошными ресницами на пол-лица, в цветастом легком платьице и с большим белым бантом, невесть как державшимся среди упругих шоколадных кудряшек, важно приблизилась к Джону и протянула ему большую золотую рождественскую звезду.
– Визду, пажалиста, дядя!
Джон подхватил малышку на руки, и Чикита с веселым писком в мгновение ока вознеслась к самому потолку. Она одновременно вытянула ручки и высунула язык – и вот звезда закачалась на самой макушке Летней Рождественской Пинии Дома На Сваях. Джон рассмеялся и подбросил Чикиту несколько раз, а она залилась веселым смехом, а потом обняла Джона за шею и крепко чмокнула в щеку. Морин почувствовала, что сейчас разрыдается. Более прекрасного зрелища ей видеть не доводилось.
Наконец утихли восторги, разошлись оживленные домочадцы, и Морин наконец смогла запереться у себя в комнате и принять душ, а также поразмыслить о случившемся за сегодняшний день.
Почему-то собственное отражение в зеркале ванной комнаты заставило девушку залиться отчаянным румянцем. Словно последняя деревенская дурочка, Морин прикрыла глаза рукой и смотрела на себя сквозь растопыренные пальцы, только что не хихикая при этом смущенно и придурковато.
А стесняться было нечего. Молочно-белая кожа, казалось, светилась изнутри. Только руки, шея и ноги были слегка прихвачены солнцем. Высокая полная грудь была упругой и практически идеальной формы. Нежно-розовые маленькие соски походили на розовые бутоны… Возле одного из них темнел небольшой синяк – след яростного поцелуя Джона. При воспоминании об этом Морин вспыхнула еще жарче, но взяла себя в руки и продолжила исследование собственного тела.
Живот впалый, упругий. Пресс у нее всегда был хороший, а как иначе? Баскетбол – игра атлетов. Бедра – на взгляд самой Морин – широковаты, хотя при ее росте это незаметно. Ноги – гордость женщин О’Лири. Длинные, мускулистые, сильные, с округлыми коленями и тонкими изящными лодыжками. Длинные пальцы на ногах – надо будет покрасить их сегодня вечером розовым коралловым лаком.
Морин медленно опустила руки, тряхнула волосами и пристально посмотрела в зеленые глаза зеркальной Морин. Что в ней изменилось за эти два дня? Что стало по-другому? Вроде бы все осталось по-прежнему, но в глазах появилось новое выражение. Радостное ожидание? Уверенность?
Она сердито плеснула водой в собственное отражение и решительно шагнула под холодный душ. Ничего в тебе не изменилось, балда, если не считать того, что ты по уши влюбилась в Сына Ягуара, Джона Карлайла.
Как там сказала колдунья? Две светлых на пути одного? И одна станет жертвой, а другая спасением? Ерунда какая-то. Тюра Макфарлан, если Джон Карлайл не врет насчет своего отношения к ней, вряд ли станет жертвой, да и спасения от нее не дождаться. И вообще, может, она брюнетка с усиками над верхней губой, а вторая светлая – это подружка Джона? Что ты о нем знаешь, Морин О’Лири, кроме того, что он красив, сексапилен, что у него шрам на груди и море комплексов в голове? Ты здесь ЧУ-ЖА-Я! Заруби это на своем ирландском носу.
Морин сердито растерлась жесткой мочалкой и поняла, что больше не может представить себе жизни, в которой нет Джона Карлайла!
Джон вошел в свою комнату, на ходу сдирая мокрую от пота рубаху. Бросил ее в угол и повалился в кресло, стоящее перед открытой дверью балкона. Легкий ветерок обдувал разгоряченное тело. Джон прикрыл глаза – и тут же поспешно открыл их.
Морин О’Лири, нагая и соблазнительная, проплывала под закрытыми веками, улыбаясь загадочно и нахально. Но и перед открытыми глазами роились отнюдь не безопасные видения. Морин на мягкой траве, в его объятиях. Морин, отвечающая на его поцелуи. Ее обнаженная грудь, вкус ее кожи на губах…
Джон глухо зарычал. Будь проклят Боско Миллиган! Неужели Джон всю жизнь обречен вспоминать этого мерзавца, осмелившегося посягнуть на наготу Морин О’Лири, наготу, принадлежащую только ей и…
Ему, Джону? Что за ерунда. Приди в себя, юрист! Ты знаком с ней два дня, ты не знаешь о ней ровным счетом ничего, кроме того, что она потрясающая, сногсшибательная, великолепная, чувственная, красивая, обаятельная, остроумная, высокая, рыжая, хорошо готовит, добрая, любит детей, у нее сладкие губы и душистая кожа, она танцует как цыганка и колдует как… колдунья, она ирландка, у нее хорошая дружная семья, и она не боится разговаривать даже о самом неприятном, она умеет слушать и слышать…
Все. Это конец. Даже двести лет назад, во времена несравненно более строгие, чем сегодня, мужчины чаще всего женились, зная об избранницах наверняка только одно: это существа женского пола. Он же за два дня узнал эту рыжую ведьму так, как не знал ни одну свою подружку со времен колледжа.
Проклятье! Что же ему делать? Ведь совершенно очевидно…
…что он влюблен в Морин О’Лири по уши и без памяти.
Глубокая морщина вдруг прорезала смуглый чистый лоб Джона Карлайла. Сильные пальцы впились в светлый шрам, пересекающий грудь.
Кровь притягивает кровь. Так сказал охотник Акуиньятекупай. Эти слова повторила несколько раз старая колдунья Яричанасарисуанчикуа в тот самый день, когда Морин О’Лири появилась в Доме На Сваях. Лучший охотник племени был встревожен за Сына Ягуара и своего названого брата. По его словам, неугомонный и кровожадный дух Великого Ягуара может вернуться, и тогда в сельву придет смерть…
Несчастный безумец, застрявший между двух цивилизаций! Какое право имеешь ты, Джон Карлайл, втягивать в свое безумие рыжеволосую богиню, которую ты…
Любишь?
На обед Джон не пришел, да и сам обед вышел на скорую руку. Как-никак уже завтра начинался семейный сбор. Каседас была мрачна как туча, Алисита даже за столом не расставалась со своим ежедневником, то и дело что-то в нем проверяя, и даже несравненная Кончита призналась, что тушеные овощи у нее подгорели, за что прощения она даже и не просит, потому что не ждет, но Дева Мария свидетельница, что такое случилось со старой Кончитой впервые.
– Сдаю я, ох сдаю!
С этими словами необъятная негритянка в печали удалилась на кухню, откуда немедленно раздались ее энергичные вопли на испанском. Армия ее подручных и так трудилась не покладая рук, но Кончита считала, что, если девчонок не подгонять, они в жизни ничего путного не сделают.
Морин наскоро проглотила десерт, извинилась перед Каседас и Алисией и торопливо направилась в большой сад, где вовсю кипели приготовления к завтрашнему приему.
«Ребята» с ранчо оказались на высоте. Все столики и стулья, легкие садовые скамейки и небольшие сервировочные столы были расставлены именно так, как вчера и спланировала Морин – максимально удобно и ненавязчиво. Главным украшением сада должен был оставаться сам сад.
Завтра на столы лягут накрахмаленные скатерти и салфетки, привезенные Морин из Каракаса, брызнут солнцем хрустальные фужеры, и тончайший белый фарфор скроется под разноцветными фруктами и небывало крупными ягодами. В серебряных ведерках, обложенная льдом, появится на столах русская икра, к ней будут подавать с пылу с жару крошечные тосты, которыми займется лично Кончита, сверкнет золотой радугой шампанское, а чуть погодя ноздри всех присутствующих защекочет аромат жарящегося на углях сочного мяса, замаринованного заранее по особому и секретному рецепту все той же Кончиты…
Будут салаты из фруктов и салаты из овощей, будут ароматные соусы, будут крошечные канапе и сандвичи, будет море сока со льдом, красное, розовое и белое вино, для мужчин – ром и виски, а ближе к вечеру, когда можно будет зажечь огоньки на Летней Рождественской Пинии, будут рассыпчатые печенья и сласти для детей, шербет и огромный торт…
