Иначе действовал Н.И. Прохоров, живший на территории мануфактуры и потому оказавшийся в роли своеобразного «заложника» восставших. Заботясь о своей жизни и имуществе, он постарался отвести удар от предприятия, являвшегося последним оплотом сопротивления. По настоянию Прохорова рабочие обратились к Мину с просьбой не обстреливать их казармы, где находились женщины и дети. Однако, воспользовавшись прекращением огня, дружинники лишь переместились на соседний сахарорафинадный завод, который войскам пришлось на следующий день брать штурмом. Позднее Прохоров активно участвовал в выявлении «злостных бунтовщиков», передав властям списки своих рабочих — членов дружины.

К вечеру 21 декабря «зачистка» Пресни была завершена. Еще днем раньше закончилась операция по подавлению сопротивления на станциях Казанской железной дороги. Руководивший ею полковник Н.К. Риман прославился крайней жестокостью. Буквально поняв приказ: «Арестованных не иметь и действовать беспощадно» — он расстрелял 63 человека, причем некоторых — собственноручно, хотя серьезного сопротивления уже не встретил.

По одному из подсчетов, декабрьские события унесли жизни 1 059 человек, в том числе 137 женщин и 86 детей. Потери войск были незначительны: 28 убитых и 78 раненых. 36 человек потеряла московская полиция.

Перед Рождеством на улицах города уже, как всегда, царила предпраздничная суета. Обыватели оправились от шока, в магазинах и на рынках творилось что-то невообразимое, а за вином выстраивались длиннейшие очереди…

После подавления московского восстания революция пошла на спад, хотя волнения продолжались еще около полутора лет. Представители основных политических сил в стране кардинально разошлись в оценке итогов и уроков декабрьских событий. Большевики во главе с Лениным считали восстание «естественным и неизбежным завершением массовых столкновений и битв, нараставших во всех концах страны» в течение 1905 года. А выводы, которые делал Ленин, анализируя ошибки и просчеты революционеров, касались не сожаления по поводу пролитой крови, а подготовки к «следующей борьбе». Либералы сочли восстание легкомысленным и заранее обреченным на провал. Что же касается правых, то они откровенно ликовали по поводу разгрома «смутьянов». Но, пожалуй, меньше всего уроков из произошедшего, как показали события последующих лет, извлекла российская власть.

Станислав Тютюкин, доктор исторических наук,

Игорь Христофоров, кандидат исторических наук Редакция благодарит Т.П. Ильясову, ст. научного сотрудника Государственного Центрального музея современной истории России, за помощь в подготовке материала.

О целях и задачах

Хотя впоследствии лавры организаторов и руководителей московского восстания большевики стремились приписать исключительно себе, на самом деле в этих трагических событиях все леворадикальные партии сыграли примерно одинаковую роль. Ни ясных целей, ни соответствующей организации, ни более или менее продуманного плана действий ни одна из них не имела. Зато после результативного нажима на правительство методами всеобщей стачки в октябре 1905 года все были одинаково убеждены в необходимости «раскачивать лодку» и дальше — по нарастающей. Голоса тех немногих «профессиональных революционеров», кто пытался хотя бы отсрочить безрассудную «революционную импровизацию», назревавшую в Москве, тонули в хоре сторонников немедленного перехода к решительным действиям. К тому же партийные лидеры опасались, что в случае, если «рабочая партия ограничит свою активную роль только тем, что будет вырывать... политические уступки у самодержавия», плоды ожидаемой победы достанутся презренной «буржуазной демократии». Им же хотелось непременно возглавить революцию и всецело «овладеть политическим положением», как выразилась в декабре 1905 года эсеровская газета «Революционная Россия». Человеческая цена этого лидерства значения для «борцов за народное счастье» не имела. 3—5 декабря в Москве прошла череда партийных конференций, которая была увенчана резолюцией пленума Московского Совета рабочих депутатов об объявлении всеобщей политической забастовки. Это решение было принято вечером 6 декабря, а уже на следующий день в «Известиях» было опубликовано их совместное постановление о немедленном начале этой забастовки — с 12 часов дня того же 7 декабря. В нем подчеркивалась задача превращения стачки в вооруженное восстание, руководителем которого был объявлен Федеративный совет, или комитет. Однако в тот же день этот «боевой штаб» был арестован в полном составе, а новый появился только в ночь на 10 декабря, когда Москва уже стала стихийно покрываться баррикадами. Понимая свое бессилие, Федеративный совет нового изготовления перепоручил руководство восстанием районным Советам, несколько из них, в свою очередь, образовали собственные боевые организации. После этого восстание распалось на ряд очагов, никак не связанных между собой. В создании районных штабов городские партийные комитеты прямого участия не принимали, но направляли в них своих представителей — отнюдь не лидеров, а третьестепенных партийных функционеров. Те либо являлись в районы в качестве «командированных», либо входили в боевые штабы явочным порядком. Так, в Боевой комитет пресненского Совета МК РСДРП командировал З.Я. Литвина (Седого) и З.Н. Доссера (Лешего). Здесь их ближайшими соратниками стали представители «левой» эсеровской оппозиции, будущие максималисты — М.И. Соколов (Медведь) и Г.А. Ривкин (Ильин), явившиеся на Пресню по собственному почину. Соколов вместе с большевиком Литвиным выполнял руководящие функции и, по общему признанию, был «душой» Пресни; Ривкин, химик по образованию, наладил в лаборатории Прохоровской мануфактуры кустарное производство бомб и фугасов для боевиков, число которых достигало 400. Он же вместе с эсером В.Я. Зоммерфельдом (Мартыновым) организовал постройку баррикад. Под руководством комитетчиков дружины «прохоровцев» устраивали перестрелки с правительственными войсками с баррикад и из засад в домах и подворотнях, нападали на полицейских и отнимали у них оружие, «именем революции» расправлялись со «слугами правительства». «Отсталых» рабочих, не желавших участвовать во всем этом, принуждали угрозами и силой. Однако первые выстрелы в Москве прозвучали все же не на Пресне, а у сада «Аквариум». Вечером 8 декабря эсеровская боевая дружина обстреляла здесь отряд, присланный для разгона митинга, который она охраняла. Московские революционеры не ограничились призывами убивать городовых без разбора и громить полицейские участки. Вечером 15 декабря они привели в исполнение собственный приговор в отношении начальника московской сыскной полиции 37-летнего А.И. Войлошникова, хотя тот по роду службы не имел прямого касательства к преследованиям по политическим делам. Вот как описывала эту расправу консервативная газета «Новое время»: «Около 6 часов вечера у дома Скворцова в Волковом переулке на Пресне появилась группа вооруженных дружинников… в квартире Войлошникова раздался звонок с парадного хода. Прислуга не отворила… С лестницы стали кричать, угрожая выломать дверь и ворваться силою. Тогда Войлошников сам приказал открыть дверь. В квартиру ворвалось шесть человек, вооруженных револьверами… Пришедшие прочли приговор революционного комитета, согласно которому Войлошников должен был быть расстрелян… В квартире поднялся плач, дети бросились умолять революционеров о пощаде, но те были непреклонны. Они вывели Войлошникова в переулок, где тут же у дома приговор и был приведен в исполнение… Революционеры, оставив труп в переулке, скрылись. Тело покойного было подобрано родными». В те же декабрьские дни пресненские боевики «предали смерти через удушение» А.Н. Юшина, брандмейстера пожарной части при Прохоровской мануфактуре, чем-то им не угодившего; ими же были расстреляны околоточный надзиратель Пресненской части В.А. Сахаров, надзиратель Сущевской части Яковинский, десятки рядовых блюстителей уличного порядка.

«Истребитель городовых»

Как выяснилось впоследствии, бессудной и бессмысленной казнью Войлошникова, не вызванной никакой, даже революционной, необходимостью, руководил знаменитый среди московских революционеров сорви-голова Володя — 24-летний В.В. Мазурин, будущий максималист-экспроприатор, в числе революционных титулов которого был и «истребитель городовых». Этого представителя известной московской купеческой фамилии и бывшего студента Московского университета близко знавшие современники (в их числе писатель Леонид Андреев) запомнили как «прирожденного бунтаря», человека «отчаянного мужества». Его головорезы (одного из них, безработного Е.Г. Зверева, в своем кругу так и называли «Зверем») отличились не только на Пресне, но и на Чистых прудах, и на линии Казанской железной дороги. После подавления Декабрьского восстания Мазурин бежал из Москвы, но скрывался недолго. В революционных кругах о нем снова заговорили в марте 1906 года, когда он организовал и возглавил невиданное по дерзости ограбление Московского купеческого общества взаимного кредита на Ильинке. «Экспроприированные» при этом 875 тысяч руб. пошли на организацию взрыва казенной дачи премьер-министра П.А. Столыпина на Аптекарском острове в Петербурге, произведенного максималистами 12 августа 1906 года. Вскоре Мазурин был арестован и 1 сентября повешен в Таганской тюрьме по приговору военно-полевого суда. В закономерности такого исхода не усомнились даже ближайшие соратники Володи.