- А простым людям, что скажут по поводу случившегося? Опять теракт?

- У тебя есть другие варианты?

- Но это же дебилизм… - фыркнул я с сомнением. - Спустившиеся с гор бородачи, которых всю жизнь трахали бараны вдруг собирают радиоуправляемый летательный аппарат, да еще и так ловко им управляют? Кто в это поверит?

- Обыватели поверят во все, что им скажут с экранов. Главное правильно преподнести мысль, чтобы все подумали, будто дошли до нее сами.

- Мда… - вздохнул я. - Насчет Анны что? Ты узнал, зачем она ГУПИ?

- Я узнал, что ничего не узнал. За всю жизнь она ни разу не была замечена ни в чем даже близком к Игре Теней. Помешательство на Месфараке - единственное, что хоть немного выделяет ее на фоне остальных обывателей. К тому же, она очень известная личность и в крайней степени публичная персона, выносящая на всеобщее обозрение все свое грязное белье. Чем бы она ни заинтересовала Гамбурга или ГУПИ, худшего кандидата для ввязывания в Игру, чем она, сложно представить. Десятки миллионов ее фанатов уже в истерике, после того, как стало известно, что прошлой ночью она посещала центр Месфарака. Есть свидетели, которые видели ее там непосредственно перед взрывом, и видели тех, кто ее посетил. Прибавив к этому тот факт, что она единственная, чье тело не нашли, в результате получаем в ее лице точку концентрации внимания трети западного мира. Действия ГУПИ лишены видимого смысла.

- А может быть дело в Месфараке? - предположил я. - Может она какой-то иерарх, обладает некой силой?

- Экс, - вздохнул Ас, - Месфарак не ближе к Игре Теней, чем свидетели Иеговы. Даже при самом благоприятном стечении обстоятельств, это учение физически не может представлять собою что-то большее, чем просто жизненную философию. Оно ничто.

- Ну а куда ее забрали, известно?

- Вот этого выяснить не удалось. ГУПИ приняло беспрецедентные меры предосторожности, чтобы сохранить в тайне ее местонахождение.

- Ох, что-то тут не чисто, - удрученно помотал я головой.

- Полностью с тобой согласен.

Я уже знал достаточно о местных реалиях, чтобы начинать делать собственные умозаключения, но в том, что касалось Анны, я был бессилен. Реально, ничего особенного в ней не было, чтобы ее похищать. Причем, не просто похищать, а силой забирать из-под носа врага. Разве что, ее похищение было всего лишь провокацией. Но нахрена тогда такие меры секретности? Скинули бы ее где-нибудь. Чушь какая-то…

Неожиданно я услышал тонкий протяжный звук, напоминающий чье-то призрачное дыхание и замер, вслушиваясь. В голове промелькнула мысль о пении, слышанном на встрече выпускников. Нехорошая ассоциация заставила сердце бешено стучать. Но сообщить Асу о своих ощущениях я не успел. Тело мгновенно обессилило, ноги подкосились, а на голову накатилась горячая тяжесть. Это было похоже на то, что все время сна, которое я не получил с самого того момента как лишился возможности спать, навалилось на меня всей своей массой. Я ни то, что воспротивиться не успел, мне этого даже не захотелось.

Я увидел сон. По крайней мере, по ощущениям это больше всего было похоже на него. Эмоции, переживания, все было острее, чем наяву, однако необычайным я происходящее назвать уже не мог, так как за последние время испытал вещи и покруче. Вот только факт своего пребывания во сне я осознал не сразу, несмотря на бесконечные тренировки, которыми меня терзал Ас.

Тихо урчал двигатель. Свет фар выхватывал из темноты жухлую траву вдоль обочины старой дороги. За рулем сидел я, а на месте пассажира какой-то хмурый мужик. Мы молчали.

Понять, что я сплю, мне удалось лишь спустя около пятнадцати минут, в тот момент, когда я, благодаря уже выработавшемуся рефлексу, всем телом прислушался к окружающей реальности и заметил, что она не целостна и выстраивается только у меня перед глазами. Еще я заметил, что не владею своим телом. Я смотрел его глазами, чувствовал то же, что и оно, но управлять им не мог. Со мной уже происходило такое… И то, что мне пришлось тогда перенести, отнюдь не способствовало позитивному настрою.

“Что, опять проникновение?! Заколебали, вашу мать!” - заорал я мысленно.

Красные цифры часов на приборной панели указывали “местное” время - “0:26”.

Я решил ждать, когда со мной заговорит какой-нибудь очередной жуткий голос. Теперь ведь я знал, что, кто бы он ни был, он слышал мои мысли, а значит, я мог очень круто высказать ему все, что о нем думал.

Свернув налево, я остановил машину на неосвященном пяточке перед ржавыми воротами, рядом с которыми висела заляпанная побелкой бордовая табличка с едва различимой надписью: “Психиатрическая больница N212”.

Держа руки в карманах, с моей стороны к окну подошел человек в бронежилете и, придерживая локтем автомат, нагнулся посмотреть на меня с пассажиром. Окинув нас цепким взглядом, он приветственно кивнул и, распрямившись, к кому-то обернулся.

Ворота со скрипом откатились.

Мы въехали во двор перед длинным четырехэтажным зданием психушки, не видавшим даже косметического ремонта, наверное, уже лет 50, и припарковались неподалеку от его массивных, но ржавых парадных дверей. На прилегающей к нему пустынной территории, освещенной белым светом прожекторов, в тишине пели сверчки. Вдалеке неторопливо брела пара часовых с собаками.

Пассажир направился куда-то по своим делам, а я вошел в здание.

Внутри я долго петлял по мрачным коридорам, перегороженным тюремными решетками, встречаемый приветствиями сонных охранников суровой наружности.

Через каждые несколько метров в стенах мелькали темные проемы с мощными железными дверьми. Возможно, когда-то это место и являлось психиатрической клиникой, но сейчас оно больше походило на колонию. Грязно-желтая керамическая плитка на полу и стены, выкрашенные пузырящейся зеленой краской, еще сильнее сгущали недружелюбную атмосферу.

Наконец я зашел в маленькую комнатку с множеством мониторов, где за столом играли в карты двое мужчин в черной униформе. Они тоже поприветствовали меня, назвав капитаном, однако честь никто не отдавал.

Я подошел к стенду с мониторами. На них выводилось происходящее в коридорах и камерах-одиночках, некогда бывших палатами. Во всех камерах обстановка была практически одинаковая: один человек, привязанный ремнями к койке и непонятное оборудование расположенное рядом.

Мой взгляд остановился на том мониторе, где отображалась самая большая камера, занятая разнообразными крупногабаритными приборами. Посередине нее было установлено кресло, в котором пристегнутая фиксаторами и облепленная датчиками лежала женщина. Даже несмотря на достаточно хреновое разрешение видео, я узнал женщину сквозь сон. Это была Анна.

- Шарый запретил пока туда входить, - сказал стоящий позади меня мужик, видимо, заметив мой интерес. - Они только что закончили тест геморрагических лихорадок.

- И что? - спросил я, не оборачиваясь.

- То же самое. Утром приедет новая группа. Говорят, ее хочет лично увидеть кто-то сверху. Шарый думает, что если ему удастся понять механизм, это будет переворот. Такого и с геномодами еще никто не добивался.

- Это все? - недовольно спросил я.

- Еще он попросил, чтобы с ними на всякий случай приехали спецы по неоевгенике.

- Ему не кажется, что она старовата? - наконец развернулся я к собеседнику.

- Нет, он сказал, что ее репродуктивная система полностью восстановлена, а генетический материал реструктурирован до состояния более совершенного, чем у кого-либо из людей. Она идеальный кандидат.

- Когда можно будет к ней войти?

- Часов в семь утра, не раньше.

- Тогда подождем, Митя, - ухмыльнулся я. - Нам с ней предстоит длительная беседа.

- Не поможет, - уверенно заявил “Митя”. - После того как пытались ребята из УТМ, она перестала реагировать. Их нейрофизиолог сказал, что ее мозг теперь может самостоятельно отличать естественные болевые сигналы от искусственных, отсекая лишние. Он назвал это “ноцицепциальной фильтрацией”.

Я с досадой поджал губы.