Воздух вокруг них, казалось, был наполнен колючими разрядами не от бушующей грозы, а от напряжения, исходящего от этих двоих, не желавших уступать друг другу. Оружие, сыпавшее с лезвий снопами жалящих искр, уже само будто источало голубоватое сияние. На кончиках клинков, на острых углах серпов алебарды мерцали искрящиеся молнии, не угасая, а только еще ярче разгораясь от каждого удара.

Сосредоточенные друг на друге, они не замечали устремленного на них сквозь стену дождя ошарашенного взгляда. Артур увидел дерущихся в свете молний, отразившихся от вод озера. Движущиеся в безмолвии фигуры настолько его поразили, что, открыв рот, он забыл на песке свою фляжку и приблизился к ним, забыв об осторожности.

Француз размахнулся, отступая по кромке воды, прибавил к множеству ран Винченце рассеченный висок — удар, стоивший бы тому головы, если б вовремя не сумел уйти в сторону. Но тут же в ответ оба меча, точно ножницы, сошлись на горле француза. Лязгнув, лезвия мгновенно сомкнулись — едва не распоров шею, но только успели оставить две длинные царапины с полосами потекшей крови.

Зарычав, Винченце снова отвел мечи — руки скрестились на уровне глаз, чтоб мигом позже в резком размахе в этой же точке скрестились уже клинки… Шаг назад, колени дрожат, с каждым ударом оружие наливается непосильной тяжестью… Тонкий свист летящей стали, отразившиеся в неподвижных зрачках брызги голубоватых искр… Но металл столкнулся с металлом, француз успел выставить перед собой алебарду, ее косые обрезы с двух сторон зажали клинки — на мгновение. Выдох — и древко лопнуло пополам. Француз выбросил ненужную теперь, обломленную деревяшку. С оттягом размахнулся кистенем. Кованые звезды коротко взмыли вверх — и обрушились на противника. Удар пришелся по бедру, Винченце упал на одно колено, чуть сильней, — и раздробило бы кость. Отлетая, длинные цепи обмотались вокруг клинка, вырвали из руки меч.

Хохотнув, француз замахнулся снова. Защищаясь, Винченце выставил перед собой другой меч — и снова цепи, просвистев, обвились вокруг клинка. Француз дернул на себя — но не заметил, что самый кончик длинного лезвия оказался под петлей, надетой на его запястье. От этого резкого движения кожаный ремешок рассекло, как бритвой. Винченце рванул, и древко выскользнуло из руки француза.

Под ногой пораженного увиденным Артура треснула сухая ветка.

Воспользовавшись мгновением, француз немедля оказался возле стоявшего с разинутым ртом баронета. Выхватил нож и, заломив руку за спину, приставил острие под запрыгавшую челюсть.

— Все, хватит с меня фехтования! — выкрикнул он. — Сдавайся, не то я прикончу эту твою русалку!

— Кончай! — крикнул в ответ Винченце, стерев рукавом пот и дождь со лба, но лишь размазав кровь. — Кончай, не жалко! Я предателя защищать не буду!

— То есть как?.. — ахнул Артур.

Француз, схватив его за затылок, запрокинул голову назад, взглянул в перекошенное страхом лицо:

— Тьфу ты! — расстроился он и отпихнул Артура прочь, от досады вдогонку наградив пинком.

Винченце метнулся, подобрал с песка второй меч.

Но буквально за спиной баронета француз успел приготовить новое оружие — на ладони с растопыренными пальцами, точно когтями, у него сияла, пульсируя, сплетенная в клубок молния, огненный шар. И он швырнул его в Винченце. С шипением, будто раскаленное добела железо, снаряд несся на него, ярким холодным сиянием рассекая синеву, оставляя за собой хвост из превращенного в пар дождя. Нестерпимо белое сияние ослепило глаза, надвигаясь с неумолимой быстротой…

Этот миг, показавшийся бесконечностью, для Винченце словно свернулся в одну точку. Но, пересилив себя, он успел вновь поднять клинки. О скрещенную сталь шипящий шар отскочил, как солнечный луч от зеркала, обдав руки брызгами огня, — и стремительно вернувшись назад, прожег грудь француза. В то же мгновение Винченце, рухнув на колени, вогнал оба меча по гарды в землю. Меж клинков блеснул змеей, оглушительно треснул разряд. По влажной песчаной кромке пробежала черная расщелина, становясь все шире и шире. И край берега обвалился в воды озера. Глыбы, комья земли подмяли под себя француза, от удара упавшего в воду, и унесли в глубину омута, закружившись в воронке водоворота.

— О-ой… — простонал, стуча зубами, баронет.

Он успел отбежать подальше и теперь стоял, уцепившись за ствол березки, трясясь вместе с деревцем крупной дрожью.

Винченце ни слова ему не сказал, лишь взглянул мельком, дабы убедиться, что тот цел и невредим. Поднялся, пошатнувшись, прикрыв на секунду глаза — от резкого движения земля будто качнулась под ногами, совсем как мгновение назад. Придержав другой рукой ноющее плечо, пошел обратно — за рощей послышались выстрелы, разнеслись эхом.

— Иду, Феникс, держись, — пробормотал он, углубившись в сумрак леса. — Вот только найду этот чертов револьвер…

Артуру было до мурашек страшно оставаться одному на берегу, кусок которого только что обвалился у него чуть ли не под ногами. Но самостоятельно отцепиться от березки, разжать окоченевшие пальцы у него не получалось…

На удивление скоро ему помогли.

Примерно четверть часа спустя у озера появились двое не местных парней, в косоворотках, грязных залатанных штанах и растоптанных дырявых лаптях. От обоих за версту несло тухлятиной, точно по пути сюда они пару раз тонули в болотной тине.

— Ну и погодка нынче, ну и работенка… — ворчал один.

Другой на него шикнул. Хлопнув по животу, указал пальцем на издалека примеченный силуэт, белеющий возле березки.

— Вон она, русалка заказанная! — свистящим шепотом сказал он.

— Какая-то она не такая, — прищурившись, усомнился напарник. — Страшная больно…

— А ты, что ли, на ней жениться собрался? Чего тогда рассуждаешь? Тебе не за рассуждения деньги дадены. Сказали похитить — будем хитить! А уж какая девица, да на что им такая снадобилась — не нашего ума дело, это пускай поутру господа сами разбираются…

Когда вдруг сзади кто-то набросил на голову мешок и скрутил руки, Артур Генрихович заорал что было сил, сам поразившись своему пронзительному голосу.

Глава 14

Светят звезды высоко,

Упырю не спится.

Пойдет к девкам на село

Кровушки напиться.

Глаша вбежала в часовню. Подхватив с пола из груды хлама обломок доски, приперла дверь. Кажется, Винченце говорил, охотники не могут сюда войти? Если это неправда, она пропала. Троих она приметила по дороге, а с четвертым только что едва не столкнулась лицом к лицу. Как только сумела убежать, сама не поняла…

Дождь приутих. Из-за туч проглянул краешек луны. В узкие оконца пролились скупые бледные лучи, в синеватых косых полосах заплясали искорки поднятой ею пыли. Над головой, под самой крышей, спросонья чирикнул воробей.

Глаша перевела дух. И замерла на полувдохе, широко распахнув глаза.

У дальней стены, за кучей сваленных в угол деревяшек, завозилось что-то большое, черное, сипло простонало.

От этого стона у Глаши волосы поднялись дыбом. Она попятилась, прижалась спиной к косяку. Медведь? Охотник? Оборотень…

Взгляд сверкнул из черноты кровавым блеском. Человек-волк поднялся на задние лапы, став вдвое выше ее ростом. Хлестнул хвостом, обмахнув пыльные бревна стены.

Глаша, не смея отвести от чудища глаз, прикусила губу, чтоб не тряслась.

Волчица шагнула вперед, пошатнулась, упала на лапы.

— Глаша, помоги…

Девушка вздрогнула. Она не могла поверить — позвавший голос был грубым, рычащим, но она его узнала!

— Полина Кондратьевна? — всхлипнула она. — Что же вы с собой сделали?..

— Там, снаружи, охотники… Их слишком много… Они пришли за мной… — отрывисто прохрипела волчица. — Я больше не могу убегать, я так устала…

— Полиночка Кондратьевна, миленькая! — кинулась к ней девушка, по щекам покатились соленые слезы. — Все еще можно исправить! Синьор Винченце знает способ, он вам поможет!

— Слишком поздно, — мотнула головой волчица, — Мне уже нет дороги назад. Я не смогу больше заставить себя жить по-прежнему, притворяться счастливой и довольной, стареть и ждать смерти. Я почувствовала вкус жизни — вкус крови. Ты не знаешь, как он приятен…