Мэри, красавица Мэри превратилась в высокую худенькую дурнушку с некрасиво зачесанными назад волосами, большим носом и вечно недовольным лицом. Она почти не разговаривала, только смотрела на Алана, и ее взгляд был ему неприятен.

Был еще один ребенок. Алан понятия не имел, откуда он взялся. Точнее, она. Девочка.

— МИСТЕР ПЕЙН!

Он очнулся и посмотрел на Франческу прозрачными серыми глазами только что проснувшегося человека.

— Я говорю, меня зовет мадам Трюдо. Я вернусь, как только освобожусь. Постарайтесь не притянуть шаровую молнию и не сломать скамейку, ладно?

Он кивнул. Девушка с сомнением заглянула ему в глаза.

— Вы уверены, что я вам не нужна? Точно?

— Все в порядке. Я немного задумался, только и всего. Идите, Франческа. А я еще немного подумаю.

— Отлично. Этот род деятельности не сулит физических травм, по крайней мере, я на это надеюсь. Чао!

Он помахал ей рукой и еще некоторое время после ее ухода улыбался. Ему очень нравились ее золотистые глаза и заливистый смех. И с юмором у нее было очень хорошо. А самое главное — от нее веяло жизнью. Уверенностью. Бодростью. Тем самым, чего Алан Пейн был лишен уже целую вечность.

Он следил за колышущимися тенями, за полетом ленивой от жары бабочки, за торопливо ползущим по дорожке муравьем. Было тихо и жарко. Мало-помалу мысли Алана Пейна вернулись в уже избранное русло.

… Девочка. Довольно хорошенькая, кажется. Только непонятно, откуда она взялась.

Детей приводила к нему высокая, костлявая старуха с буйной гривой черных с проседью волос. Нос крючком и пронзительные синие глаза довершали хрестоматийный образ шотландской ведьмы. Лорна Уоллес. Она была в замке всегда. Алан помнил ее с младенческих лет, и тогда она была точно такой же, только волосы были просто черными, без седины. Лорна, или Лори, была не просто экономкой семьи Пейнов, она была нянькой, хранительницей очага, сторожевым псом и душой этого замка и этой земли. Ее преданность казалась безграничной, как небо, и потому Алан совершенно не мог понять, почему она на него сердится и заставляет разговаривать с этими непонятными детьми.

Однажды Лори решительно подтолкнула новую девочку к Алану, но малышка испугалась и залилась плачем. В тот же миг тьма, притаившаяся в углах комнаты, обрушилась на него с плотоядной яростью. Он вспомнил этот плач. Его мозг сопротивлялся изо всех сил, не желая называть вещи их убийственными именами, но тьма была безжалостна.

Перед ним вопила от страха его собственная дочь, их с Дженной третий ребенок, Кэролайн Пейн, ставшая причиной смерти своей матери.

После этого был долгий перерыв, во время которого Пейн, вероятно, на некоторое время умирал по-настоящему, потому что не помнил вообще ничего. А потом тьма ушла. Не навсегда и не очень далеко, но ушла, и обессиленный многолетней борьбой с ней Алан вышел однажды утром на улицу и понял, что находится в Лондоне, столице Объединенного Королевства, на дворе конец осени, и ему надо ехать домой, в Кинлох-Раннох, потому что там его ждут книги и дети. Именно в такой последовательности.

Он приехал в замок в конце ноября прошлого года и первые две недели просто бродил из комнаты в комнату, из коридора в коридор, от портрета к портрету, привыкая жить дома заново.

Тьма помалкивала, и он без всякого труда узнал и Мэри, и Билли, равнодушно удивился тому, как они выросли, а потом без улыбки, очень серьезно посмотрел на хорошенькую маленькую леди, засунувшую палец в нос и исподлобья взиравшую на него. Другой рукой Кэролайн вцепилась в брата, а тот чуть выступил вперед, словно защищая малышку от него, Алана. Позади всех сурово и скорбно молчала Мэри.

Алан сел на корточки перед Кэролайн, все так же серьезно, без улыбки провел пальцем по румяной и чумазой щечке, потом тихо промолвил:

— Однажды я напугал тебя, нам не удалось толком подружиться. Попробуем еще раз?

— Не-а… Потом.

— Согласен. Сразу и не получится. Но мы очень постараемся. Я постараюсь. Я ведь твой… папа.

Это слово далось с трудом, но он выдержал. Девочка недоверчиво смотрела на него, а потом с затаенной надеждой поинтересовалась:

— И ты мой, так же, как и Биллин, и Мэрин, да? Я тебе тоже дочка? И вовсе не бедная сиротка?

Он вскинул голову на Лорну, но та только поджала губы. Тогда Алан серьезно и тихо ответил своей младшей дочери:

— Ты мне дочка. И Мэри дочка, а Билли сын. Вы все мои дети. Я не очень хорошо себя чувствовал и не мог быть с вами, но теперь я буду жить дома, и мы подружимся.

— А мама?

Это было сродни удару под ложечку. Алан втянул воздух сквозь стиснутые зубы, а потом выговорил то, чему все эти годы не желал дать название даже мысленно.

— Мама умерла. Ее с нами нет, она на небе.

— С ангелами?

— Вероятнее всего.

— Жалко.

— Мне тоже, Кэрри. Очень жалко.

— Ты больше не грусти. Мы поедем в церковь, поставим свечку, и мама будет знать, что у нас все хорошо. И знаешь что?

— Что, Кэрри?

— Я буду с тобой дружить. Конечно, поменьше, чем с Билли и Мэри, но так же, как с Лори. И с Маком. Нет, с Маком тоже чуточку побольше. Но ты не грусти, это пока я к тебе не привыкну. А когда привыкну — буду так же, как с ними. А с Лори — меньше всех!

— Это почему?

— Она заставляет меня умываться на ночь и кормит кашей с комками! Умываться на ночь — это же глупая глупость! Тебя же ночью никто не видит!

Алан серьезно выслушал свою младшую дочь, а потом бросил просительный взгляд на Лори. Та все поняла и стала подталкивать детей к двери. Через минуту в комнате воцарилась тишина, а потом старая экономка снова осторожно переступила порог.

— Ты устал, мальчик?

— Голова болит. И ноги немного ослабли. Она прелесть.

— О да. И с ней не соскучишься.

— Надеюсь, я смогу вернуть им то, чего не давал все эти… все это время.

— Пять лет, мальчик. Пять. Пять лет тебя не было с нами, главное — не было с ними. Теперь ты должен постараться.

— Я буду стараться, Лори, поверь. Только… мне понадобится твоя помощь.

— Об этом можешь не говорить. Я всегда рядом.

— Они учатся?

— Мэри ходит в деревенскую школу.

— Это же в десяти милях.

— Она ездит верхом. Вместе с Билли, он потом уводит ее лошадь.

— А Билли?

— Он сносно и много читает, но учиться отказывается. Ему интереснее шастать по горам с нашим старым дуралеем.

— Вопрос с учебой нужно решить поскорее. Я займусь этим. Возможно, придется переехать в Лондон.

— Не придется, Алан. По крайней мере, пока. Ты не очень устал?

— В чем дело, Лори?

— Я принесла все бумаги.

— Лорна, это подождет, ты отлично со всем справлялась, я же помню.

— Ты должен знать главное. У нас почти нет денег.

— Как?!

— И дома в Лондоне больше нет. Его пришлось продать еще тогда… во время твоего первого приступа. Постепенно разошлись все деньги со счета. Твое лечение…

— Сколько я был в госпитале?

— В санатории. Доктор Финн приучил меня к этому названию. В общей сложности — три с половиной года. Не считая рецидивов и обострений, когда тебя клали в клинику.

Алан отошел к камину, судорожно заломил пальцы.

— Лори… Я — сумасшедший?!

Пожилая женщина рванулась вперед, и в ее голосе прозвучала боль:

— Нет! Не смей так говорить, слышишь, не смей! Ты очень любил свою жену, мальчик. Наверное, нельзя так сильно любить, но вы все такие. И твой отец, и твой дед. Ты так любил ее, что не смог смириться с ее смертью. Доктор сказал, что у тебя сильнейшее нервное переутомление. Еще он сказал, что потребуется много времени. И терпения.

— Хорошо. Иди. Я лягу. А завтра… завтра начну учиться жить.

Он выдержал в замке целый месяц, до Нового года. Пытался играть с детьми, выяснял, как и чему учат Мэри в школе. Мешала проклятая слабость, волнами накатывающая на него в самый неподходящий момент.

Алан Пейн не был сумасшедшим, но он совершенно не мог совладать с нервами. Посреди рассказа Мэри о школьном вечере он мог вдруг залиться слезами, пугая этим детей, а вопроса Билли мог не дослушать и просто уйти.