– Где мой девятипенсовик? – спросила она, осматривая ступени.
Все вокруг были слишком заняты дракой, чтобы реагировать на ее вопрос. Девушка подняла утраченную было монетку и спрятала ее в сумку, привязанную к поясу потертой веревкой. Затем она бросилась спасаться бегством в сторону Креста на площади у собора Святого Павла. Продавец книг устремился за ней, теперь у него появился союзник – его жена, огромная женщина с руками напоминавшими гигантские колбасы.
– Вернись сейчас же, дьявольская маленькая обезьяна. Настал твой смертный час! – вопила она.
Дов к тому времени начал получать от драки удовольствие. Он держал противника одной рукой за горло и расквашивал ему нос другой, методично возвращая мишень на исходные позиции и хохоча при этом.
Морт, его компаньон, был не менее счастлив, скандаля с проституткой, той самой, что пыталась обворовать Айдана.
Пиппа бегала вокруг Креста, преследуемая разгоряченными погоней торговцем и его женой.
Большая часть зрителей была вовлечена в драку. Лошадь попыталась попятиться, в глазах ее застыл страх. Айдан издал низкий, глухой звук и похлопал ее по шее, но площади не покинул. Он продолжал спокойно наблюдать за дракой, в сотый раз со дня своего приезда в Лондон размышляя, каким несуразным, грязным, но завораживающим был этот город. На миг он даже позабыл, зачем вообще сюда приехал. Он стал зрителем, чье внимание полностью поглотил артистизм Пиппы и ее компаньонов.
Такова была площадь у собора Святого Павла, беспокойное сердце деловой части города. Она больше напоминала место встреч, чем преддверие храма. Англичане немощно цеплялись за малокровную веру, освобожденную от пышного великолепия церемоний и сильных душевных волнений реформаторами, ненавидевшими Рим.
Под сенью колокольни, давно поврежденной, но до сих пор не отремонтированной, собралась толпа попрошаек, торговцев, бродячих актеров, воров, проституток и мошенников. На другом углу площади стоял аристократ, явно из знатных, и констебль в ливрее. Поддавшись визгливым призывам жены продавца книг, они безо всякого на то желания подошли ближе. Продавец книг загнал Пиппу в угол на верхней ступени собора.
– Морт, Дов, на помощь! – закричала она.
Ее компаньоны стремительно растворились в толпе.
– Ублюдки. Кастрировать и выпотрошить бы вас обоих! – крикнула она им вслед.
Продавец книг напирал на Пиппу животом. Она нагнулась, подняла дохлую рыбу, прицелилась и швырнула ею в своего преследователя.
Продавец книг пригнул голову. Дохлая рыба попала приблизившемуся господину прямо в лицо. Оставляя после себя липкий вонючий след и чешую, она скользнула вниз по расшитому шелком парчовому камзолу и приземлилась прямо на дорогие бархатные туфли.
Пиппа замерла и в ужасе вытаращила на него глаза.
– Вот те на, – только и смогла вымолвить она.
– Так-так. – Аристократ уперся в нее обвиняющим взглядом. В тот же миг он повернулся к констеблю в ливрее: – Арестуйте эту… э-э-э… крысу.
Пиппа сделала шаг назад, молясь, чтобы путь отхода, по которому она собиралась бежать, был свободен. Спиной она уперлась в мясную тушу – жену продавца книг.
– Вот те на, – опять произнесла Пиппа. Ее надежда лопнула как мыльный пузырь.
– Посмотрим, как ты выпутаешься из этой передряги, юная мисс, – прошипела женщина ей в ухо.
– Премного благодарна за совет, – именно этим я и займусь, пожалуй, – по-мальчишески ухмыльнулась Пиппа. Она совсем недавно подстригла волосы, чтобы избавиться от надоевших вшей. – Доброго вам дня, ваша милость.
– Не такой уж добрый он для тебя, бездельница. – Господин вздернул бородку. – Ты что, не знаешь о законах, запрещающих выступления бродячих артистов?
С наигранным возмущением девушка посмотрела сначала направо, потом – налево.
– Бродячие артисты!.. – гневно заговорила она, пылая от негодования. – Кто? Где? Боже, куда катится этот город, если такие паразиты, как бродячие артисты, могут безнаказанно разгуливать по улицам?
Переводя дыхание после столь бурного проявления чувств, она украдкой высматривала в толпе Дова и Мортлока. Как истинные бесстрашные рыцари, а она знала им цену, ее доблестные защитники исчезли без следа.
На мгновение взгляд Пиппы задержался на всаднике. Она еще раньше заприметила этого богато одетого, явно нездешнего мужчину, хотя определить, откуда он прибыл, она бы не смогла.
– Ты пытаешься утверждать, что сама ты не балаганная актриса?! – визгливо крикнул на нее констебль.
– Мой господин, и как у вас язык поворачивается такое наговаривать на меня. Я, я… – выпалила она одним махом, потом опять глубоко вздохнула и выдала заготовленную ложь: – Евангелистка пришла замолвить словечко перед святым Павлом за не принявших изменений.
– Замолвить словечко, да? И как же это понимать? – Надменный аристократ от неожиданности поднял бровь.
– Видите ли, – начала она с преувеличенным смирением в голосе, – Евангелие от Иоанна… – Она замерла, напрягая память в поисках слов, оставшихся в памяти с тех дней, когда она ходила в церковь, которая была тогда для нее единственным убежищем. По натуре своей заядлая собирательница ярких слов и цветистых выражений, она заслуженно гордилась умением вставлять их по случаю в свою речь. – Наставление святого Павла необращенным.
– Ишь ты! – Констебль резко выбросил руки вперед, ловко перехватил ее движение и прижал к стене прямо рядом с дверью собора. Она тоскливо оглядела колоннаду собора Святого Павла. Если бы только ей удалось попасть внутрь собора, она нашла бы путь к спасению. – Не вздумай даже пытаться, – посоветовал констебль. – Иначе приколочу твои глупые уши к колоде.
– Ладно, что поделаешь. – Она содрогнулась уже от одной мысли об этом и тяжело вздохнула: – Выложу вам всю правду.
Вокруг собралась небольшая толпа зевак. Видно, в надежде поглазеть, как прибивают ее уши гвоздями к колоде. Чужестранец спешился, отдал поводья стременному и подошел поближе.
«Жажда крови не чужда никому, – подумалось Пиппе. – Хотя, может быть, кому-то и чужда». Несмотря на свирепый вид и копну ниспадающих темных волос, в незнакомом лице чувствовалась доблесть и благородство, и это притягивало Пиппу. Она глубоко вздохнула.
– Господин, я действительно бродячая актриса. Но у меня есть покровитель-аристократ! – торжествующе заявила она.
– Неужели? – Его светлость подмигнул констеблю. – А кто это у нас числится в покровителях?
– Что значит «кто»? Сам Роберт Дадли, граф Лестерский.
Пиппа гордо распрямила плечи. Как умно с ее стороны назвать своим покровителем бессменного фаворита королевы. Она пнула констебля под ребра, нельзя сказать, что с нежностью.
– Он – любовник королевы, сами знаете, так что вам лучше не связываться со мною.
У части зрителей, слушавших их перепалку, от удивления открылся рот. Лицо аристократа стало землисто-серым. Затем кровь прилила к щекам и шее.
– Вот ты и доигралась, мерзавка. – Прихватив Пиппу за ухо, констебль повернул ее голову в сторону надменного мужчины. – Он и есть граф Лестерский, и сдается мне, вы никогда раньше с ним не встречались.
– Если бы встречались, я бы запомнил, – произнес граф.
У девушки перехватило дыхание.
– Можно мне изменить показания?
– Уж будьте любезны, – снизошел граф.
– На самом-то деле мой покровитель – лорд Шел-бурн, – она в сомнении посмотрела на мужчин, – гм… он еще жив, надеюсь?
– Жив, жив.
Пиппа облегченно вздохнула:
– Полный порядок. Он мой покровитель. А теперь мне лучше бы пойти…
– Не так быстро. – Констебль прихватил ее ухо еще больнее.
От слез у нее покраснели глаза и нос.
– В Тауэре он, и земли у него отобрали, и титул. Пиппа едва не задохнулась. Губы скривились в вопросительном «О».
– Так-то вот, – произнес граф Лестерский. – Доигралась ты.
Впервые она почувствовала всю бездну поражения. Обычно ей удавалось ловко ускользать от наказания.
Девушка решила в последний раз попытаться назвать своего покровителя. Но кого? Лорда Бергли? Нет, тот был слишком стар и начисто лишен чувства юмора. Волсингема?[2] Нет, только не этот святоша. Остается только сама королева. Пока будут проверять, ее, Пиппы, и след простынет.
